Мой отчим - Михаэль Драу!

ПОВ Майкла. Знаю, что мне всего пятнадцать и в моём возрасте думать о ребёнке ещё совсем рано, знаю, но почему-то хочу себе именно сейчас маленькое чудо, которое будет довольно улыбаться, гуля у меня на руках, будет ронять дорогущие вазы из папиной коллекции и превращать в клочки какие-то ценные бумаги и важные договора. А может, всё дело не в том, что во мне проснулась мужская версия материнского инстинкта, а в том, что сейчас просто есть возможность. Я не думаю, что лет этак через десять у меня снова будет возможность воспитывать сына человека, к которому я отношусь с благоговейным трепетом. Да, Лоли, как её называли Артём с Сапфирой, ждёт ребёнка именно от Ларсена. Сапфи заставила её соврать, просто чтобы Тёмка смог вернуться к своему Драу и жить без угрызений совести, ведь, с одной стороны, он предавал ребёнка, а с другой – любимого человека. Зная бывшего Принца, - да, теперь именно бывшего, вышел он как-то из этого образа мальчика-куклы, который привлекает не только внешностью, но и неприступностью, - он бы выбрал малыша и после этого всю жизнь бы мучился, разрываясь между долгом и желанием. Странно, да? Вроде бы он практически мой ровесник, а ему приходится выбирать между тем, что не каждый взрослый с лёгкостью сможет выбрать. Всё-таки несправедливо, что жизнь с незавидной периодичностью поворачивается к нему задом, заставляя пускаться во все тяжкие, чтобы выбраться из новой ситуации, больше похожей на очередную серию остросюжетного сериала, чем на реальную жизнь. Я уехал раньше всех. А перед отъездом почти всю ночь разговаривал с Жаном. Как-то после того, как я смог посмотреть на Тёму по-новому, не глазами влюблённого кретина, любой ценой хотевшего добиться его, а именно как на друга и в каком-то роде даже брата, с Роденом стало общаться проще. Не могу понять, что изменилось. Но всё же Жан, который мне практически все годы нашего знакомства казался напыщенным эгоистом, думающим только о себе и по-тихому торгующим информацией об учениках нашей школы, стал ближе. Нашлось что-то общее, потом мы медленно подружились, всё же изредка цапаясь, а к тому времени, как Ларсен связался со всей этой питерской мафией, мы с Роденом уже и выходные проводили вместе - благо с деньгами наших родителей это не было проблемой - и на какие-то концерты ходили, он даже пытался обучать меня французскому. Я, кажется, даже чувствовал к нему что-то вроде симпатии, но не хотел портить дружбу любовью. К тому же Жан был убеждённым натуралом, а попытки затянуть его в наше с Артёмом царство вазелина терпели сокрушительное фиаско, да и француз убивался по своей Кристине. Я ненавижу таких девушек. Вроде бы есть всё, что только нужно, но она хочет большего. Про таких говорят, что им и целого мира мало. Красивая, интересная, но даже лишь раз став свидетелем их разговора с Жаном, я понял, что она редкостная стерва и рулит Роденом туда, куда считает нужным. У меня первая ассоциация – элитная проститутка, изюминка борделя, которой добрый сутенёр позволил чуть больше, чем остальным шлюхам, а она оборзела и села на шею бедному работодателю. Вот так же и с Крис, не правда ли? Устал я от всех этих интриг и перипетий. Хотя жопа, в силу возраста, и ищет приключения, но разум хочет уже забрать этого ребёнка, уехать домой, а на выходные и праздники собираться с друзьями у кого-нибудь дома, всем вместе воспитывать малыша, обсуждать новые песни любимого Тёмкой Драу и спорить, на каких островах мы будем отдыхать летом. Уверен, что все мы хотим уже немного покоя, слишком много экшена было в последнее время. В Питер я прилетел рано утром. Солнца опять не было видно, пасмурное небо где-то на горизонте просто соединялось с землёй, даже границы не было видно. Интересно, в этом городе вообще бывает солнечно? Или здесь 365 дней в году идёт дождь и холодно? Чёрт его знает, но за всё своё пребывание в России солнышко я видел только в Коханово, ну и по дороге в город на Неве. Но всё же не об этом сейчас. Заплатив таксисту стодолларовой купюрой, от которой у бомбилы просто глаза на лоб полезли, я быстро добрался до спального района, где теперь обитала мать моего будущего ребёнка. Смешно звучит, правда? Будто именно я биологический отец малыша. Первое, что бросилось мне в глаза, когда Лиля открыла дверь, - отсутствие каких-то явных признаков беременности: ну большого живота там, груди увеличившейся, странной походки, вызванной большой нагрузкой на ноги. Ну не была она похожа на человека, который должен был родить через пару месяцев. Девушка опустила глаза, когда наткнулась на мой непонимающий взгляд, и жестом предложила мне войти. Я прошёл в кухоньку, в которой когда-то разговаривал с ней о возможном усыновлении малыша, девушка же исчезла в одной из комнат. Вернулась она, неся в руках