К дому Мадары вели новые ступени, и крыльцо, с обновлёнными крепкими поручнями, больше не скрипело под тяжестью. Кадиллака больше не было. Его место занял поддержанный пикап известной американской марки, но к нему Учиха так и не смог привыкнуть, упиваясь ностальгией по ржавому побитому «корыту».
Всё шло своим чередом: Мадара жил снова один, Сенджу по очереди его навещали. Только работать Учиха стал чаще, а пить — меньше, и на это была веская причина. Почти всё было как прежде. И Обито жил вдали, вычеркнув из своей жизни семью так же легко, как Изуна забыл о существовании брата и сына, окончательно гробя своё здоровье, доказывая всем, что в состоянии потянуть фирму отца без помощи наследников. Но акции семьи Учиха постепенно падали, и это не тревожило ни Мадару, ни Обито, отказавшегося от такой жизни прежде, чем всё стало превращаться в прах. О всех промахах Изуны его младшему брату с упоением докладывал Хаширама, довольно точно передавая интонацию Тобирамы, смаковавшего при докладе факты. Хаширама поражался такой ненависти, менявшей его брата до неузнаваемости при упоминании одного только имени любого из Учих, но Мадара знал эту истину и верно её хранил. Тобирама не смог простить Изуну за его взросление.
Очнувшись после обеда, никуда не спеша, Мадара находился в хорошем расположении духа. Заварив кофе, он вышел в одних трусах на крыльцо, реставрированное общими усилиями с Хаширамой, и встал под прямыми летними солнечными лучами, наслаждаясь тишиной. В липкой дымке пыли, чувствуя, что медленно плавится от жары, он чувствовал себя как нельзя лучше.
— Какой замечательный день, — восхитился Мадара, осмотревшись, щуря свои тёмные глаза. Подняв чашку по направлению к солнцу в знак уважения, он сделал глоток чертовски горячего напитка и вздрогнул от боли. Отдёрнул руку так резко, что пролил себе на грудь кофе и зарычал, как медведь: — Хуёвый день!
По телевизору показывали старые фильмы — ещё древнее, чем сам Мадара. Актёр, сыгравший в нём главную роль молодого смелого солдата, отважно погибшего в финале, наверняка уже помер и в жизни, состарившись. И да, Мадара знал весь сюжет наперёд, наблюдая за происходящим уже не первый раз. Его отец ценил старые кинокартины, пытаясь навязать эту любовь и сыновьям, но эффект получился обратный: Изуна ненавидел кинематограф всеми фибрами души, а Мадара предпочитал бессмысленные боевички с красивой впечатляющей картинкой, изобилующей рукопашными боями.
Подавшись внезапно нахлынувшим воспоминаниям, Мадара похлопал по чуть покрасневшей обожжённой груди, как бы стерев лёгкой болью лишние мысли.
— Так-так-так, — протянул он и прищурился, листая список контактов в своём новом, но уже разбитом телефоне. Трещины на экране искажали иероглифы. — Где Минетчик?
При одном упоминании о нём у Мадары поднималось настроение. Он испытывал смесь злорадства и воодушевления, предвкушая очередную весёлую, плодотворную встречу. Хотя весельчаком Сенджу было трудно назвать, и на слова он был скуп, как и на чувства в целом.
— Тобирама! — радостно зарычал в телефон Мадара, когда долгие гудки сменились шумным разговором.
— Пошёл на хуй. Я на совещании, — тихо шепнул он ему в ответ и сбросил разговор.
В своей холодной манере Тобирама заткнул Мадару всего парой фраз. Весёлый настрой Учихи окончательно испарился. Звонить больше некому. Скука вновь овладела им.
Изуна тоже исчез из жизни брата. Их не связывало больше ничего: отец умер, а Мадара даже не явился на похороны, ограничившись лишь звонком, и тогда он, не осознавая этого, сделал большое одолжение, избавив уставшего от постоянных неудач Изуну от его главного балласта — сошедшего с ума изуродованного сына. И оба никчёмных отпрыска теперь были в одном месте, а главное — далеко от него. Тобирама прав — Изуна изменился.
«И пошёл он к чёрту!» — неохотно о нём вспоминал Мадара. Он не скучал по Учихам, но по Обито и Тоби тосковал в моменты затянувшейся тишины, как в эту минуту. Он беспокоился о них. Никаких вестей уже больше года.
