Любовь и дальние страны

На набережной случился переполох. К соседнему со «Сперантосом» причалу пришвартовался новый корабль. Небольшая толпа зевак, которая вечно собиралась на набережной, мигом переключила свое внимание на новую диковину. Знатоки не сразу, но узнавали «Молчаливую». Но как она изменилась! Борта были заново укреплены и подняты, мачты заменены на новые, и на фоке развевались теперь большие прямые паруса, словно копии тех, которыми был оснащен «Сперантос». Однако Грейджой остался верен себе, и новые борта старого корабля были по-прежнему алыми, словно в них впиталась кровь убитых врагов, а прямые паруса — такими же черными, как те, что остались на гроте. На вымпелах и флагах шевелил своими щупальцами грейджоевский кракен. — Виват адмиралу Грейджою! — закричали на «Сперантосе». Толпа подхватила. Но «Молчаливая», верная своему прозванию не ответила. На мостике «Сперантоса» показался капитан Сиворт, который что-то шепнул парусному мастеру и через пару секунд над кораблем, рядом с флагами Империи, львом и драконом, заплескался на ветру кракен Грейджоев. Некоторое время ничего не менялось, толпа замерла в ожидании. Но потом над «Молчаливой» торжественно вознесся имперский стяг, соединяя оба корабля в единую флотилию. Толпа на набережной ликующее зашумела, закричала нестройно «ура» и «виват». Не дожидаясь трапа, с борта «Молчаливой» слетел, словно крылатый, Эйурон Грейджой в черном плаще. Ему навстречу толпа уже пропускала стройного капитана Сиворта. Они встретились. Капитан отдал честь, и Эурон, только слегка помедлив, протянул сильную жесткую руку. Их рукопожатие… — Ну хватит! — Тирион остановил лорда Рэтфорда, — зачитывавшего донесение голосом таким же ровным и пыльным, как ковер в королевской спальне. — Вы, дорогой Эдвин, стихи случайно не слагаете? — Лишен поэтического дара, ваше величество, — лорд Рэтфорд торжественно поклонился. Император поморщился. Тихий ровный голос лорда раздражал не хуже визга поросят на скотобойне. Хотя может быть дело было в том, что стоило ему замолкнуть, как в уши Тириону врезался пронзительный голос Арианны. Утром они поспорили впервые за несколько лет. Да еще почти не вылезая из постели. Нет ничего хуже капризной женщины. Ничего! — Подведите итог, лорд Рэтфорд, — сказал Тирион. — Хотя, нет. Постойте. Я сам закончу за вас. Между Грейджоем и его капитаном установилось полное взаимопонимание. Народ ликует и празднует в тавернах. Если больше ничего существенного, то идите, отправляйте вашу поэзию Мизинцу или от кого-там еще вы получаете деньги. — Помилуйте, ваше величество, — лорд довольно похоже изобразил сухим лицом изумление пополам с возмущением. Когда он ушел, Тирион отослал и других слуг, кроме мальчика-виночерпия. Пока тот торопливо наполнял его кубок, Тирион достал из кармана смятый лист, трижды за сегодняшнее утро уже побывавший в мусорной корзине. Хлебнул вина, рявкнул на парнишку, у которого дрожали руки, потому что ему сегодня уже досталось. Вот в такие моменты, — думал Тирион, — прошлое, со всеми его гадостями, шлюхами и предательствами, захлестывает и тащит ко дну, словно мутные воды Ройны когда-то. В такие моменты я жалею, что не воспользовался многочисленными возможностями, которые предоставляла мне судьба и не отправился к Неведомому, а взгромоздил свой зад на Железный Трон. Тирион разгладил лежащую перед ним бумагу. На ней ровным, словно голос лорда Рэтфорда, невозмутимым почерком была изложена грязная история его семейной жизни, как она представлялась его, провались они в семь преисподней, подданным. «Нельзя оставить это просто так! — сказала Арианна, прочитав бумагу вместе с ним, — Королева не могла изменять вам. Я в это не верю. Она должна иметь возможность оправдаться!» Она так полыхала гневом, что даже он заметил ее притворство. И он едва удержался от того, чтобы не разбить ее красный лживый рот. Нет, Арианну слушать в таком деле совершенно не годится. — Хватит,- раздраженно буркнул Тирион трясущемуся мальчишке. — Прекрати дергаться и… лучше уходи. Некому, совершенно некому довериться… — думал Тирион. Он снова сжал в кулаке злополучный протокол допроса нищего проповедника и вышел из комнаты. Скучавший за дверью рыцарь в белом плаще, сир Тиррел, вытянулся