После...

- Ты не Рицка! Демон! Убью!!! - звон тонкого фарфора разбивающихся о стены чашек с блюдцами и конфетницы. Глаза привычно закрыты. Он молчит, позволяя ей творить с собой все, что ей вздумается. Только в голове звонким молотом стучит пульс, и кружатся мысли о собственной незначительности и ненужности, бессмысленности происходящего и отягощенности всем этим. Он сейчас для нее – никто. Точнее – не Рицка. А если еще точнее – то не Тот Рицка, которого она хочет видеть. И вряд ли он вообще когда-нибудь им станет. Станет Ее Рицкой. Ресницы, дрогнув, приподымаются, и темный фиалковый взор упирается в ее лицо. Он ждет, пока она закончит упиваться своей вседозволенностью и властью, когда уже выдохнется из сил, когда выльет эту ядовитую порцию боли. - Убью! Я вырву твое сердце, демон, и тогда ты освободишь и отдашь мне моего Рицку. - В ее темных глазах пляшут языки пламенеющего безумия. Но ему кажется, что это он сам сходит с ума. Пытка и боль. Тупая внутри и острая снаружи. Нож. Ну кто бы сомневался. По-другому и не будет. Благо, что не осиновый кол в сердце, как вампиру. Девчонки из класса как-то показывали ему томик манги про этих странных существ. Парень хмыкает и улыбается, с нездоровым интересом разглядывая то, что с ним творит его мать. Разум, как и инстинкт самосохранения, отключается, и он за всем происходящим наблюдает со стороны. Рицка знает, что ей больно, больнее в сто раз больше, чем ему сейчас. Поэтому и позволяет ей все. И прощает ей все поступки и обвинения. Он знает, что ему нет пути назад, ведь это его грех, как она однажды сказала при очередном накале эмоций. Нож, оставив кровавые и немного рваные полосы на бледной, тонкой коже, отлетает в сторону, глухо стукаясь о пол. Рицка все с той же улыбкой прослеживает его путь до ковра, край которого пачкается в его крови. Тишина накрывает дом. Она холодная и жадная до криков и стонов, до признания его капитуляции и приятия себя, как демона, выродка, чудовища. Демон, не ирония ли? Да хоть сам Будда, ее это не остановит. Ее ничего не остановит, наверное, и даже Тот Рицка, которым он должен, обязан быть. Возле уха слышится ее надрывное дыхание, а потом вдалеке шаркающие шаги в мягких тапочках. И вновь тишина обволакивает, но уже теплым одеялом и туманом легкого забвения, которому он беспрепятственно поддается. - Прости, Рицка! Мой Рицка! - всхлип и дрожь в голосе. - Мой сыночек… С трудом раскрыть глаза и посмотреть на нее. Жалкую и виноватую. - За что? - надрывно и хрипло. Ему всегда хотелось это знать. И он вновь не может удержаться от этого вопроса. «Мазохист, наверное», - с какой-то безнадежностью мелькает в голове. - Демон! - шипит она ему в лицо, словно разъяренная кошка. И все повторяется вновь, только с еще большей агонией и жестокостью. После он долго отлеживается в своей комнате, раз за разом меняя тугие повязки и накладывая различные мази. Он мирится с ее ненормальностью вот уже пятый год. И три года после того, как Соби ушел с братом. Вероятно, это все от отчаяния. Вся эта его халатность к собственной жизни. А возможно, от того, что он просто хочет, до сих пор хочет все забыть. Зеро ведь были в некотором роде правы. Лучше забыть. И не вспоминать прошлого, чтобы не разочаровываться в настоящем и в будущем. Но не ирония ли, он совсем о нем не думает, словно будущего для него не существует. Будто он повис в безвременье и все никак не может решить, жить ему дальше или же нет. Это его грех и его собственный ад. Наказание за его несостоятельность и слабость, бесхарактерность и беспросветное уныние. За его несбывшиеся наивные надежды и хрупкие, разбившиеся о грубую реальность мечты. Зеркало часто глядит на него темным пустым жестоким взором равнодушных глаз. Рицка задается вопросом, много ли ему еще осталось. Сколько еще его будут сковывать эти холодные цепи реальности? Сколько еще ему необходимо пройти