Телефон завибрировал в руках, и Мадара от неожиданности сжал его пальцами, словно извивающееся тельце скользкой рыбы. Не отвлекаясь на имя звонящего, он ответил на вызов:
— Что, мудак? Теперь соскучился? А вот…
— Ни грамма, — сухо ответил ему звонящий, оборвав на полуслове. У низкого голоса был совсем иной тембр, чем у Тобирамы: бархатистый, мягкий, немного тянущий гласные.
Мадара снова сощурился, читая незнакомый номер.
— Кто это?
— Как быстро улетучилась твоя радость… Это, — не испытывал собеседник особого желания представляться, — Хатаке.
— Что с Обито? — испугался Мадара, вскочив на ноги. — Ему нужна помощь? Он сгинул?
— Тише-тише, старик. Сбавь обороты. Всё с ним нормально.
— Тогда почему звонишь ты, а не он?
— Некоторые вещи до сих пор даются ему с трудом, особенно всё то, что касается тебя. Поэтому ныне мы делали лишь то, что не касается. Но он изъявил желание поговорить. — Какаши тяжело вздохнул, не скрывая своего разочарования. — Ты готов с ним встретиться?
— Да, — неуверенно согласился Мадара, выдавая свою растерянность. Он уже давно забыл слова, что хотел сказать племяннику при встрече.
— Тогда сегодня в пять.
— В пять, — Мадара глянул на часы, — это же через три часа! Не маловато ли вы мне времени даёте?
— Даже много. Нам, чтобы доехать до города, достаточно. Если дать вам обоим больше времени, то каждый передумает, и встреча не состоится. Нужно действовать сейчас.
— Тебя даже не волнует, что у меня могут быть дела?
— Какие у тебя могут быть дела, старик? Или ты уже выпил с утра?
— Где мы встречаемся? — сменился тон Мадары на более раздражённый. Выйдя в коридор, он неосторожно вырвал исписанный блокнотный лист в надежде, что на нём ещё осталось свободно место, куда можно было быстро записать адрес, но вся бумажная башня осыпалась на пол. — Блядство…
— Встретимся в пабе. Ты же знаешь этот бар?
— У тебя странная любовь к ирландцам…
— Не к ним. К их колбаскам.
Мадара не сдержал смех. Фраза звучала слишком двусмысленно.
— Прекрати ржать. Ты всё понимаешь слишком буквально! — осознал свой промах Какаши и поспешил распрощаться: — Ждём тебя в пять, и чтобы без опозданий. Ждать ваше престарелое величество никто не собирается.
— Не нервничай, Пугало. Ты сможешь насладиться «ирландскими колбасками» вдоволь.
Учиха мастерски выводил людей из себя, но Хатаке давно закалил себя учиховской упрямостью и тяжёлым, слишком откровенным юмором Обито, и Мадара уже не имел над его эмоциями той власти, которой бы желал. Мадара ныне мог охарактеризовать его как — «скучный». Их общение сейчас не имело красок, и Мадара стал всерьёз опасаться, что Обито стал таким же «тухлым».
Место, оговорённое с Какаши, находилось в центре. Пожилой ирландец встретил Учиху со сдержанной улыбкой и пожал ему руку, не желая припоминать давнюю драку. Сам бар ничуть не изменился за два года. Казалось, и посетители всё те же, и официанты, один только Мадара старел.
— У меня здесь встреча, — начал Мадара, но хозяин бара быстро перехватил инициативу:
— Ваш племянник, сэр. Я знаю. Он ожидает вас за пятым столом у окна.
Мадара глянул по указанному направлению: за плотными рядами столов и чужих голов, ровно за пятым столом по счёту, сидел одинокий мужчина, с аккуратно стриженным затылком. Эта чернявая голова не выделялась среди других, но Мадара знал — это Обито. Скорее всего он просто выучил этот затылок.
Шумная атмосфера не способствовала интимной беседе, но так даже было комфортнее. Наличие под боком подвыпивших людей давало гарантию благоразумия, без излишней эмоциональности. Хотя драки Мадара боялся меньше всего.
— Обито, — тихо шепнул Мадара, репетируя, пока шёл к столу. Его голос дрогнул. Прочистив горло, он попытался вновь, почти сравнявшись с племянником, но уже во весь голос: — Обито!