в приветствии. «Был бы я по прежнему Бесом, а не Императором Тирионом, Первым своего имени, я бы плюнул тебе прямо в сияющий панцирь, чтобы он не смел отражать мою уродливую физиономию», — подумал Тирион, проходя мимо рыцаря. Тот было потопал за Императором, но был остановлен. Когда узкий коридор сделал поворот, Тирион отсчитал третью нишу и толкнул изображение трехглавого таргариеновского дракона, высеченное на одном из камней. Этим коротким путем в покои своей супруги Тирион не пользовался уже очень давно. «И чему ты удивляешься, в таком случае, когда говорят, что твоя жена нашла себе любовника?» — спросил он сам себя. В кармане он нащупал злополучную бумагу. Если хорошенько подумать, то Дейенерис вполне могла взять себе любовника. И даже не одного. В каком-то смысле, это само собой подразумевалось. Когда они заключали брак, Верховный Мейстер Эброз составил огромный документ, который назвали «Пактрум» — там оговорили все: от установки нового трона в тронном зале, до правил наследования Империи. Но там было сказано, помимо прочего, что бастарды, буде таковые случатся, даже узаконенные, не смогут наследовать Империю целиком. «Когда я подписывал это, — подумал Тирион с горечью, — я думал, что бастардов могу настругать только я. И если и вправду Дункан не мой сын — я сочетался браком с истинным чудовищем». Перед входом в покои Дейенерис он остановился. Дверь, закрытая с той стороны старым гобеленом, была маленькой и тонкой, сделанной из легкого староместского дуба, и отлично подходила для подслушивания — наследство старины Вариса. Тирион замер, острожно прислонившись к двери. Сначала он ничего не слышал, а потом понял, что Дейенерис тихо переговаривается с кем-то, едва не мурлычет. Его прошиб холодный пот, потому что на мгновение ему показалось, что прямо сейчас он застанет свою жену с любовником. Но это был, конечно, не любовник. Через несколько мгновений ласковый голос Дени заглушил звонкий детский смех. Дейенерис была с Дунканом. Тирион встал на цыпочки, потянул незаметный рычажок и открыл дверь. И Дейенерис и принц, развалившийся на кровати, вздрогнули от неожиданности. — Это я, не пугайтесь, — сказал Тирион. Вид мальчика сбил его с решительного настроя. — Почему принц не на занятиях? Дени и Дункан переглянулись и мальчик сел поправляя рубашку. — Он только позавтракал, ментор разрешил ему пойти ко мне ненадолго. Подойди, Дункан, поздоровайся с отцом. Дейенерис ласково подтолкнула сына, который резво соскочил с кровати и подошел к Тириону, чтобы поцеловать ему руку. "Ему всего три года, — думал Тирион, — а он мне почти по плечо". Мальчик наклонился, поцеловал его руку и улыбнулся — широко и искренне. Что-то знакомое почудилось Тириону в этой улыбке. Волосы принца — густые и темные падали на плечи, острый профиль тоже напоминал Тириону кого-то. Но уж точно не Мормонта! Когда мальчика увела нянька, Дейенерис спросила: — Случилось что-то срочное, ваше величество? — Вовсе нет, ваше величество, — ответил Тирион, вскарабкиваясь на кровать. — Соскучился, вспомнил, что давненько не навещал свою милую женушку. Идите-ка ко мне, Дейнерис. — сказал он, похлопав по покрывалу кровати. Дени закусила губу. Она медленно подошла и села рядом с Тирионом. Он не мог не отметить, что в тонком шелковом халате, расшитом розами и пчелами, с распущенными по плечам чудесными серебрянными волосами, Дени очень привлекательна. — Вам идет домашнее платье, Дейенерис, вы в нем свежи, словно роза. Вот эта — Тирион указал пальцем на полураспустившуюся нежную розу, спускавшуюся с плеча Дени. — А я словно эта пчелка, прилетевшая за нектаром. Он потянулся и поцеловал ее разрумянившуюся щеку. Дени прикрыла глаза трепещущими ресницами. — Да что вы в самом деле, точно невинная девочка! — не выдержал он. Дени подняла на него взгляд и сказала: — Прощу прощения, дорогой мой муж, но вы так давно не посещали меня, что я… И я сожалею, что как раз сегодня не слишком подходящий день месяца… "Не удивительно, что она прикрывала глаза, — подумал Тирион. — Она сейчас чувствует все, что угодно, но никак не сожаление. Если бы ее взгляд мог убивать, я бы был уже маленькой кучкой пепла". Он засунул руку в карман и немного похрустел там злополучной бумажкой и передумал