кругов, чтобы свалиться в кромешную темнеющую пустоту безвременья? Сколько еще ему нужно претерпеть мучительной агонии, чтобы превратиться в безмятежный покой? Он часами лежит в своей кровати, когда не занят учебой, и думает. О многом. Мысли кружатся подобно каруселям - то совсем медленно, то слишком быстро, превращаясь в разноцветных демонов собственного разума. Он узник патологического страха и равнодушия. Он противен самому себе. Это убивает его изнутри, медленно, но верно. А может, он и вправду – монстр? Рицке представляется ёкай с прекрасным лицом и темной, мерзкой сущностью в темно-алом кимоно. Улыбка появляется на искусанных в кровь губах, а в глазах мелькает неяркая искра азартного сумасшествия. Мысли вдруг прекращают свой бег, останавливаясь на абсурдном желании жестокого помешательства. Рицка глубоко вздыхает и начинает хохотать в голос, представляя себе все до мельчайших подробностей, не чувствуя, как по щекам стекают теплые дорожки соленых слез. - Демон! Умри! - Она с силой припечатывает его к стене, бьет наотмашь по лицу и старается его задушить. - Да, ты права, я – демон, - улыбаясь с каким-то непонятным довольством, отвечает Рицка матери. Он впервые признает это вслух. Не кивает, не закрывает глаза, а смотрит прямо и с вызовом, признавая за собой право быть тем, кем его считают. - Что? - Мисаки растерянно смотрит на сына-демона и хватка ее рук ослабевает. Отступает на шаг назад, широко распахивая глаза. - Демон, - вновь повторяет Рицка, входя во вкус разыгрываемого представления. - Ты… Умереть… - сипло шепчет она, хватаясь за нож, что лежит на столе. - Умереть… Ты должен умереть! Тогда Рицка вернется. Взмах, выпад, тонкая полоска крови проступает на предплечье. Кривая улыбка искажает мягкие черты его лица, и он резко подается вперед, перехватывая ее руки и заламывая их за спину. Удерживая ее одной рукой, вытаскивает припрятанный в кармане моток крепкой, мягкой веревки и пытается связать вырывающуюся из его грубого захвата женщину. Со второй попытки ему это удается, но при этом он получает свою ожидаемую порцию боли от ее хаотичных ударов. - Хватит, мама, хватит… - немного устало шепчет он, усаживая ее в кресло. - Демон! Я не достанусь тебе так просто, как достался мой ребенок, моя кровь и плоть… - Мисаки все так же предпринимает жалкие попытки освободиться, но Рицка связал ее очень хорошо – не вырваться. - Мама… - он смотрит на нее с тянущейся сквозь время тоской. - Я тебе не мать! - надрывно кричит женщина, кривя лицо в гримасе. - Отпусти меня, дьявольское отродье! - Демон, дьявол, отродье, выродок, монстр… - с равнодушием на лице перечисляет он, скрывая за маской истинность чувств своей хрупкой сломленной души. - Почему? - Рицка… Ты забрал моего Рицку… - Хватит… Прекрати… Я – Рицка… - волна боли и гнева, что был подавляем так долго, выплескивается, затмевая разум. - Я – Рицка… Ненавижу, когда ты так говоришь обо мне! О, нет, ты выслушаешь меня, мама, - видя, как Мисаки пытается что-то сказать в ответ, с разъяренностью глядя на него. - Ты так долго рассказывала мне, какой из меня неудавшийся сын. И то, что я не Твой Рицка… Не Тот Рицка… Твоя очередь слушать меня. - Парень вытаскивает из кармана джинс шелковый шарфик, складывает его вдвое и, подойдя к креслу, наклоняется, чтобы завязать Мисаки рот. Она мотает головой, не позволяя ему сделать этого, что-то шипит сквозь стиснутые зубы, но Рицка перехватывает ее за подбородок и умудряется завязать шелковую ткань. - Вот видишь, до чего ты довела меня, мама… - Рицка наклоняется ниже и теперь смотрит прямо в ее глаза, подернутые безумием. - За что ты так со мной? Знаешь, мне кажется, что я никогда не получу ответы на свои вопросы. И все равно буду пытаться желать, чтобы ты полюбила меня. Меня. Рицку. А не того, кого ты придумала. Мисаки что-то мычит, мотая головой, отрицая сказанные слова. У Рицки вдруг кончается