конверт, набитый чем-то. И вручила его мне. - Деньги не нужны, - она покачала головой. - Отказываешься? – удивился я. Да, именно такая мысль пришла в голову первой. - Нет, - Лиля подняла на меня глаза. – Ты же сам понимаешь, что я бы сделала всё, чтобы обеспечить малышу нормальную жизнь, но… - вздох. – Хотя куда тебе понимать, ты же сам ещё совсем ребёнок, просто богатый и избалованный, - я зашипел. – Короче, не будет у тебя приёмного сына. - С каких это ебен… - я еле сдержался, чтобы не употребить выражение, услышанное на одном из российских вокзалов, но вовремя осёкся. – Почему? - Меня только выписали из больницы. Выкидыш, - ухмыльнулась Лоли. Пиздец… ПОВ Жана. Мне никогда не было так страшно. Даже то ощущение, когда мы ждали, выкарабкается ли Артём после нашего отравления, нельзя сравнить с тем, что я чувствовал сейчас. Казалось, что даже адрес ближайшей скорой я диктовал не секунды, а часы, и сама машина пробиралась к нам неимоверно долго. А я просто не знал, что мне делать. Понимал, что должен помочь, но всё же понятия не имел, что нужно сделать для остановки кровотечения. Уже практически не соображая, я схватил первую попавшуюся тряпку и перетянул ею руку Кристины чуть выше локтя. Опять не знаю, почему именно в этом месте, мне казалось, что так я максимально пережму вену и замедлю ток крови по руке. Завязывая узел потуже, я чувствовал, как к горлу подкатывает противный комок, ведь я просто до обмороков боюсь вида крови, даже от одного её запаха начинается тихая истерика. Но сейчас почему-то моя фобия отступила, словно давая возможность сделать именно то, что я должен был. Нас обоих забрали врачи. Её – зашивать вскрытые вены, причём доктора сказали, что она явно была настроена серьёзно: руки были порезаны вдоль, а именно так вены сшить сложнее, чем классические порезы поперёк. Ну а меня откачивать после шока, а ещё обучать оказанию первой помощи, чтобы больше таких спонтанных перевязок не было. Я понял, что она безумна. Сумасшедшая, свихнувшаяся, ненормальная. Как ни назови, всё одно и тоже. Как только она пришла в себя, первым делом наорала на меня, что я такой урод, раз спас её. А потом пришла к выводу, что неудавшаяся попытка суицида – знак свыше, значит, она ещё не всё сделала, что должна была. И загорелась новой идеей фикс – убить Артёма. И не понятно, из-за чего, просто повторяла, что Ларсен должен умереть, что он забрал у неё всё, что только можно было забрать. А то, что я приехал к ней, означало, что я теперь заодно с ней, так что мне не составит труда подобраться к тому, кто относится ко мне почти как к брату. Больно понимать, что тот, кого ты любишь, превращается в кровожадное существо без всякого «обоснуя», движимое просто собственными какими-то мыслями и мотивами. Я боюсь за Артёма. И люблю её. Даже такой, какой она теперь стала. Словно демон вселился в мою Кристину, в ту, которая засыпала у меня на коленях, читала мои стихи и критиковала блюда, которые я готовил. Нет больше моей девушки. Есть только безумие. А безумие временем не лечится. Безумие лечится только в психиатрических лечебницах. ПОВ Артёма. Я сбился на восьмом городе. Времени у нас было мало, так что я успевал только купить сувениры в ближайших магазинах, а потом возвращался в гримёрку к Михаэлю, где он распевался перед концертом. Никто не думал, что что-то пойдёт не так. Они с Мари даже решили, что в этом городе презентуют пару песен из нового альбома. Наверное, мы в каком-то значимом для них городе, раз Otto Dix решились на такое. Синтезатор, который был не совсем рабочим, был гораздо проще, чем тот, на котором играли во время концертов. Этот был перемотан скотчем в некоторых местах, разукрашен маркерами, на клавишах были написаны цифры, может быть, для того, чтобы знать, каким пальцем нажимать эту клавишу удобнее всего. Мари наигрывал какую-то мелодию, время от времени грозно поглядывая на меня. А я копался в шкафу, где сейчас висели сценические костюмы Михаэля и стояла сумка с его косметикой. Драу начал распевку с гаммы, которую поют все дети на уроках сольфеджио и хора в музыкалках. Потом Мари заиграл Орфея, Михаэль дошёл до моей самой любимой части, но всё же на втором припеве его голос просто сорвался. При повторных попытках происходило то же самое. А высокие ноты «Гленофобии» он даже не смог взять. Мы со Слипом смотрели на мужчину квадратными глазами, клавишник злился, а я уговаривал Михаэля успокоиться и попробовать ещё раз. Неизвестно откуда взявшийся врач попросил Михаэля спеть что-то, потом быстро осмотрел солиста и, как приговор, произнёс: «Теряет голос. Концерт не перенесет. А если попытается, то связки просто не выдержат. Либо отменяете выступление, либо ваш Драу замолкнет навсегда». А Михаэль, успевший облачиться в латексный костюм, уже крался к выходу на сцену…