Юрай. История безысходности

Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим, новым воздухом. Я думал о матери и о Зике, я так давно их не видел. Мельком, я замечаю Трис, хоть мы не были очень близки, я чувствую, что нуждаюсь в ней. Ее голубые глаза, светлые волосы, серьезный взгляд. Я знаю, что она не Кристина, и она не поймет моих шуток. Но когда она рядом, я задыхаюсь, колит в груди, во рту кислый привкус. Я никогда не подавал виду, ведь я Бесстрашный с рождения, хоть сейчас наши фракции разваливаются. Я помню, она прыгнула первой, Стифф прыгнула первой. Неуверенная в себе, замкнутая и самоотверженная. Я помню как Четыре помог ей, это он подал ей руку, помогая подняться. Я всегда оставался в стороне, боясь к ней подойти. Мне не помогали поддержки Лиин и Зика. Я боялся Трис. Потом неожиданно для себя, я сблизился с Марлен. Она – мой лучший друг. Но я не мог без ее взгляда, касания, чувства. После ее смерти, я думал, что не выживу сам, но я забыл про остальных. Кристина поддерживала меня, как могла. Я ей так благодарен. Сам не могу понять почему, но я так быстро меняю интересы к девушкам. Я стоял и думал об этом. Трис направлялась в контрольно-пропускной пункт. Заметив, что она смотрит на меня, я помахал ей, пытаясь выдавить из себя улыбку. Но из-за всех воспоминаний, я чувствую, что-то у меня не очень получилось. Я стоял именно возле этой скульптуры – медленного соединения, бессмысленной борьбы. Это то место, которое дает время подумать. После того как я помахал, она обернулась, но продолжила свой путь. Мне стало очень обидно, слезы подступили к моим глазам. Но тут, яркая вспышка света ослепила меня, я забыл о ней. Взрыв. Я почувствовал, как осколки стекла падают на мое лицо. Все, что я ощущаю – это гул в моих ушах, я слышу, как она кричит мое имя. Я хочу крикнуть ей в ответ, что со мной все хорошо, но боль сильнее меня. Я Дивергент. Мне нельзя сдаваться. Но все, что я могу выжать – это тихий стон, который говорит о том, что я еще жив. Я поворачиваю голову, которая как будто наполнена свинцом, в сторону Трис. Она бежит ко мне. Я улыбнулся, но не уверен, что это заметно снаружи. Я вижу, как она проталкивает всех, добираясь ко мне, я готов подбежать к ней, если бы не свинец в моей груди, руках и ногах. Но тут, она разворачивается, и бежит в другую сторону. Я поднимаю руку, которая тяжелее стали, и вытираю слезу, которая появилась после ее ухода. Меня влечет эта даль. Такое умиротворение, спокойствие и любовь. Я хочу расслабиться и уснуть, но я не могу. Я знаю, что если я усну, то навсегда. Последнее, что я помню, это ее имя. Трис. Марлен. Мои мысли спутаны, и я не знаю к кому я хочу больше, к Марлен или к Трис. Но я знаю одно – я хочу жить. Я проснулся в госпитале, от изнурительного писка прибора. Он показывает мое сердцебиение. Я не врач, но могу сказать, что со мной все в порядке. Я хотел встать и побежать к друзьям, но чувствую, что не могу подняться. Мои глаза закрыты. Я не хочу их открывать, а если бы и хотел, то вряд ли смог бы это сделать. Странное чувство наполняет мою грудь. Меня словно парализовало. Врач вошел, не нарушая тишины. Молча, поставил большую коробку мне на ноги, достал шприц и сделал укол в вену. Я почувствовал как эта жидкость смешивается с моей кровью и распространяется по всему телу. Стало теплее, пульс ускорился. Чувствую, что проведу на этой койке еще много времени. Мне не куда торопиться, я живой, а это главное. Я уснул. Через пару часов крепкого сна, я понял, что полон сил и полностью оправился. Но я до сих пор не подвижен и мои глаза закрыты. Меня это пугает. Я не слышу голосов людей, а лишь надоедливые звуки приборов. Я начинаю думать, что меня парализовало, и единственное ,что у меня осталось, это мысли. Почему ко мне никто не приходит? Или вот такой, я уже никому не нужен. Я слышу шепот врачей, как будто пытаясь удерживать молчание. Я вновь думаю о Трис. Как она оставила меня там умирать, как не подошла и не помогла мне. Но я быстро отбрасываю все эти мысли, я не хочу думать о ней плохо. Я думаю о Зике. Я вспоминаю, как на Церемонии выбора, он и Четыре вытянули меня из сетки. Я помню то чувство, я помню, как широко тогда улыбался. Я вспомнил все. И то ,как пришел к Тори, еще не до конца уверен в том, что хочу себе тату. Это был змей, вокруг моего уха – знак хищности и неуязвимости. Это было мое первое тату. Я думал еще и о том, что не могу вот так оставаться парализованным, не могу взвалить себя на плечи Зику. У него есть Шона, он о ней