Аккуратненький такой старичок

Андрей Павлович Жданов по-сиротски подпер щеку рукой. – Кредит для НикаМоды, конечно, позволит сколько-то продержаться... – вздохнул он. – Андрюш, а без закладной на Зималетто нам никак? – Накреативил какой-нибудь план? – Глава Модного дома распрямился и опасно зыркнул на друга. – Нет? Тогда помолчи. Наипервейший ловелас Малиновский, он же вице-президент фирмы, больше всего в данный момент похожий на погорельца, в мятой темно-синей рубашке, встрепанный, бледный и с мешками под глазами, уже почти привычным жестом схватился за голову. – Крокодил не ловится, не растет кокос, – пробормотал он. – И еще Воропаев над нами вьется. Андрей вскочил и через стол рывком ухватил Романа за воротник. – Мы облажались! – заорал он. – Ясельная группа! Облажались дважды!!! – Трижды, – поправил его Роман, не делая никаких попыток освободиться. Андрей замолк, пытаясь справиться со счетом, потом плюнул на это мероприятие и потянулся выдвинуть ящик. – Давай выпьем. – Перед совещанием? – Какая разница? У нас и так положение – хуже некуда. Роман пожал плечами. – Всегда есть куда, – философски заметил он, однако отказываться не стал. Андрей снова присел в кресло, наклонил голову и пошарил в ящике. – Кстати, чуть не забыл, – внезапно оживился он. – Вот же твоя склянка. – Чего? На стол лег глиняный сосуд необычной формы, покрытый завитушками арабского письма. Роман сразу вспомнил, как при сборах в гостинице сунул его в саквояж друга, потому что у самого не хватало места. Он осторожно взял сосуд за горлышко, снова удивившись его несоразмерной тяжести. – Ром, кумыс там у тебя, что ли? Или вино из дынь? – Понятия не имею. Подарили при встрече, не было времени разбираться. – Роман повернулся к свету, разглядывая зеленую печать с непонятным оттиском на ней. – Может, антиквариат какой. Тьфу ты, здесь что-то похожее на трещину... а вроде не было. Ты его ронял? Андрей вздрогнул от укоризненного взгляда. – Нет. – Почувствовал, что убедительности мало. – Клянусь всеми медресе и минаретами! Он действительно не ронял глиняное сокровище. Только раза три в раздражении хряснул саквояжем об пол, выслушивая сбивчивые объяснения невесты и секретарши насчет поисков информации о поставщиках тканей. Но это же не считается? Роман поездил по трещине ногтем, проверяя ее глубину. Обернулся. – Ну и где наша пара глотков для наглости? – Ром, а вдруг там у тебя что-то экзотическое, такое, знаешь, что очень поможет мне не перепутать, когда говорить о Польше, а когда молчать об Узбекистане. А? Мятый вице прикусил губу, посмотрел в отчаянно-карие глаза и решил попробовать, оправдывая себя тем, что не развезет же их с совсем чуточки. Печать подалась довольно легко, но в приготовленные Андреем стаканы не вылилось ни капли. Едкий черный дым начал заполнять кабинет, а замороченные своими бизнес-неприятностями друзья не сразу поняли, что выходит он из тонкого глиняного горлышка. Роман сухо сглотнул, когда сообразил, и бросился искать какую-нибудь замену пробке. Раскрошившаяся печать уже ни на что не годилась, а жертвовать ладонью было страшно. Маркер почти подошел по диаметру, но было поздно – дым сгустился и вытолкнул его, прорываясь наружу. При этом та его часть, что уже плавала в кабинете, приобретала очертания, смутно похожие на уродливую человеческую фигуру. Откуда-то раздалось оглушительное "Апчхи!" Не то из сосуда, не то от фигуры. Андрей дернул Романа на себя, и тот понятливо сиганул через стол. – Будьте здоровы, – вежливо сказали они хором, продвигаясь к каморке. Наполовину стеклянная дверь – сомнительная защита от неизвестно чего, но всё-таки... – Как ты посмел препятствовать моему освобождению? – грозно вопросил дым. – Он тебя спрашивает, – Андрей толкнул локтем замершую тушку друга. – Угу. Ответ не подскажешь? – Просто извинись. – Перед кем? – Перед говорящим дымом. – Я могущественнейший и прославленный во всех концах света джинн! – Сосуд перекатился к краю стола и упал оттуда на пол, разбившись на