Не спящий

В дверь ванной кто-то постучал. Парень, расположившись на полу, при свете свечи с трудом что-то пишет маркером на стенах. Все его внимание было приковано к стенке, его мысли спутывались в страницах книг, которые он прочитал так много раз, что почти помнил их все наизусть. Его многочисленные ожерелья, бусы, цепочки тихонько позвякивали, цепляясь друг об друга, когда он наклонялся, а затем все затихало в складках его шарфика. На его голове лежала старая, уже порядком изношенная, с несколькими потускневшими серебреными кольцам и пучком облезлых перьев шляпа, из под которой пробивались спутанные, немытые волосы. Одежда его была несколько вычурна, но шла ему, как никому другому. Он носил ее не для того, чтобы приковать внимание к своей худощавой фигуре, но для того, чтобы показать, что он, по сути, самый обычный человек, которого он ненавидит. Маркером, неспешно скользя по белой глянцевой стене ванной, он выписывает строчку за строчкой стих, проговаривая каждое слово про себя. "Уничтожение отвратительной, безобразной ненависти", - зажмурившись, он сплевывает. "Я ненавижу Нью-Йорк", - он отворачивается от стены и позволяет маркеру упасть на пол из уже расслабленной руки, так и не дописав последнюю строку. Да, он правда ненавидит Нью-Йорк. Когда-то он любил его, до того как вырос, и пока не остался один на один со своей извечной спутницей - луной. Он наблюдал за пляшущим пламенем свечки и считал про себя: сколько времени займет добраться из этого недружелюбного города обратно домой. Дом, где богатые иногда помогают бедным, и где бедные по крайней мере не всегда пренебрегают богачами. А средний класс... Что же, средний класс Нью-Йорка ненавидит и презирает всех. Люди в родных местах всегда же уважают друга друга. А в Нью-Йорке само его нутро отвергает людей, мешая их с грязью. Вы можете сколько угодно смотреть на фонарики ночного города и светящиеся вывески, но улицы все же утопают в мусоре и грязи, а воздух пропитан запахом бензина. *** Он прекрасно понимал, что исколесить всю страну вдоль и поперек было бы не самой лучшей идеей. До дома он добрался бы куда быстрее, ожидая ребят с посадкой на нужный рейс. Вновь кто-то настойчиво забарабанил в дверь. — Эмерсон?, — позвал голос, - могу ли я войти? Одним движением Эмерсон слегка коснулся языком своего пальца, быстро потушив пламя свечки, и темнота почти сразу наводнила комнату. В кромешном мраке выделялась ярко-желтая полоска света, пробивающаяся из-под двери. — Да, —безропотно ответил парень. Спустя мгновение дверь медленно открылась, яркий свет ударил внутрь темной ванной ванной, ослепив Эмерсона. Он попытался разглядеть своего гостя. Гость, к слову, стоял облокотившись об дверной косяк, высокий и очень худой, с темными и блестящими, словно жуки, глазами, черными взъерошенными волосами и широким, явно великоватым для него, свитером, обнажающим одно плечо. — Эй, ты что, опять стены размалевывал? Ты, блин, прекрасно знаешь, что в номерах отеля это делать не положено. Эмерсон покорно кивнул: — Да, я знаю. Прости, Рэмингтон. Его друг кивнул в ответ и, усмехаясь, открыл дверь ширя, пропуская его вперед. Вздохнув, не спящий покинул свой маленький космический мирок. Перешагнув порог, Рэмингтон сказал: — Нам попросту нужно сделать все на высшем уровне, следовательно у нас будет достаточно денег, чтобы ты смог напиться. Эмерсон что-то пробубнил себе под нос и опустил голову, усердно пытаясь опустить шляпу на затылок и убрать волосы. Яркий свет лампочек по-прежнему ослеплял его. Запах, присущий только этому городу, только этому месту, ударил ему в нос. Эмерсон старался не вдыхать его в себя. Сев на кровать, он не замечал, что все еще прижимал к себе подсвечник. — Ага, и кто же сегодня у нас делится?, — спросил еще один парень, Себастьян, так звали его. Он крикнул это так громко , что Эмерсон вздрогнул: он не заметил, что тот находился в комнате. — Я дам Эмерсону, поскольку ты со мной как-то пару раз поделился, — беззаботно ляпнул Рэмингтон. — Звучит превосходно, — ответил Себастьян и плюхнулся на кровать, растянувшись на ней во весь рост, - Ты собираешься принять душ, а, Эм? Или отложишь это немного на потом? — Я, я обожду, — сказал он, наконец оторвав от себя подсвечник. Парень продолжил смотреть на сожженный фитиль, пока Рэмингтон и Себастьян разговаривали о том, что же можно будет взять на завтрак. Эмерсон выругал своего вечного голодного друга в постоянном обжорстве. Было бы прекрасно, если бы Рэмингтон не заставлял других думать за него о еде: Себастьян, ты, вечно что-то приготовь, а ты вот, Эмерсон, пойди да найди что-нибудь съедобное. Эмерсон твердо верил, что ища себя, необходимо возвращаться к своим истокам, а больше всего — это верный выбор стражей