рассказывать о ней Дени. — Мне очень жаль, дорогая. Очень. — сказал он со вздохом. — Я подожду пару дней или может быть даже неделю, и тогда приду к вам снова. Тирион слез с кровати и, не оглядываясь, скрылся в двери потайного хода. *** Слова Бурого Бена впечатались в его голову почти так же сильно, как клеймо в кожу на щеке. Дорога от Красного Замка до трактира была не такой уж дальней, но Джорах трижды задумывался так крепко, что сбивался с пути и оказывался на незнакомых улицах. Оставалась слабая надежда, что Тумус уже дожидается его на постоялом дворе или на площади с обозом. Но что если он пропал не потому, что напился или захотел дезертировать? Глупый одичалый, размечтавшийся о дальних странах, которому он сам всучил кучу золота для побега. Джорах готов был удавить сам себя за глупость. Совет Пламма бежать из Королевской Гавани был верным, с какой стороны не смотри. Его дело и его долг привезти обоз с новобранцами и припасами на Север. Если выйти прямо сегодня, то через пару недель они увидят на лесных полянах застарелые сугробы, еще оставшиеся с зимы, а потом и Стена станет перед ними, высокая, простая и величественная, словно ответ на все сложные вопросы. Бен прав и в том, что Дейенерис не станет возвращать его. Потому что сочтет его поступок тем, чем он и будет в сущности — отказом от нее, от их любви… Он нащупал на груди под рубашкой медальон, который она дала ему. Как он сможет жить, зная, что сам отказался от того, что было его мечтами столько лет? Как он может по своей воле оставить ее? Нет, он чувствовал, что это невозможно. И в то же время понимал, что ничуть не лучше сбежавшего Тумуса, только его «дальние страны» отражались в глазах Дейенерис Таргариен. Он решил пойти к морю, чтобы лишний раз взглянуть на прекрасный корабль капитана Сиворта и, быть может, сказать ему, что уезжает на Север, но улицы города словно издевались над ним — он спрашивал дорогу, и каждый горожанин показывал в противоположную сторону, дома стали казаться одинаковыми, словно серебряные драконы в кошельке, и второй раз выйдя на все ту же улицу Скорняков, Джорах понял, что заблудился. В конце узкой улицы Джорах увидел гвардейца в белом плаще. Суетящиеся горожане почтительно обходили его, словно стараясь не запачкать, поэтому он был заметен так издалека. Немного подумав, Джорах повернул в противоположную сторону. Неизвестно, что в этой части города понадобилось королевской охране, но скорее всего это сопровождение императора. Сталкиваться с Бесом сейчас Джораху совершенно не хотелось. Но не прошел он и пяти шагов, как увидел еще одного гвардейца, шедшего ему навстречу. Джорах вспомнил этого рыцаря — он остановил его во дворце в самый первый день, сир Леон Тиррел. Теперь, едва они встретились глазами, стало ясно, что гвардейцы ищут именно его. Джорах остановился и осмотрелся. Между ним и рыцарем оставалось всего несколько шагов, но как раз перед ним старьевщик толкал перед собой огромную тачку, до верху нагруженную разным хламом. Белый рыцарь не собирался уступать дорогу, но и старьевщик просто не мог его объехать. Джорах воспользовался заминкой и нырнул в низкую арку двора. Это ему мало бы помогло, если бы двор был глухой, но по счастью за колодцем и тремя чахлыми яблонями, завешанными застиранным бельем, обнаружился такой же узкий и темных проход на соседнюю улицу. Уже стоя на другом конце двора, Джорах услышал ругань и быстрые шаги. Сомнений не было — рыцари искали его и это не предвещало ничего хорошего. Джорах вышел с другой стороны и потерял пару секунд из-за того, что глаза заслезились от яркого закатного солнца после темноты проулка. Эта улица была шире и народу на ней было меньше. Джорах почти побежал, в сторону, как ему казалось, которая быстрее вывела бы его к морю. И едва не взвыл, когда через пару поворотов оказалось, что улица заканчивается тупиком, точнее — поднимается вверх и упирается в маленькую семиугольную септу, желтыми стенами подпирающую жилые дома и гостеприимно распахнувшую резные двери. «О, Семеро, пусть там будет выход на другую улицу» — взмолился Джорах и взбежал по разбитым ступеням. В Септе было тихо. И другого выхода, конечно, не было. Джорах метнулся было назад, но в последний момент что-то остановило