Соседи

POV Бальзака - Передай соль, пожалуйста, - прозвучала его просьба с того конца не такого уж и большого стола, чтобы просить кого-то о помощи. Я беру в правую руку нож и принимаюсь разрезать сочный кусок говядины, запечённой с овощами, на почти одинаковые кусочки. По кухне разносится приятный аромат готового мяса и пряностей. Боковым зрением я вижу, что Наполеон замер в ожидании и смотрит на меня. - Бальзак, передай уже ему соль, - со вздохом произносит Горький. Я не шевелюсь. - Послушай… Что с тобой? – Продолжает он, со звоном отложив столовые приборы. – Это наш первый ужин в качестве соседей. Думаешь, я тебя не знаю? Думаешь, не понимаю, что тебе не нравится? Ну, нельзя-я себя вести как ребёнок, Бальзак. Я насаживаю на зубчики вилки кусок говядины и несколько мелко порезанных кусочков овощей. Уже собираюсь отправить это в рот, когда Максим бьёт ладонями по столу. - Смотри на меня! Моя вилка, чуть ли не упав на пол, приземляется на белоснежную скатерть на столе. Конечно, это Горький занимался едой и сервировкой сегодня. Я резко поднимаю на него глаза, на мгновение слежу за удивлённым взглядом Наполеона, вскинувшего бровь. - Послушай, он же не долго здесь поживёт, понял? – С нажимом проговорил Горький. – Это мой брат, и я не могу ему отказать. - Ну, я вообще-то ещё здесь, братишка… - пытается отшутиться Наполеон, разводя руками. - Ты мог бы и вспомнить, что ты не один эту квартиру снимаешь. Мог бы спросить у меня, - наконец говорю я то, что вертелось в моей голове ещё с обеда. - Я тебе обещаю, что буду контролировать его жизнь здесь, в этой квартире. У тебя своя комната, он будет жить в моей. Вероятность вашей встречи в ванной или здесь, на кухне, достаточно мала, если учитывать тот факт, что ты предпочитаешь свою комнату всему остальному пространству этой квартиры, так что… Максим ещё долго приводил свои невыносимо рациональные аргументы, но я всё равно был на него зол и молча ел свой ужин. Только Наполеон, отодвинув от себя тарелку и положив локти на стол, внимательно слушал своего старшего брата. Плевать. Моё настроение было угроблено ещё с утра. С той самой минуты, когда в аудиторию заявился Наполеон, мой, как оказалось позже, новый сосед. Он появился перед парой по английскому языку. Все мгновенно обратили на него внимание. Знаете, сложно не обратить внимание на человека, который, отшвырнув с грохотом в сторону дверь, ввалился в аудиторию и встал прямо напротив первых парт, смотря на всех так, будто осматривал свои владения. Выискивал, кто достоин его внимания. Я тогда взглянул на него только на мгновение и снова уткнулся в тетрадь с лекциями, которую бездумно листал до этого. Ненавижу людей, жаждущих внимания. Они инопланетяне для меня. Слегка глупые, неглубокие существа. Когда замечаю, что кто-то ведёт себя нарочито вызывающе, сразу же, будто в отместку, стараюсь лишить их внимания, которое они к себе так яростно требуют. Мне это даже приятно – лишать их чего-то. Наполеон не выбрал себе место, не подсел к кому-то. Он стал проходить по рядам и здороваться и представляться каждому, кто попадался ему под руку. - Наполеон. Твой новый одногруппник. Салют! – навалившись на мою парту широко раскрытыми ладонями, произнёс громко он, склонившись надо мной. - Привет, - бросил я, на секунду подняв от тетради глаза. - Это Бальзак, - произнёс кто-то за моей спиной, обращаясь к Наполеону, всё ещё не отлипшему от моей парты. - Ну привет…Бальзак. Он прекрасно знал язык. Все сидели и молча переглядывались в то время, пока он заливал преподавательницу каким-то несвязным бредом. Он вечно растягивал гласные, и говорил та-а-ак, сло-овно ка-аждое его чё-ёртово сло-ово должно-о быть запи-исано под дикто-овку во бла-аго культу-урного процвета-ания о-общества. Я еле досидел эту пару, постоянно закатывая глаза и замечая, как все с восторгом смотрят на него. Он делал вид, что совершенно не замечает их реакции на свои навыки, но, безусловно, работал на публику. Его низкий голос с бархатной хрипотцой, волосы, слегка подбритые у висков и взъерошенные на макушке, его небрежная одежда, так непохожая на нашу, будто он приехал из заграницы, и, конечно, вся его комплекция – вечный абонемент в спортзал; всё это меня раздражало. И позже, вернувшись домой, я узнаю, что этот младший братик, уехавший три года назад в Москву на учёбу в специализированную школу, а потом ещё и в университет на международных отношениях, был оттуда успешно отчислен и каким-то чудом спокойно восстановлен уже в моём университете, в своём родном городе. «Родители живут далеко. Он найдёт здесь подработку и уже скоро сможет снимать себе квартиру сам, а пока поживёт со мной в комнате», - вот, что я услышал от Горького, когда он встретил