весь запал и он медленно опускается на колени, чтобы положить голову на колени матери. В горле першит, и к глазам подступают слезы. Как бы ему ни хотелось наказать ее, он ее все-таки любит, и не может быть с нею жестоким. Он может только притворяться таким. Он долго молчит, не зная, о чем говорить и нужно ли вообще говорить что-нибудь, ведь она может либо не услышать, либо же услышать только то, что ей нужно. - Мама, ты и представить себе не можешь, как мне больно… Не снаружи – внутри… - голос хриплый и чуть неровный от сбившегося дыхания. - За что ты так со мной? Что я сделал такого, чем заслужил такую участь? Я ведь люблю тебя, мама. И хочу, чтобы ты меня любила. Очень хочу… - вздыхает, и бледные пальцы сжимаются в кулаки. – Хочу, чтобы ты видела меня, а не того, другого. Хочу, чтобы признала меня своим Рицкой. Признала мое существование. Мне так необходимо это, мама… А то и правда, получается, что я – Нелюбимый. Никем. Ни родными, ни самой судьбой. Но я не хочу такой жизни… - тихий всхлип, и Рицка сползает с ее колен, падая ничком на пол, а затем переворачивается на спину, прикрыв глаза. - Знаешь… а я готов к смерти. Она, наверное, добрая… Теплая и мягкая. - Он не замечает, как из-под прикрытых ресниц скатываются слезы. Только пальцы нащупывают в кармане складной остро наточенный нож. - Я сделаю для тебя подарок, мама. Я ведь хороший сын, я не посмею огорчить тебя. Я не желаю огорчать тебя, мама. Ты ведь так ждешь Того Рицку. Я вот решил покончить со всем этим. И тебе хорошо будет, и мне. Демон исчезнет, и Нелюбимый тоже. Здорово, правда? Я так люблю тебя, мама. Все сделаю для тебя. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Пусть лучше я… Я же сильный, выдержу, а тебе станет легче… Непослушные пальцы удобнее обхватывают нож, позволяя тонкому лезвию впиваться в бледную тонкую кожу, сквозь которую просвечивают синие вены. Мисаки давно затихла и с безразличием смотрит, что делает ее Не-Рицка, меланхолично думая о терзающем себя демоне, таком странном и нелогичном. Ведь он должен ее бояться, а не убивать себя. Капли алой крови сбегают по рукам, теряясь в складках одежды, падая и впитываясь в ворс мягкого ковра. Рицка с непонятной самому себе ожесточенностью выписывает острием лезвия Системное Имя на своих руках, то не чувствуя боли и практически теряя сознание, то вновь вырываясь в реальность от отупляющей агонии. Но почему-то с каждым штрихом становится легче дышать от осознания, что скоро, совсем скоро все закончится. И будет все хорошо. Улыбка касается губ. Спокойная и полная облегчения. А после весь мир погружается во мрак. - Ри… а… Рицка, не надо… Хватит, Рицка… - голос - теплый, бархатный, убаюкивающий, взволнованный и до боли родной, важный, нужный. - Родной мой, не надо, прошу… - умоляет, зовет, заставляет душу в сомнениях метаться и тревожиться. - Не уходи, мой хороший, мой любимый… Рицка… Рицка коротко вздыхает, но веки такие тяжелые и нет никакой возможности их поднять. Он только силится что-нибудь сказать или хотя бы пошевелиться, как во всем теле будто вспыхивают сотни холодных костров и тихий стон срывается с мертвенно бледных губ. - Да, вот так… Молодец, Рицка… А теперь спи, мой хороший. Спи. Я буду рядом. Всегда буду рядом, мой Рицка. - Он чувствует мягкие руки и теплое дыхание. Он не может улыбнуться сейчас, но улыбается в своих мыслях все еще замутненного сознания. Он не знает, чей это голос, но в нем чувствуется столько любви и обеспокоенности, нежности и страха, что ему становится больно и стыдно. Ну вот как он посмел так поступить, не подумав об этом человеке, которому, он, очевидно, очень и очень дорог… Но додумать эту мысль ему не дает нахлынувший внезапно морок сизого сна. И последнее, о чем он успевает подумать, так это то, что он обязательно поблагодарит того, кто спас его, после того, как проснется. После, он обязательно… Соби…