Дом

Дни вроде этого Сфинкс про себя окрестил Печальными. В такие дни даже самые веселые песни Табаки не спасали, и стены смотрели с укором, осуждающе, и сам Дом становился громким, неестественно бодрым и живым. Как умирающий старец, охваченный страхом перед скорой смертью. Пытающийся надышаться, запомнить каждую деталь. Израненное тело Дома, испещренное сотнями надписей, ярких и блеклых, аккуратных и размашистых, стонало от боли, плача и скрипя о тех, кто его покинул и о тех, кто еще здесь. Пока еще здесь. Сфинкс прислоняется спиной к теплой, разноцветной стене. Все воспоминания, все призраки прошлого заполняют его, Дом отдает ему все, всего себя без остатка, боясь не успеть, и Сфинксу даже кажется, что он отдает ему что-то невообразимо важное в ответ. Всю ту любовь, что он ему не додал. Всю ту ненависть к нему, что долго хранил в душе. Скоро конец, и они как старые, закадычные друзья, оставившие сарказм и черный юмор и наконец высказавшие друг другу все, без лжи. Голова тяжелеет, и откуда-то льется музыка, грустная и тягучая, похожая на самый горький плач. Мотивы смешиваются с сигаретным дымом, ароматом хвои, и за поворотом слышится смех Волка. Кажется, вот сейчас он выйдет из-за угла, взглянет на него, и ничего больше не надо. Ни вопросов, ни разговоров. Поднимет на ноги, тряхнет, разбудит, утрет слезы. Сфинкс бы отдал все, что угодно, лишь бы снова взглянуть в такие родные, такие детские глаза Волка. Забраться на крышу, кричать, срывая голос. Забыть про старость души, про ветхость тела. Про то, что все идет к тупику, к концу, и что за натянутым бумажным полотном просто черная дыра, и пути никуда нет, и надежды никакой нет. Кто-то проходит мимо, наступая на ноги, и видение прерывается. Смех Волка, давно уже отзвучавший, затихает вдали. Дыхание Дома понемногу ослабевает. На ватных ногах Сфинкс бредет по длинным коридорам-венам, прямо к сердцу. Нужно столько всего успеть, но и его силы затухают. Мотив песни врезается в память, неприятный и жгучий, как будто по старой ране вновь и вновь проводят ножом, не давая ей затянуться. Сердце Дома он находит на подоконнике в четвертой. Сидит себе, больное, усталое, и курит, уставившись жемчужно-белыми глазами в окно. Неужели тоже умирает? - Ты тоже чувствуешь. Не вопрос. Констатация факта, подтверждение диагноза. Сфинкс запрыгивает на подоконник, наклоняется вперед, и Слепой дрожащими, длинными пальцами передает ему почти докуренную сигарету. Не будет обсуждений, слез и совместных воспоминаний. Не будет прощаний. Потому что сил нет, и потому что это совсем не правильно. В комнату понемногу вползает темнота. Македонский делает бутерброды. Въезжает Табаки, и по его лицу Сфинкс уже видит: он тоже чувствует. Садятся на пол вокруг невидимого, но всегда горящего костра. Слова льются, как в далеком детстве, которого, кажется, и не было. Дом плачет тяжелыми, редкими слезами, а вместе с ним заливаемся и мы. Его дети. Нарисованные нашими словами, понемногу появляются и Волк с гитарой, и Лось, устало улыбающийся после длинного дня. Со стены с едва заметной виной смотрит гоблин, и жираф, и Сфинкс слышит, как по двери барабанят возвращающиеся с завтрака Хламовники. Разодранная вновь рана начинает болеть и кровоточить, слезы текут по щекам, и сигареты одна за одной притупляют боль лишь ненадолго. Скоро все будет кончено. Стены начинают понемногу рассыпаться. Ветхие, старые половицы проваливаются, кровати складываются. Дом издает последний, протяжный скрежет, и в нем больше, чем можно было бы сказать. На то, чтобы выразить все, в мире не хватило бы слов. На обломках старого серого дома играют маменькины детки Наружности. Их разноцветные дождевички, когда-то казавшиеся яркими пятнышками на серых квадратах развалин, теперь совсем близко. Сфинкс слышит их крики и глупый, наиграно веселый смех. Стоит у воображаемых дверей и не может войти. Годы стерли сотни историй, дожди утопили призраков тайного, и на месте дышащего, живого Дома остался лишь его прах. Теперь уже никому не нужный. - Прости. Вот как мы тебе отплатили. Сфинксу сердце жжет эгоизм и осознание того, чего раньше понять не получалось. Удивительно переплетавшиеся судьбы, обрывки фраз, заливистый смех, Ночи Сказок. Они были Домом. Дом был ими. А теперь остался лишь прах, и никто не придет. Прах и Сфинкс, который давно уже не Сфинкс и все равно Сфинкс больше, чем когда-либо раньше.