его. Он огляделся. В световое окно на потолке падал широкий столб солнечного света, не разделенный кристаллами на семь лучей, как бывало в других молельнях. Джорах кинул монетку в чашу для десятины, стоявшую у входа, и взял свечу. Сначала он привычно направился к воину, но посмотрев в его суровый темный лик, замешкался… «Кому мне молиться? — подумал он. — Чьи заветы я еще не нарушил? Где не согрешил?» Он вдруг понял, что это, пожалуй, итог его жизни — стоять посреди Септы и не знать, у кого из Семерых просить милости. — Быть может, тебе нужна помощь, сын мой? — прошелестел сзади тихий голос. Джорах обернулся и увидел старого сморщенного септона, как раз запустившего трясущуюся руку в сосуд с деньгами. «Он услышал, как звякнул мой грош», — понял Джорах. Старик выловил монету, зажал ее в кулаке и поднял взгляд к световому потолку, улыбнувшись солнечным лучам. Глаза его слезились и были такими выцветшими от старости, что казались бельмами. Старик подошел к Джораху и поймал сухой ладонью его руку, сжимавшую свечу. — Не знаешь, кому засветить ее? Расскажи мне твою нужду и я постараюсь помочь. — Я согрешил, отец, — сказал Джорах. — перед каждым из Семерых. Даже Неведомый имеет право гневаться на меня, потому что много раз я избегал смерти тогда, когда по всему должен был умереть. — Всевышний един, — строго сказал септон, — Един, суров и милостив одновременно. Помоги-ка мне! Джорах вдруг понял, что септон старается опуститься на колени, так и не выпуская его руки. Пришлось его поддержать и склонить колени рядом. — Смотри, — сказал септон и показал рукой вокруг себя. Септа была такой маленькой, что встав на колени в круге солнечного света, они оказались перед ликами почти всех Семерых. Септон, убедившись, что Джорах понял это, возвел глаза наверх и сказал: — Всевышний един, даже если оборачивается к нам только одним из Семи своих ликов. Тоже и человек. Дела, которые он совершает, могут быть добрыми и злыми одновременно. Наши грехи и наши добродетели делают нас теми, кто мы есть. Скажи мне, кто ты? — Я был лордом… — начал Джорах, — рыцарем, изгнанником, мужем-рогоносцем, работорговцем, рабом, наемным солдатом, братом Ночного Дозора… — Кто ты теперь? — голос септона звучал тихо, но так отчетливо, словно бы он шептал свои слова прямо Джораху в уши. — Я не знаю, — так же тихо ответил Джорах, — я не знаю… у меня ничего нет, словно все это… все это было… зря. Ему вдруг стало страшно, словно Неведомый схватил сердце ледяной рукой. Септон смотрел на него сочувственно, в его светлых глазах отражалось солнце, губы его слегка дергались, словно про себя он творил молитву. — Ты не узнаешь, кто ты, пока бегаешь от своей судьбы, сынок, — сказал он, наконец. Он отпустил руку Джораха и отвернулся от него, продолжая молиться. Джорах поднялся на ноги. Септа казалась теперь еще меньше. С улицы послышались голоса, обычный уличный шум. Джорах хотел уйти, но в дверях обернулся. — Есть одна женщина, — сказал он, — пусть минуют ее беды, — и он протянул септону свечу, которую все еще сжимал в руке. Септон принял ее, улыбаясь. Джорах вышел на улицу и увидел внизу у поворота двух гвардейцев. Они обсуждали, видимо, стоит ли им подниматься к септе или надо возвращаться и искать его где-то в другом месте. Один из белых плащей увидел его, и они встали рядом, загородив проход. — Джорах Мормонт, — сказал тот, что был старше, — по приказу Императора, вам надлежит сдать оружие и следовать за нами. Джорах снял перевязь с мечом и подал гвардейцу. *** Его не повели в тюремные подземелья, как он ожидал, а заперли в старой прачечной позади Твердыни Мейегора. Здесь даже были окна, теперь, правда, заколоченные крепкими досками. Руки ему не связывали, но на пол не бросили даже соломы. Джорах сел у стены и так и провел ночь, прислушиваясь к шагам дозорных снаружи, то проваливаясь в тяжелые сновидения, то вздрагивая и просыпаясь от собственных движений. Утром ему принесла воды и краюху хлеба толстая рябая служанка, а не тюремщик. После служанки пришел дознаватель в длинном судейском кафтане и писарской шапочке. Он не спеша разложил на узком столе у окна бумагу, перья и достал из холщовой сумки чернильницу. — В чем меня обвиняют? — спросил его Джорах, но тот только