много-много мелких осколков. – На колени, ничтожнейшие из ничтожеств! – Чем-то напоминает Милко, не находишь? – шепнул Роман. – Это ты нашел. – Мне подарили! – Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб страшен в гневе, о презренные! Фигура, понемногу вбиравшая в себя расползшийся по кабинету дым, от которого першило в горле, становилась всё больше и всё неприятнее. "Ты и так не так чтоб очень", – в одну мысль подумали прижавшиеся к стене топ-менеджеры образца начала 21 века и еще на шаг приблизились к двери каморки, отчетливо понимая, что она их не спасет. – Ты мог стать моим повелителем, – обратился джинн персонально к Малиновскому. – Я ослушался Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими, но выполнял бы каждое твое желание. – Андрей скептически ухмыльнулся. – Ты снял печать, не убоявшись проклятия, и прервал мое мучительное заточение. Черный сгусток махнул когтистой лапой и затем провел ею по едва белеющей бороде. Он дрожал от сдерживаемого пока возмущения. – Почему ты, достойный быть лишь поленом в печи горшечника, захотел закрыть то, что сам же и открыл?!! – Ошибки молодости, – брякнул Роман первое, что пришло в звенящую пустотой голову. – Тогда сейчас ты станешь стар!!! – Что? – Стар как горы, стар как море, стар как... апчхи! – Последнее мне совсем не нравится, – пробормотал Андрей, нащупывая в кармане мобильник. Он никак не мог решить, звонить ли в милицию, пожарным или в дурку. Впрочем, последнего номера он всё равно не знал. Джинн потер лапой впечатляющих размеров крючковатый нос. – На чем я остановился? – На том, что вам не по вкусу мой возраст, о простуженнейший из благословенных. Гассан ибн что-то-там потемнел, раздуваясь. Непочтительный юнец заслуживал кары, равной которой трудно было бы сыскать. Он клацнул заостренными зубами и разом выхватил из бороды огромный неряшливый клок. – Я накажу тебя в назидание потомкам потомков, чтобы стены всех городов содрогались от ужаса, вспоминая твою судьбу. Не надейся вымолить пощаду, червь, воспитанный собакой. Роман запсиховал, замахал руками и ушел в суверенное плавание, оставив инстинкт самосохранения на берегу. – Да шайтан с вами, – выкрикнул он, – превращайте в любую древность, да хоть в полезное ископаемое! – Бесполезное, – свистящим шепотом уточнил Андрей. – Ты что, разучился вести переговоры? Включи обаяние, создай товар и тяни время. – Я тебе и ему, между прочим, не Шехерезада! – Чуть-чуть, сейчас Катя вернется. – И что? Хочешь посмотреть, кто из них кого испугается? – Малиновский! – Молчу-молчу. Мне тоже интересно... Катерина зашла в приемную и бросила недовольный взгляд на пустой стол Клочковой. Вот же умеет человек не работать! Наверняка к совещанию ничего не подготовлено, ни блокнотов, ни воды в конференц-зале нет. В кабинете президента кто-то немилосердно чихал, до странности похоже на отца. Она поторопилась войти. – Катенька! – закричал Андрей с радостью, какой она сегодня от него никак не ожидала. – Катюша! – эхом откликнулся Роман, глядя на нее с оценивающей суровостью. Сбоку от себя она заметила колыхающееся темное облако и едва не подпрыгнула, когда оно громко чихнуло. – Будьте здоровы, – не задумываясь, сказала она. – Мое здоровье не женского ума дело! Катя развернулась к темной массе лицом и, поправив очки, присмотрелась. Если облако разговаривает, его следует классифицировать как разумное существо, хотя и дурно воспитанное. Но на человека оно было похоже весьма смутно, больше напоминая некачественный спецэффект. – Знакомьтесь, Катенька, это Хоттабыч. – Андрей рассыпал по кабинету сияние улыбок, как делал это обычно, открывая показ мод. – И что? – вопрос был не слишком умным, но другого ей в голову не пришло. – Ничего особенного, – мрачно буркнул Роман, – сейчас он готовится наказать меня старостью. – Какой еще Хоттабыч, ослиная ты упряжь? Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! Запомни это имя раз и навсегда, если не хочешь быть наказанным тоже! – загремел джинн и троим людям показалось, что в больших окнах вот-вот вылетят стекла. Катя покачала головой и решительно засунула руки в карманы своего строгого делового костюма. Она считала, что коричневый цвет придает ей солидности, которой так не хватает в 23 года. И сейчас она очень надеялась, что сможет внушить этому непонятному существу, что к ее мнению стоит прислушиваться. Малиновского она ценила невысоко, но, когда из-за потерь тканей под угрозой выпуск новой коллекции, и он в хозяйстве нужен. А уж отдавать Жданова... Она откашлялась. – Уважаемый Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, простите случайно сорвавшееся слово, но мы все давно привыкли называть вас этим коротким и звучным именем. В те годы вы выглядели иначе... Вы не могли бы снова показаться в чалме и белых шароварах? – Катя понимала, что должна быть еще какая-то одежда, но картинка с обложки книги припоминалась смутно. Что-то светлое, вроде кафтана? – Станьте, пожалуйста, обычным стариком. Джинн надменно расхохотался: – Зачем мне превращаться, если я все равно останусь тем, кто я есть? Истину глаголят мудрейшие, что глупость женщин выше гор и глубже моря. Каким-то чудом Андрей расслышал звук отодвигаемого кресла в конференц-зале. Кира! Он метнулся к пока еще закрытой двери и быстро скрылся за ней, на бегу пытаясь сообразить, как объяснить ожидающей начала совещания невесте все невероятные шумы в своем кабинете. Джинн повернулся следом. Подумал, поковырял когтем в острых зубах и удивленно произнес: – Этот не знающий бритвы отрок надеется от меня спрятаться? – У него и кроме вас, почтеннейший заточенец, куча проблем. – Роман устало пожал плечами и присел на краешек стола. Глянул на белевшую бороду и неохотно добавил: – Но вы, конечно, главная. Катерина раздраженно прищурилась. Она привыкла к унижениям из-за внешности, но пренебрежение ее мозгами из-за того, что они женские, было внове. И ничуть ей не понравилось. – Может быть, я и глупа, как пустая флэшка, – сказала она тоном, ясно дававшим понять, что никого умнее ее в помещении нет, – однако вы могли бы предстать перед женщиной в более приличном виде. Перед Волькой-то не дымом расплывались! Ей хотелось еще чем-то его уколоть, но, к сожалению, книжку она помнила плохо, поскольку с детской литературой было покончено к четвертому классу. В голове осталось лишь то безобразие, которое вздорный старик устроил на экзамене по географии. Ну и еще что-то про игру в футбол, потому что отец всегда яростно комментировал матчи, а она, как Хоттабыч, никак не могла взять в толк – зачем столько народу гоняется за одним мячиком, когда есть более простые способы выиграть. Андрей просочился обратно в кабинет, стараясь не раскрыть створку двери больше строго необходимого, чтобы Кирочка чего лишнего не увидела. Он переглянулся с другом и показал, что на том фланге пока всё спокойно. – Несколько тысячелетий, проведенных в холоде и сырости, без благодати солнечного света, – джинн почесал то, что вероятно было затылком, – в сосуде, покоящемся в глубинах колодца, наградили меня, недостойного слугу благословенного в веках Сулеймана ибн Дауда, утомительным насморком. Но память мою это не повредило. Я никогда не являлся в шароварах никакому Вольке. – Вся страна знает, что являлись, о звезда восточных историй, – вздохнул Роман, который хотел выпить кофе с коньячком и ущипнуть Андрея, чтобы проверить, а не сон ли это. Но тот стоял слишком далеко. – Вы много времени провели с Волькой ибн Алешей, а потом улетели, но обещали вер... – Рома, – окликнул его Андрей, увидев, как побледнел и без того не румяный Малиновский. – Тысячелетий? – Роман обернулся к Кате. – Кажется, и без расчетов ясно, что отсидевший в колодце тысячелетия не мог быть в Москве в середине прошлого века... – Это ничего не меняет, – сдержанно ответила она. – Он есть сейчас, даже если его не было тогда. Андрей снял очки и принялся задумчиво грызть дужку. Милко вот-вот должен был подойти в конференц-зал и, в отличие от Киры, скромно сидеть там он