заботиться, как о родной, а я? Я не хочу видеть его страдания. Слеза пробежала у меня по виску, нежной прохладой щекоча мне лицо. Я даже вытереть ее не могу. Я беспомощен. Сейчас чувствую себя неудачником. Я чувствую дыхание позади меня. Это врачи, и их несколько. По-видимому, они собирают аппаратуру. Я еду на прогулку? Нежные женские руки касаются моего лба, по телу бежит дрожь. Я напрягся, хотя уверен, что это невозможно. Они все молчат. Почему они молчат? Я бы с удовольствием поговорил о сегодняшнем завтраке, он был отвратным, через трубочки есть крайне неудобно. Мы скользим по коридору с невероятной скоростью. Я чувствую ,как волосы падают мне на лицо, но тут же их кто-то убирает. Мы играем в гонки, что ли? Только сегодня я заметил, насколько длинные коридоры в госпитале, ни одного поворота. Эта комната намного светлее предыдущей. Хоть я и не могу открыть глаза, я ощущаю ее простор. Меня поставили в самом центре комнаты, поскольку до этого они очень долго примерялись, катая меня взад и вперед. Меня укачало. Эти же нежные руки перебинтовали меня. Я чувствую, что бинтов очень мало, может это все ,что от меня осталось. Прошло очень много времени, все это, включая переезды и перебинтовывания, очень вымотали меня. И только я собирался погрузиться в сон, как кто-то вошел. Шаги были очень аккуратными и тихими, не похожими на врачей. Она села на край кровати, положив руки на мои. Они довольно теплые, по сравнению с моими. Она начала говорить. Трис. – Уже довольно поздно. – почти шепотом произнесла она. Не могу понять, сговорились все что ли «не нарушать тишину», или вокруг меня спят все, постоянно. – Я пришла, чтобы побыть с тобой. Ведь было бы не правильным оставить тебя самого. Да неужели, после стольки дней, которые я пролежал в этой койке сам, ко мне пришли ,чтобы сообщить ,что было бы не правильным оставить меня самого. От лежания у меня затек зад, но это очень странно, поскольку я якобы, парализован. – Все врачи, ничего не говорят о твоем здоровье, но я уверенна, что ты поправишься. Я уверенна ,что ты меня слышишь. – Да, черт тебя возьми, конечно, слышу. Я же не мертвый, на прибор посмотри. Пикает – значит живой. – Я чувствую себя очень угнетенной и виноватой перед тобой, я бросила тебя, а не должна была. Она долго мне рассказывала, о их планах и о том, что произошло в течении того времени, пока я тут валялся. Ее голос был такой нежный, что я уснул. Это конечно не красиво с моей стороны, но она все равно не поняла, поскольку я «спал» и до этого. Кажется, она сидела со мной до поздней ночи. Следующим утром, после очередного болючего укола и невкусного завтрака, ко мне пришли девчонки. Я был очень рад слышать их голоса. Кристина положила голову на мой матрас, и ее волосы коснулись моей руки. Трис произнесла: – Я бы сказала. Мы можем никогда не узнать об этом. – Я почувствовал иронию в ее словах. —Хм. Может быть, я должна сказать, пожалуйста?— За манерой, это явно сказала Кара. Мои слуховые рецепторы притупились после взрыва, и мне легче различать слова, а не голоса. – Прекрасно. Вы знаете сыровотку моделирования Джанин? Ну, она была не ее, – она вздыхает. – Пойдем. Я покажу вам. Они все выходят. Из столь короткого разговора, я ничего не понял, но убедился в одном: ни одна живая душа из моих друзей, не хочет быть рядом со мной. Я давно не принимал душ, может из-за этого они так быстро смылись из палаты? Или им просто скучно смотреть на мое окачаневшее тело, которое просто лежит, ведь я не могу говорить, улыбаться, да что там улыбаться, я глаза открыть не могу, не то, что это. Ежедневные перевязки, натерли мне мозоль, но я не могу сказать ей об этом, да, по-видимому, ее это и не сильно заботит. В этот раз, руки не такие уж и нежные. Грубая кожа пожилой женщины царапает меня и не приносит никакого удовольствия. Она обращается со мной, как с куском мяса и это обидно. В этот день ко мне больше никто не приходил. В эти дни, со мной была лишь Кристина. Она постоянно что-то рассказывала мне, пытаясь подбодриться от меня и от ее рассказов. Я чувствовал ее шутки всем телом, и иногда смеялся от души, понимая, что этого совсем не видно снаружи. Одинокими вечерами, я представлял, как я выгляжу со стороны и это веяло тоску. За все это время, ко мне ни разу не пришел Четыре. Он видимо чувствует некую вину передо мной. Кристина часто говорила о нем, и о том какой он мерзавец. Я не виню его, потому что Кара рассказала мне, что его вины здесь нет. У меня возникает лишь один вопрос: какого черта они со мной