И он обернулся, отведя взгляд от окна. Юноша повзрослел, став мужчиной, и морщинки, в своё время появлению которых на своём лице так радовался Мадара, стали гораздо заметнее на бледной коже Обито. Они его не портили, но им Мадара не был рад. Они напоминали ему о времени, которое каждый из них упустил. Перед Мадарой был его племянник, несомненно, и в то же время он повстречался с новым, ему почти не знакомым серьёзным мужчиной.
Обито тоже обвёл взглядом дядю, начав с ног и закончив взъерошенной непокорной макушкой, боясь остановиться и внимательно приглядеться хоть к чему-то. Его рука, которой он подпёр со скуки свою голову, не двигалась, как окаменевшая, а тонкая секундная стрелка на круглом циферблате хромированных металлических часов двигалась, отсчитывая секунды затянувшегося приветствия, а после столкнулась с минутой.
— Привет, — обыденно поприветствовал он его в ответ. Рука по-прежнему закрывала часть его необожжённого лица, но пальцы вдавливались в кожу от напряжения так, что весь собранный образ Обито рушился на глазах.
— Давно не виделись. Я удивлён, — присел напротив Мадара и облокотился на крепкий стол, — что ты возжелал со мной увидеться. Спустя-то полтора года…
— Двадцать один месяц… — поправил его не так громко Обито, наконец убрав от своего лица руки и сложив их перед собой.
На улице стоял зной, накапливающий в себе за август силы на беспрерывные проливные дожди, ожидающиеся каких-то пару недель спустя, но Обито пришёл на встречу в официальной одежде. Скинув пиджак, он повесил его на спинку невысокой скамьи. Теребя манжет белой рубашки пальцами, Обито блуждающим взглядом отыскал кого-то в зале и поник. Мадара последовал его примеру и заметил за одной из деревянных колонн любопытную физиономию Какаши. Сидел он достаточно далеко, чтобы не подслушивать их разговор, но не выпускал их из поля зрения.
— Значит, двадцать один месяц.
— Да. Двадцать один месяц, пять дней и не знаю, сколько прошло точно часов.
— Хоть часы не считаешь — уже хорошо.
«Что я могу ему сказать? Начать разговор с извинений будет неправильным, ведь даже не я договаривался о встрече. Со стороны может показаться, будто я неискренен и прошу прощения только потому, что хочу снять с себя груз. Что… Что он вообще хочет от меня? Что он хочет услышать?» — терзал себя домыслами Мадара, увязнув в молчании. Положение спасла официант:
— Что будете заказывать? — по-мужски смело задала вопрос худенькая девушка с очень тонкими кистями, на сгибе которых её костяшки выпирали угловатыми линиями. Мадара неосознанно обратил на них внимание: яркий разноцветный браслет побрякивал мелкими брелками, которыми был увешан.
— Кофе, — заказал мужчина, игнорируя закатанные в раздражении глаза официантки. — И принеси что-нибудь перекусить, на свой выбор. Я не частый здесь гость.
— Чай, чёрный, с тремя кубиками сахара. И вафли.
— Здесь нет вафель, парень, — вместо улыбки, её тонкие бледные губы растянулись в надменной усмешке. — Если вы пришли попить чаю, то ошиблись адресом. Кофейня дальше по улице.
— Я не слепой и не полоумный, — сдерживал свою злость Мадара, ставя на место возомнившую себя хозяйкой бара малолетнюю девицу, но голос его звучал твёрдо, хлёстко нанося удары по её самолюбию, — поэтому адресом не ошибся. Мы сделали заказ. Жду вас, мисс, уже с заставленным подносом.
— Но это паб, — сквозь зубы процедила девушка, царапая ручкой по бумаге блокнота.
— Поэтому жду от вас потрясающих закусок. Подожди, — остановил её жестом Мадара, — мне нахваливали ваши колбаски. Добавь их к заказу, не зря же один мудак ради них ехал сюда.
— И найди вафли, — смело кинул ей вслед Обито, одухотворившись выпадом дяди. Его глаза озарились весёлым блеском.
Потеряв бдительность от радости, Мадара не сразу заметил в нём странность. Чего только стоило его непритязательность к прошлому, отсутствие негативных эмоций от воспоминаний, которые сразу бы нахлынули, стоило ему увидеть Учиху перед собой. Но это всё было второстепенным, слишком детальным. Гораздо больше в глаза бросалось другое.