не будет. О том, чем закончится встреча двух великих и могущественных, догадаться было несложно. Коллекцию же нельзя было выпустить не только без тканей, но и без дизайнера. Тем временем джинн поднял лапу со всё еще зажатым в ней клоком волос из бороды. И многообещающе посмотрел на Романа. – Тебе пора упасть на колени и молить о пощаде, ничтожная пылинка. Но тот, любивший почитать на сон грядущий взрослое издание "Тысячи и одной ночи", только скептически хмыкнул: – Так ведь не поможет. – Конечно, нет, – довольно пророкотал джинн. – Но ты, злонравный прыщ, должен терзаться и валяться у меня в ногах. Катя нахмурилась. Последние недели любое упоминание о долгах портило ей настроение. – Мы у вас кредитов не брали, – произнесла она голосом, холодным и ровным, как дисплей выключенного калькулятора. – И ничего вам не должны. – Вы пожалеете о своем... – Да я уже жалею, – перебил его Роман и швырнул в дальний угол один из обожаемых шариков Жданова. Шарик вдумчиво погремел в углу, прежде чем успокоиться. – Жалею, что открыл сосуд и ваше грозное степенство на волю выпустил. Заморочился этой зеленой печатью! Распечатал, постарался! Взывать к совести черной воздушной кляксы с подобием человеческого лица было нелепо, но в голове из привычного сонма планов не осталось ни одного. О каком проклятии вещал джинн, было абсолютно неясно – но ведь и вправду они его не испугались! Катя поджала губы и еще глубже засунула руки в карманы. – Роман Дмитриевич, вы его сами выпустили? Весь ее вид говорил о том, что она по поводу подобной дурости думает. Однако объяснять ей, что никто не догадывался о содержимом сосуда, сейчас было некстати. Так что Роман только мотнул головой. – Похоже, что в менее развитом обществе понятие благодарности и благородства отсутствовало. Вы вспомните, из каких темных веков наш гость, – подключился Андрей. Джинн встрепенулся и увеличился в размерах. – Ты кого назвал неразвитым и темным? – От негодования он даже забыл добавить какое-нибудь принижающее определение. – Он не в обидном смысле, а в смысле... – Роман замолк, подыскивая удачный оборот. – Вы всегда можете доказать, что Андрей Павлович не прав, – торжественно изрекла Катя. – Да, – проворчал несколько сбитый с толку джинн, – я могу превратить его в скорпиона. – Вряд ли скорпион будет в состоянии признать свое поражение и восхититься вашей блистательной победой, – почти прошептал Роман, незаметно для самого себя используя те самые завораживающие интонации, которые отлично срабатывали с убалтываемыми девицами. Андрей их, естественно, расслышал и довольно улыбнулся. Против напора Кати и очарования Романа выстоять не смог бы никто. Поэтому он благоразумно помалкивал, предоставив переговоры им. И лишь когда окончательно замороченный джинн сменил гнев на милость и назвал Романа юным повелителем, проявляя готовность строить дворцы, стирать с лица земли города и вообще выполнять все желания своего освободителя, он подошел ближе. И как бы случайно обратил внимание на всё еще сжатую лапу. – Достоуважаемый Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, – заботливо начал он, – раз уж часть такой впечатляющей, веками отращиваемой бороды вырвана, не пропадать же ей без дела. Никто из нас, – он обвел взглядом своих союзников, – никто не сомневается в вашем непревзойденном мастерстве, но нам, простым труженикам безрадостного бизнеса, так хочется увидеть какое-нибудь чудо... маленькое и совершенно необременительное для вас. Ну, скажем, если Роман попросит немножко красивых восточных тканей из... Андрей замялся, потому что так и не смог распутаться с историей и географией – что Ташкента во времена Хоттабыча не существовало, он был уверен. Но что там было? Пока он выбирал между Бухарой и Хивой, заговорила Катя. Тихо, но очень напряженно. – Ткани – это пустяки, нет нужды использовать великие силы на ерунду. – Как это... позвольте, как это нет нужды?! – поперхнулся Роман. – Так, – отрезала Катя, изнывая от миража с караваном верблюдов, входящих