Падающая звезда

Унохана не позволила Рукии остаться ухаживать за Ренджи. - Вам самой нужно отдохнуть. Мои сиделки достаточно квалифицированны и… – Рецу сделала выразительную паузу, - полны сил. Возвращайтесь в поместье. У вас там есть дела. И Рукия отправилась домой. Она брела, глотая слезы, которые не переставали течь с того момента, как ей сообщили благоприятный прогноз, и напряжение отпустило ее. Едва переступив порог поместья, не заходя к себе, Рукия отправилась в покои Бьякуи. Ее любимый брат едва не убил Ренджи, причинил ей самую большую боль, какую она когда-либо испытывала, и она хотела знать причину. Неужели только ради своих ничтожных законов он готов был разбить ее жизнь? Бьякуя сидел на своем любимом месте у окна и даже не повернулся, когда сестра вошла в комнату. - Бьякуя. Почему ты это сделал? Брат молчал. - Я спрашиваю: почему ты хотел убить Ренджи?! – Рукия повысила голос. Бьякуя повернул голову, во взгляде его сверкнул лед. - Я видел вас на тренировочной площадке, - сообщил Кучики-старший бесцветным голосом. - Ты нас видел? И после этого напал на Ренджи?! – глаза девушки метали молнии, и теперь она была как никогда похожа на своего брата. - Я люблю его, и ты это знал! Ты едва не разбил мне сердце! – предательские слезы снова потекли по щекам. - Ты ничего не знаешь. - Чего я не знаю? Бьякуя молчал. Ему не хотелось причинять боль сестре, но после ее признания он не видел иного выхода. - Он тебя не любит. У него есть другая. - Что? – слезы высохли, девушка нервно расхохоталась. – Что ты говоришь? - Я видел его этой ночью с Хисаной. - Этой ночью?! С Хисаной? Опомнись, что ты говоришь? Этой ночью с ним была я! Бьякуя быстро повернулся у сестре. - Ты?! - Да, я! Это ты ничего не знаешь! И знать не хочешь, что люди могут любить друг друга, невзирая ни на какие запреты! – шок от предательства брата оказал свое воздействие, и теперь Рукию несло. – Ты вознес себя на пьедестал правильности, возомнил вершителем судеб и мысли не допускаешь, что твоих приказов можно ослушаться?! Считаешь себя эталоном, а на самом деле ты просто не умеешь любить! Ты никогда не поймешь, что сердцу нельзя сказать: это неправильно! Легче заставить его остановиться! Я никогда тебе не прощу того, что ты сделал! - Рукия! - голос Кучики-старшего дрогнул, но девушка уже выбежала их комнаты. Бьякуя остался один. Слова сестры больно ранили его. Он стремился защитить ее, а оказалось – только причинил страдания. Неужели он правда не в состоянии нормально любить, чувствовать? Кучики задумался. Его боялись подчиненные, офицеры старались избегать, никогда не делились своими заботами. Впрочем, он этого и не хотел. Он четко держал дистанцию не только с сослуживцами, но и со слугами, и даже с родными. Единственным исключением была Рукия. С детских лет Бьякуе внушали важность его положения, ответственность, которая на нем лежит. И он принял условия игры, надел маску главы клана, чуждого эмоций, безукоризненно следующего букве закона, пресекающего в корне любое нарушение правил. Бьякуя любил свою сестру, он верил, что, храня спокойствие и благоденствие в клане, тем самым оберегает ее. Кроме того, его строгость и жестокость были необходимой жертвой для того, чтоб сохранить за ней право на вольности. Веди он себя мягче – клан совсем иначе осуществлял бы свой контроль над маленькой бунтаркой. И вот выясняется, что он стал для нее чужим, даже хуже – врагом. Бьякуя выслушивал обвинения Рукии и не в силах был возразить ей, считая, что причиненная им боль снимает с девушки ответственность за ее слова. Лишь в мыслях он мог ответить ей, попросить понять... «Рукия, ведь все это и для тебя тоже. И… и я уже не могу быть другим. Неужели ты теперь возненавидишь меня? Я изменился со времен наших детских игр, теперь ты это видишь. Неужели ты не сможешь меня любить таким? А я вот люблю тебя. Мне больно оттого, что я причинил боль тебе. Как бы я хотел вновь вернуть тебе радость жизни. Я даже готов пожертвовать ради тебя своими принципами и согласиться на твой брак с Абараем. Но тут дело не только во мне – есть еще клан…» Кучики не знал, сколько времени прошло, пока он сидел, уставившись в рисунок деревянного пола. Вдруг скрипнули седзи, и послышались легкие шаги. Хисана по распоряжению Катанауси принесла господину чай. Управляющий не напрасно занимал свой пост и был уже