Лисья свадьба

Осознание того, что должно произойти нечто важное, приходит с самого утра. Оно не дает покоя, мелькая тайным, неуловимым знанием на грани разума. О нем невозможно забыть, невозможно выкинуть из головы. И это раздражает Ичико. Она мечется по комнате от стены к стене, не понимая, что можно сделать в такой ситуации, поглядывает временами на возмутительно спокойную нищебожку. К удивлению, от этого спокойствия становится немного легче, и это раздражает Ичико еще больше. Непонятно только, на что она злится больше: на свою беспомощность, на Момидзи или же на то, что не может оторвать взгляд от неподвижной фигуры на полу. А Момидзи лежит на паркете, закрыв глаза, и сумасшедшее летнее солнце терпким медом стекает по ее волосам, золотя пряди. Богиня. Самая настоящая. Сияющая изнутри. Сейчас она напоминает Сакуре ту волшебную, нежную девочку, которой была после потери сил. Светлое, невесомое создание, слишком чистое, чтобы быть человеком, но слишком близкое, чтобы быть богом. К ней страшно прикасаться, даже смотреть не по себе – словно реликвию оскверняешь. Но Ичико ничего не может с собой поделать. Она хочет. Хочет смотреть, завороженно, вбирая в себя каждый изгиб, выжигая внутри абрис чужого тела. Хочет касаться, оставляя следы на бледной коже. Поглотить это болезненно-хрупкое, почти мифическое существо, подобно моряку, нашедшему русалочье мясо, дарующее долголетие и вечную молодость. Просто хочет ее. Момидзи. Всю до капли. Это странно, может быть, даже неправильно, и можно было бы списать все на жару, но Ичико уже слишком устала врать самой себе. Она только смотрит на то, как Момидзи вытягивает руку вверх, сжимая пальцы в кулак, и внутри все сжимается также, подобно густому горячему воздуху в чужой ладони. – Скоро дождь. Момидзи даже не надо поворачиваться к окну – она чувствует это во всем. В предвкушающем шелесте в кронах деревьев, в шепоте ветра, в замерших, затаившихся звуках. Приближение чего-то важного, такого важного, что весь мир затихает, настороженно и радостно прислушиваясь к еще неслышным шагам. Момидзи видит это, закрывая глаза. Как незримые силы бережно и наивно рассказывают о бесконечном лете, руками детей рисуя огромное, канареечно-желтое отражение солнца на асфальте. Как рассыпаются цветные мелки по земле, крошатся, и вместе с ними плещет в пыль бездонная, всепоглощающая любовь. Ко всему. Любовь, которая присуща только детям и тем существам, которые еще не продали этой жизни свет своей души. – Не говори глупости, солнце же, – Ичико садится рядом, изо всех сил стараясь не замечать хитрого взгляда Момидзи. Не нарушать шаткое перемирие, наспех скрепленное солнечным медом в волосах и чем-то горьким, предвкушающим глубоко внутри. – Ты знаешь предания о лисьей свадьбе? – Это когда одновременно идет дождь и светит солнце? Момидзи загадочно улыбается, игнорируя встречный вопрос, и поднимается на ноги, так легко, словно не пролежала на полу несколько часов к ряду. Цепляет Ичико под локоть, вздергивая вверх, и звонко смеется. Знакомо, так, как смеется тогда, когда придумала что-то явно нехорошее. И Ичико шипит, нехотя, больше для соблюдения приличий и для того, чтобы наглая нищебожка не думала, что ей все позволено, но все же послушно идет следом. Ей почти интересно. Она почти даже согласна на все, только бы не пропадали теплые пальцы, цепко держащие за запястье. А на улице тяжелый, сладковатый воздух давит на грудь, вытесняет само желание разговаривать. Оставляет силы только на то, чтобы дышать, набирая полные легкие странного, нездешнего запаха, от которого кружится голова. Запаха всеобщего счастливого ожидания, которое на осколки разбивают первые крупные капли теплого дождя. – Существует поверье, – вдруг начинает Момидзи, и Ичико поворачивается к ней, гипнотизируя взглядом тонкую мокрую дорожку, уходящую вниз по чужой шее, – что брак, заключенный одновременно с лисьей свадьбой, будет вечен. Потребовать объяснений Ичико не успевает – дождь срывается резко, словно сами лисьи молодожены ограждают их от ненужных слов. Мир взрывается гомоном, сонмом голосов тех, кого не видят люди. И то важное, то невесомое волшебство, которое ждали все, смеется в тон потокам воды, рассеивая счастье вокруг себя. Концентрированное счастье, которое не выдержать одному. Поэтому Момидзи и не выдерживает, пользуется случаем, притягивая к себе ошарашенную Ичико. Они целуются, стоя в центре канареечно-желтого мелового солнца, и солнечные зайчики перепрыгивают с капли на каплю, водя хороводы. – Лисья свадьба! – восторженным щенком кружится вокруг них неизвестно откуда появившийся Момо, встряхивается по-собачьи, ловит воду на ладони. – Лисья свадьба! – перешептываются духи, прячущиеся под мокрыми листьями. А глаза у Момидзи смеются. Она вся под этим дождем словно светится, брызжет топленым золотом на асфальт. И руки протягивает, вторя словам Момо, как будто бы спрашивает: "Ты выйдешь за меня?". Сакуре только и остается, что отчаянно краснеть и беспомощно злиться, отводя глаза. Потому что ответ на этот вопрос Момидзи знает лучше ее самой.