разговаривают, если уверены в том, что я чуть ли там не умираю. И врачи странные люди, где все эти чудодейственные сыровотки, которые заставят меня «ожить»? После последнего визита Кристины, мне стало очень легко на душе, на несколько минут, я даже забыл, что я в очень неловком состоянии. Она как раз рассказывала мне свежую шутку, как вошел врач, его тяжелые шаги эхом отдавались у меня в ушах. Он подошел так близко, что казалось, дышит мне прямо в ухо. Он наклонился, перенеся весь вес на руки, которыми упирался о кровать. —Могу я с вами поговорить? – Да, конечно, - в ее голосе чувствуется напряженность. – Что-то серьезное? – Следуйте за мной. Толстые стены госпиталя не дают возможности слышать разговор, но я отчетливо слышу, что Кристина плачет. Это, что-то связанное со мной? Что могло довести ее до истерики? Она забегает в палату и обнимает меня настолько сильно, что не хватает воздуха ,который попадает мне в легкие через маску. Моя щека становится влажной от ее слез, она отклонившись вытирает ее, и нарушая общепринятый закон «тишины» выбегает из палаты, оставив двери открытыми. Я чувствую поток свежего воздуха, проходящего по моим рукам. И я засыпаю. Кристина сидит напротив меня, очевидно в кресле, держа меня за руку, которая безвольно оставалась лежать на простыне. Я услышал шаги по коридору, которые остановились около открытой двери. Она зашла. По шагам я понял ,что это Трис. Она стояла, молча, явно наблюдая за мной. Она наклонилась надо мной, пытаясь разглядеть, хоть какие-нибудь признаки жизни во мне. Я хочу закричать, но все, что я могу, это просто продолжать лежать. – Мы с ним не были достаточно близки, - говорит Кристина,- Только в… в конце. Потому, что у него был кто-то, кого он потерял, и у меня был… —Я знаю, ты действительно помогла ему.- И это так, если бы не Кристина, меня бы не было в живых. —Иногда я просто чувствую, что я потеряла всех своих друзей. —Ты не потеряла Кару, или Тобиаса. И Кристина, ты не потеряла меня. Ты никогда меня не потеряешь.- Развели эти бабские сопли. Я слышу скрип, что говорит о том, что они поднялись. —Спасибо,- говорит Кристина.- Ты не потеряешь меня тоже. —Я уверенна, что если бы я хотела, я бы давно это сделала.- Они, наверное, забыли, что я здесь.- Слушай, я должна тебе кое-что рассказать. Трис начала рассказывать, о плане остановить Бюро перед экспериментом перезагрузки. —Прости,- говорит она- Я знаю, что ты хотела бы нам помочь, но… —Не извиняйся, я все еще рада, что я пойду в город.- Я чувствую, что она уставилась на меня. Это напрягает. В один день ко мне никто не приходил. Это был скучный день, и все, что могло меня веселить, так это запах моих не мытых волос, от которого меня воротило. Я думал, если меня вырвет, то все поймут, что я жив. Но этого не произошло. Я так давно не смотрел в окно. Я забыл, как это видеть улицу. Мне говорили, что за окном идет снег, как жаль, что я его больше не увижу. На следующее утро, я проснулся от их голоса. Это мама и Зик. Я так рад их слышать, мои родные, но тут же я очень напрягся. Почему они здесь, кто им сказал обо мне? Их пальцы переплелись с моими, хоть я и не в лучшей форме, я могу чувствовать их тепло. Зик с одной стороны, мама с другой. За это время, мне так надоела эта машина, которая то и дело пищала. Она давала мне знак, что я еще жив. Я чувствую присутствие доктора и еще одного мужика, он в инвалидном кресле. Вон Шона и мужик ездят в колясках, посадите и меня. И что, что я буду, как безвольная сосиска, зато я буду с семьей и друзьями. Мне так приятно, что вся семья в сборе. Я чувствую, как они наклонились надо мной и мама что-то шепчет, я не помню ,чтобы у Бесстрашных были такие традиции. О Боже, что за шаманские наклонности ,мама? Прекратите это зборище, я спать хочу. Я не настроен на сопли. Рука, которую сжимает Зик, немеет. Он что, плачет? Воу, я еще живой, народ, вы чего? Заплакать что ли, чтобы вы поняли, что я живой? Они еще о чем-то поговорили, но меня не сильно это интересует, какая разница вообще, я жить хочу… жить! —Прощайтесь… «Прощайтесь»? О чем он говорит? Нет, нет, нет… Мама, услышь меня, я живой. Сын твой – Юрай. От этого, я чувствую, что из меня сейчас весь суп выйдет. Кормят тут отвратно, если честно. Эти секунды, тянутся очень долго. Я и без того уже мертвый, как жаль, что я так молод. Марлен, жди меня, я очень скоро тебя увижу. Зик, я люблю тебя, знай. Наконец, прибор перестал подавать искаженные звуки, а лишь некое длительное пищание. Вот и все. Вот она, безысходность…