в курсе последних событий в шестом отряде. Однако господин Бьякуя не давал никаких распоряжений относительно изменения распорядка в поместье. Это значит, что вечерний чай должен быть подан в обычное время, в противном случае Катанауси выкажет себя более осведомленным, чем хотелось бы его хозяевам. А кроме того, даже если господин Бьякуя разгневается на служанку за несвоевременное появление и выгонит с работы, то Хисану не жалко. Девушка робко прошла в комнату. - Господин Бьякуя, вы разрешите? Кучики, не поворачиваясь, неопределенно кивнул. Тишина, прерываемая лишь позвякиванием фарфора в дрожащих пальчиках расставляющей на столе приборы служанки. - Ты тоже считаешь, что я не способен на чувства? – вдруг глухо спросил Бьякуя. - Простите? – и без того волновавшаяся Хисана выронила чашку от неожиданности. Хрупкий фарфор немедленно раскололся на части. Служанка попыталась собрать осколки и порезалась об острый край разбитой посуды. Бьякуя встал и подошел к девушке. Она поднялась, прижимая порезанную руку к груди, и теперь удивленно смотрела на него снизу верх, не понимая, что значит его вопрос. Бьякуя вдруг подумал, что его ненависть к Ренджи была обусловлена в большей степени ревностью к Хисане, нежели оскорбленным братским чувством. Хватит себя обманывать, он влюбился, как мальчишка, и не знает, что ему делать с этой любовью, противоречащей всем правилам, на которых прежде строил свою жизнь. Он сходит с ума от боли, от ревности, от безответности, и это заставляет его еще яростнее защищать закон, будто доказывая самому себе его ценность. Но Рукия права: сердцу невозможно сказать: это неправильно. - Многие считают меня чудовищем, не способным на элементарное человеческое понимание и сострадание… Однако то, что я не кричу о своих чувствах, вовсе не означает, что у меня их нет, - Бьякуя пристально вглядывался в лицо Хисаны, будто стараясь вобрать в сознание мягкий блеск непрозрачных серых глаз, их особенное выражение, невинное и одновременно всевидящее… и ничего не осуждающее. Бьякуя взял руку Хисаны в свою, медленно провел по напряженно сжатым пальцам, заставляя раскрыть ладонь, испачканную кровью. Взглянул на тонкие пальчики, розовую мозоль между указательным и средним пальцем, потрескавшуюся кожицу возле ногтей и несколько порезов. Один простенький пасс – и кровь из свежей ранки уже не течет. Верх неприличия в его аристократическом мире – руки, испорченные тяжелой работой. А запястье тоненькое, косточки трогательно выступают, и кожа на нем нежная, почти прозрачная, под ней трепетно пульсирует вена. Дыхание становится тяжелым, легкие наполняются не воздухом – воздух слишком легкий – а какой-то вязкой густой субстанцией, кровь стучит в висках. И почти непереносимо хочется прильнуть к этой руке губами, вернуть коже чувствительность поцелуями. Хисана от смущения низко опустила голову, так низко, что лица не разглядеть. А Бьякуе так хочется поймать ее взгляд, почесть в нем томление, страсть… оправдание тому, что произойдет дальше… Бьякуя закрыл глаза, мысленно отдаваясь тайным желаниям. Притянуть к себе тонкую фигурку. Руку на плечо – чтоб не отстранилась. Губами по шейке, по ключицам, по плечам… и ниже... прямо сквозь ткань юкаты – чтоб привыкла. Очень осторожно, очень нежно. Чтоб не спугнуть. Напряжение становится почти непереносимым, Напрасно Рукия обвиняла брата в отсутствии чувств – долго подавляемые, они неукротимо рвутся наружу. Кучики сдерживается из последних сил, ожидая отклика от стоящей перед ним девушки. - Хисана, - тихий зов, почти мольба. Она поднимает лицо, и вот, наконец, он видит ее глаза. Огромные, детски доверчивые. И Бьякуя отступает. Что он делает? Под влиянием порыва, ради утоления пробудившейся жажды чувств он готов сломать девушке жизнь. Ведь он ничего не может ей предложить, кроме нескольких часов безумия и блаженства. На дне глаз Хисаны – память о прежних страданиях. А Бьякуя слишком любит ее, чтоб причинить новые, заставив играть унизительную роль любовницы из прислуги. Вновь слова сестры оказались пророческими: он не в состоянии нормально любить, ведь в его случае любить – означает отказаться от любимой. Собрав силу воли, Бьякуя делает шаг назад, и вот их уже разделяет безопасное расстояние. На полу – осколки той самой злополучной чашки, копию которой Хисана когда-то разбила у порога покоев Рукии…