для своих талантливых господ, но Рэмингтон никогда бы не смог подчинить его себе и побороть его волю. Нет, он конечно, является солистом группы, но не он все за всех решает. И в этот раз все будет также: со злобой, но все-таки он пойдет в магазин за едой Ремингтону, если тот достаточно долго будет надоедать ему. Напыщенный, но прекрасный ублюдок. Почти черная радужка глаз, которая начинала светится каким-то магнетическим блеском во время уговоров или просьб, а поднятые брови только усиливали его влияние. Во время таких моментов отказать ему было невозможно. Превосходное сочетание, чтобы сымитировать совершенство. Зачем быть семи пядей во лбу, если ты прекрасен? Возможно, это не совсем верный вопрос. По крайней мере так думал Эмерсон. Быть может верный вопрос звучит так: почему талантливые столь прекрасны? Эмерсон никогда не относил себя к таким людям. Более того, он даже не смел и подумать о таком! Такой неуклюжий на людях. Возможно эксцентричный. Но не красив, не талантлив. Но... все же он почему-то здесь. Пока он так не заботился о своем друге, он считал себя вполне счастливым человеком. Хотя, как он полагал, счастье - это уже конечная точка, дорога к которой продолжается всю жизнь. — Нууу, ну же, Эмерсон, иди уже спать, — простонал Рэмингтон. Мельком оглянувшись, Эмерсон заметил, что свет, уже видимо, давно погас, и его друг уже лежит в постели, а Себастьян уже даже заснул — его тяжелое дыхание заполняло маленькое пространство комнаты. Разувшись и сняв шляпу, парень только и сказал: "Прошу прощения". Разве Рэмингтон не понимал, что его друг не спит? Конечно, для него просыпаться несколько раз во время сна было делом обычным, глубокий, крепкий, сон практически никогда не овладевал им — на его тумбочке всегда есть кружка с кофе. Он лег на спину, натянув на себя одеяло аж до подбородка. Постельное белье сильно пахло стиральным порошком и лавандой. Он слишком долго думал о различных вещах, никак не связанных меж собой. Он думал, что оба его друга уже крепко спят, и начал говорить вслух фразы, которые роем кружились в его не спящем разуме. Он делал это только для того, чтобы только услышать, как они звучат. Прошел почти час. Кто-то сдернул простыню. Раздался голос: — Эмерсон, заткнись и спи. А что Эмерсон? Он нахмурился и, немного погодя, сказал: — Я не могу. Театрально вздохнув, Рэмингтон посмотрел на своего лучшего друга: - Я помогу тебе. В его уставших, но даже несмотря на это, по-прежнему прекрасных глазах проскользнула искорка. — И как ты... , — Он оборвал свой вопрос, как только Рэмингтон пододвинулся ближе. — Что ты делаешь? ,- Эмерсон поперхнулся. — Просто расслабься, Эм , — Рэмингтон привстал на секунду, взбил свою подушку, расположившись в изголовье кровати. Эмерсон с опаской поглядывал, как Рэмингтон положил свою руку на его талию и провел ей по его телу, остановившись на груди, обнажив ее. — Я просто сказал: расслабься — Я и так уже расслабился, — сказал Эмерсон, изучая взглядом, гладкую, белую, словно фарфоровую, кожу своего друга, внимательно смотря в его глаза, в которых он смог прочитать благоговейный страх. Что делает его товарищ? Это что, происходит наяву? Неужели он, сам того не осознавая, прижимается всем телом к телу своего друга, и получает удовольствие от его прикосновений? — О, Боже, пожалуйста... Рэмингтон лишь хихикнул, крепче обняв своего друга и прижимаясь к его щеке. — Не бойся, я не сделаю тебе больно, — и вновь послышался смешок Рэмингтона. Он никогда даже не пытался говорить тихо, — Себастьян все равно спит, он не проснется. — Но... Уже начиная раздражаться от сложившейся ситуации, Рэмингтон, ухмыльнувшись, просто заткнул Эмерсону рот рукой. Эмерсону не оставалось ничего, как начать изучать его грудь, то и дело отводя взгляд или зажмуривая глаза — он был крайне смущен. Рэмингтон, убедившись, что его друг более не попытается оказывать словесное сопротивление, положил свою руку на затылок юноши, продолжая ласкать его тело. Эмерсон глубоко, с придыханием, вздохнул, попытался игнорировать прикосновения длинных холодных пальцев брюнета и принялся рассматривать видневшиеся части его собственной плоти, то и дело напрягаясь и обмягкая, пока окончательно не отдался рукам Рэмингтона. — А теперь твоя очередь, дружок, — прошептал он, — попытайся уснуть. Эмерсон сильнее прижался к нему, вдыхая аромат его кожи —мускатный орех, нотки корицы, отдающие горчинкой. Эмерсон любил этот запах. Попытается ли Рэмингтон помочь ему уснуть в следующую ночь тоже? Быть может Нью-Йорк не так уж и ужасен. Последней мыслью в уже постепенно угасающем разуме Эмерсона было, что Рэмингтон навряд ли уже поможет ему заснуть таким образом завтра. Рэмингтон, этот чертовски прекрасный, талантливый ублюдок.