строго глянул на него из-под белесых бровей, и уселся за стол. В дверях встал толстый рыцарь в белом плаще и с несколькими бабочками на панцире. Имени его Джорах не знал. Он привел нескольких работяг, и они принялись возиться в углу с какими-то деревяшками. Между тем дознаватель сел за стол у заколоченного окна, зажег свечу в принесенном канделябре, и указал Мормонту на скамью напротив. — Назовите ваше имя. — проскрипел он строго, занося перо над пергаментом. — Джорах Мормонт, брат Ночного дозора. Перо заскрипело. Дознаватель спросил его о роде, о том, как он оказался в Дозоре, помнит ли он клятву Дозора и каких богов чтит. — В чем меня обвиняют? — спрашивал Джорах после каждого своего ответа, но дознаватель делал вид, что не слышит этого вопроса. Работяги в углу переругивались вполголоса, и Джорах невольно пригляделся к тому, что они там делают. К потолочной балке они прилаживали блок от которого крепкие веревки спускались к поворотному рычагу. Похоже на подъемное устройство в порту, — подумал Джорах, — и только тут понял, что это такое на самом деле. Толстый рыцарь подошел к нему: — Вы должны раздеться, сир. — Ну уж нет, — ответил Джорах. — Пусть сначала скажут, в чем моя вина. — Когда вы отдавали свой меч, разве сир Леон не сказал вам? — спросил рыцарь глухо. — Вы изменник. Ваша вина в измене Императору и вашим клятвам. — Я отрицаю эту вину. — твердо ответил Джорах. Рыцарь сморщил одутловатое лицо. Было видно, что роль, которую приходилось исполнять, ему не слишком нравилась. — Вы можете отрицать вину, сир, — процедил он сквозь зубы, — Но решать, виновны вы или нет, не вам. А посему — снимите свою одежду добровольно, или мне придется вам в этом помочь. — Он кивнул на двух дюжих конюхов, переминающихся в дверях. — Это незаконно, — сказал Джорах. — Если меня обвиняют в измене, то почему я не в темнице? Или в Красном Замке роль палачей выполняют теперь рыцари Королевской Гвардии? Рыцарь разозлился, плюнул на земляной пол и жестом подозвал ребят. — Снимите с него его чертову одежду. — приказал он глухо, — Оставьте только нижнюю рубаху. Джорах сжал кулаки. Они его, конечно, одолеют, но пусть Семеро будут свидетелями, без боя он им не дастся. Схватка вышла короче, чем он ожидал. Первый конюх — помоложе и похлипче на вид, попытался схватить его за руки и получил удар кулаком под дых. Это подсказало второму верную тактику. Он схватил валявшуюся в углу палку и победил пленника метким ударом по затылку. Очнулся Джорах от того, что в лицо ему плеснули водой. Он лежал на полу в одной рубахе, руки стянуты за спиной. Его рывком подняли на ноги и снова усадили на скамью перед дознавателем. — Джорах Мормонт, вы хотите признаться в измене императору и государству? — монотонно пробубнил дознаватель, занеся перо над бумагой. «Интересно, что они будут делать, если я скажу да» Капля чернил стекла по кончику пера и грозила испортить бумагу кляксой. Джорах повернулся и посмотрел в угол на уже готовую для работы дыбу. «Зато ясно, что они будут делать, если я скажу нет». — Не понимаю, о чем вы спрашиваете меня. Утверждаю, что я невиновен. — Зачем вы прибыли в королевскую гавань? — Для набора новых рекрутов и закупки необходимого для Ночного Дозора. — Вы полагаете, что хорошо справляетесь со своим делом? Вы слишком задержались в Королевской Гавани. Почему? Не дожидаясь, пока он ответит, его схватили и потащили в угол, к дыбе. Связанные руки вставили в хомут. Дознаватель кивнул, и Джорах услышал скрип блока. Потом почувствовал как кости выходят из суставов. Его подтянули повыше, так что ноги оторвались от пола. Боль была такой сильной, что Джорах не смог сдержать стона. Изо рта на грязный пол закапала слюна. — Встряхните, — сказал дознаватель. Веревку сзади резко спустили с блока, и новая волна боли исторгла из его горла крик. Его опустили на пол и он не удержался на ногах, упал на колени, тяжело дыша и медленно приходя в себя. — Покайтесь, Мормонт, сказал дознаватель. — Признайтесь в измене государству, преступной плотской связи с королевой Дейенерис. Джорах поднял голову. «Преступная плотская связь» — вот как называлось то единственное, ради чего он готов был жить. Он сжал зубы и отрицательно покачал головой. Его снова вздернули вверх.