в Москву с тюками шелка на горбах. – Их производит любая обычная фабрика. Например та, с которой мы недавно подписали очень выгодный контракт. Начальники синхронно скрипнули зубами, вызвав живейшее любопытство джинна, который так не умел. – Катенька... – Теперь нам осталось обсудить этот контракт с таможней, адвокатами и кое-кем еще. И дело сделано! Андрей молчал, но Роман отлично понимал всю непереводимую игру слов, различимых в бликах его очков. Положение и впрямь было из тех, что в народе называются "хочется крыть, а нечем". Катя была против рискованной закупки качественных, но дешевых тканей, оказавшихся контрабандой. А сейчас она была против сомнительного волшебства. Опять всплыл проклятый философский вопрос – может ли быть хуже, если уже вроде хуже некуда? Насколько Роман помнил книжку, помощь джинна всегда оборачивалась крупными неприятностями. И хоть это не тот Хоттабыч, но кто знает... – Ладно, – скрепя сердце, подвел итог вице-президент, – пора нам на совещание. Милко наверняка уже на месте. Президент отмер и попробовал найти пиджак, Катя поспешила в каморку за папками со списками поставщиков, а Роман с легкой опаской приблизился к джинну. – Мне жаль с вами расставаться, о благословеннейший из жителей сосудов, но лучшее, что вы можете сделать, чтобы поблагодарить меня за спасение – это вернуться в мир, откуда пришли. Бизнес не шутит и не обращает внимания на заклинания. Я бы попросил у вас золота, но нас накроет налоговая. Впрочем... На входе в конференц-зал Роман привычно пропустил вперед друга и вежливо придержал дверь перед Катей, успев тем временем шепнуть пару слов Гассану туда, где предположительно было ухо. – Да продлятся дни твои, о... – донеслось до него из-за закрываемой двери. Обстоятельства были, конечно, ужасными, но побарахтаться еще шанс все-таки был. Так что настроение после совещания у Романа было почти даже неплохим. Главное, что меры принимаются, пусть и самими утопающими, а Хоттабыч сумел выполнить просьбу на пять с плюсом. В теленовостях до противного самоуверенный следователь "А.Бочарников" так и не мог вспомнить название "Зималетто", и была надежда, что и в любой другой информации их фирма упоминаться в связи с узбекской контрабандой не будет. Не победа, но хоть выигрыш времени. Бодро позвякивая ключами от машины, Роман открыл дверь в свою приемную и увидел женсовет почти в полном составе. "В этой ситуации меня б больше всего интересовало – кто отец Викиного ребенка", – услышал он и связка ключей звучно шмякнулась на пол. Роман быстро наклонился ее поднять, чувствуя, как заливает щеки жаром. Сквозь гром участившегося пульса он едва разбирал слова своей секретарши о летучке и канцтоварах. Второй раз за день ему хотелось срочно проснуться, закричать, превратиться в кирпич или суслика, но любым способом вынырнуть из-под ледяной волны. Отец! Ребенка!! Викиного!!! *** Ударил Жданов свой саквояж оземь первый раз – и сдвинулись в нем тщательно сложенные вещи. Ударил второй – и продавился тяжелый сосуд сквозь рубашки из тонкого полотна. Ударил третий – и грохнулся древний сосуд об пол, и не защитило его кожаное дно саквояжа, и прошла по глиняному боку трещина. И когда пришло время расплаты, познал сорвавший печать великий ужас и немело тело его в страхе и преисполнилось сердце трепетом. До конца неимоверно долгой жизни должен он был испытывать муки, разделив каждый день свой и каждую ночь свою с тем, что страшило его больше всего на свете. И сбылось бы начертанное, и был бы наказан ослушавшийся воли Сулеймана ибн Дауда, могущественнейшего из могущественных и мудрейшего из мудрейших. И только трещина, повредившая несколько букв древней вязи проклятия, не дала свершиться справедливой каре, и Малиновский отделался легким испугом, глюками с младенцами, пьяной истерикой да неустановленной суммой в конверте. Грозный царь шайтанов и ифритов Джирджис ибн Реджмус, внук тетки Икриша, зуб дает, что всё было именно так. Ибо. Ах, ибо – для чего же еще и нужны друзья?