мой ошарашенный взгляд. - Ладно, мне всё равно, - говорю я и выхожу из-за стола, оставляя тарелку в раковине. – Оставь посуду, я помою потом. Я падаю на постель, выпуская весь воздух из лёгких. Позже, когда услышу, что они ушли с кухни, вымою посуду. Больше сегодня я никого видеть не хочу. Максим. Мы учились в одной школе и познакомились, когда я был в одиннадцатом классе. Потом разошлись в разные университеты, но встретились снова, когда искали соседей для съёма квартиры. Он очень сознательный, ответственный, порядочный, в его присутствии я могу расслабиться: ты не ждёшь от него каких-то выходок или резких перепадов настроения. Даже если это с ним происходит, то не факт, что ты это заметишь. И вот его брат, на три года младше его, так же, как и я – двадцатилетний парень, но совершенно на него не похожий. Не понимаю, как эти два человека могли воспитываться в одной семье. В двенадцатом часу ночи я выхожу из своей комнаты. Мимо комнаты Горького, по тёмному коридору иду на кухню. - Нет, послушай, я и не собирался приезжать жить с тобой. Нет, нет, моя квартира пока что для всех закрыта… - слышу я из кухни голос Наполеона и останавливаюсь в неосвещённом коридоре. – Да, ты входишь в круг людей, которые не попадут в неё. Я тебе сказал, я не буду там жить пока что. Мне нужно кое-что уладить у брата, я поживу у него. Зачем? Я обязан на это отвечать, милая, ты точно так думаешь? Давай как-нибудь потом спишемся, ладно? Потом… Нет, я ещё раз повторяю: моя квартира будет пустовать пару-тройку месяцев. Щелчок, нервный вздох, шаги. У меня в горле образуется ком, я резко разворачиваюсь в сторону своей комнаты, когда мой локоть сжимают и дёргают назад. Немая сцена. Какие-то глухие, безрезультатные попытки вырваться из хватки приводят меня на кухню, освещённую тусклой луной за окном. - Так что? – шёпотом произносит Наполеон. - Что? – вторю ему я и тут же, вырвав локоть из его рук, громче говорю: Так у тебя есть, где жить. Какого чёрта? - Хочу пожить с братиком. - Почему он должен тебя содержать, если у тебя есть жильё? Что за детские капризы? Наполеона передёргивает, я со слабой нотой страха ощущаю его перемену. - Не вздумай болтать, как отец! Если я здесь, значит, так надо. В чём проблема? Кто ты здесь, чтобы что-то решать? Брат не против совершенно. - Да он со скрипом всё это принял, что непонятного? Как будто ему хочется самому что-то менять! Всё было отлично, пока не появился ты, - наконец произнёс я. Вижу игривый огонёк в глазах Политика. - Ты не будешь говорить Горькому, что у меня есть квартира, - совершенно уверенно говорит он, делая шаг назад. Я сажусь на стул и смотрю на него, не скрывая своего раздражения. - Я не хочу тебя здесь видеть. Не хочу, чтобы Максим терпел твой характер. От тебя за версту несёт чем-то неприятным. Кухня начинает давить. Хочется зажечь везде свет, запереться в своей комнате и укрыться одеялом. Наполеон сначала будто копирует моё выражение лица, затем его черты лица разглаживаются, и на губах начинает играть слабый признак ухмылки. - Хоть попробуешь открыть рот, я ему скажу, как его друг о нём мечтает. Я часто-часто моргаю и всё пытаюсь выдавить из себя хоть звук. В горле становится горько, как будто я проглотил что-то только что. - Что за бред ты несёшь? Что ты имеешь в виду? Да ничего подобного. Я поднимаюсь из-за стола, пытаясь придать себе решительный вид. Наполеон опускает ладонь мне на плечо и, надавливая на него, опускает обратно на стул. Не успеваю я и раскрыть рта, как он собирает в кулак мои волосы и оттягивает их назад. Сердце отбивает марш у меня в горле. - Смотри на меня! – повторяет Политик фразу своего брата, и я подчиняюсь, даже не задумываясь, услышав в его голосе знакомые ноты. Наполеон удовлетворённо медленно кивает, от чего мне мгновенно становится противно от себя. – Как, думаешь, он отреагирует, когда это узнает? Знаешь, только мой брат может быть таким слепым в этих делах. Но как только ему говоришь о таком, он всё хорошенько анализирует и прозревает неимоверно. Так как же он отреагирует, Бальзак? Тянет волосы ещё ниже и нависает надо мной. - Он… - начинаю я, но не знаю, как произнести это вслух. – Он… Чувствую дикую горечь в горле – последний и окончательный признак грядущих жалких, мерзких слёз. Этого ещё не хватало. Наполеон выпускает мои волосы, но не отступает. - Так вот как мы поступим: ты молча терпишь меня здесь и продолжаешь жить с братом, упиваясь безысходностью своего глупого бальзачьего сердечка. Сойдёмся на этом, угу? По рукам, сосед? Заставляет пожать ему руку, со вздохом вкладывая мою безжизненную ладонь в свою. - Ах, как я мог забыть. Будешь плохо себя вести – жди санкций. Но ты же не будешь? Мы же прекрасно поладили, правда, сосед?