— Это ты, Тоби, — негромко обратился он к парню, хотя ещё не был до конца уверен в том, чего не видел больше года.
Обито жалобно поднял брови и вымучил из себя улыбку, стукнув по столу указательным пальцем, и щелчок ногтевой пластины о дерево растаял в шуме пьяных разговоров за спиной. Потеряв желание скрываться, юноша расстегнул верхнюю пуговицу тёмной фиолетовой рубашки, ослабив ворот, и перестал следить за тембром своего голоса, подскочившего вверх.
— А Тоби думал: сможет ли семпай распознать нас? Раньше вам на это требовалось не больше одной минуты. Что случилось, семпай? Тоби так хорошо стал играть Обито, что даже вы верите в мой обман?
— Всё-таки, это действительно ты, — тяжело вздохнул Мадара, откинув со вспотевшего высокого лба волосы. Застыв ненадолго в напряжённой позе, он вновь издал тяжелейший вздох.
— Семпай разочарован? — Тоби, желая подавить грусть, снова опустил взгляд на свои руки. — Вы хотели встретиться с Обито?
— Нет, Тоби. Не думаю, что я хотел с кем-то из вас встретиться. Не принимай всё на свой счёт. — Глянув в сторону Какаши, Мадара спросил: — Он в курсе, что ты сейчас здесь?
— Пугало? — уточнил Тоби, и Мадара злорадно хмыкнул. — Да. Обито — трус. Он никогда не решился бы на встречу с вами, но он договорился с Пугалом о ней. Тоби как посредник, но я даже рад. Тоби скучал по семпаю…
— Я тоже скучаю по вам. По Обито и по тебе.
— Как думаете: она найдёт Тоби вафли?
— Нет. Даже не надейся. Вся еда здесь жирная, острая, пряная и солёная — всё то, что ты не любишь. И все с такими довольными рожами пиво пьют… суки, — зло закончил Мадара, скорчив свою кислую физиономию.
— Да, семпай, почему вы не пьёте? Вы же любите пиво.
— Я обещал кое-кому не пить больше. Вот теперь не знаю, правильно ли расставил приоритеты. Чувствую себя бывшим наркоманом, которого притащили в притон, и теперь меня всего ломает.
— А если этот человек не узнает, что семпай пил? — лукаво улыбнулся Тоби. — Тоби точно ему не скажет.
— Я знаю. Но это дело чести. Меня просто подловили, как пацана, но я дал слово…
— Семпай такой крутой!
— Ваш заказ, — явилась девушка.
Чашка с кофе была очень маленькой, с грязными, вымазанными гущей краями. С чаем дела обстояли куда лучше, но на такой маленький объём напитка три кубика сахара было слишком — даже Тоби признал чрезмерную сладость. Вафель не нашлось, и тогда Тоби обдал девушку очень странным злым взглядом, выедая её изнутри своей темнотой глаз. Официантка даже не поморщилась, расставив перед Учихами разрекламированные колбаски и пару крупных бургеров с зажаренной до хрустящей корочкой говяжьей котлетой, со свежими листьями салата, кольцами сладкого лука и сочных помидоров. Мадара придирчиво оценил каждый слой закуски.
— Благодарю, — кивнул он ей, чтобы скорее избавиться от её присутствия.
— Плохо, что Тоби без вафель… Тоби всегда дома ест вафли.
— Они калорийные. Почему Обито позволяет тебе объедаться теперь? Вы нашли общий язык?
Мадара едва договорил. Кофе был таким кислым, что простой глоток потребовал немало усилий.
— С ним невозможно найти общий язык. Тоби ест, а Обито работает. Вы бы видели, какое тело у нас, семпай. — Тоби выгнул грудь вперёд и гордо пригладил гладкую ткань рубашки, под которой были спрятаны крупные крепкие мышцы. — Он всё пыхтит, потеет в спортзалах с Пугалом, а Тоби очнулся — уже красивый. Поэтому я заслужил вкусно поесть. Возможно, Обито сам всё рассказал в письме.
Упомянув его, Тоби достал из нагрудного кармана пиджака лист бумаги.
— Он написал мне письмо? — задался Мадара вопросом, покрутив сложенный вдвое лист в руках. «Старому ублюдку», — гласила подпись. — Да, определённо мне.
— Прочтёте тут?
— Нет. Раз Обито не рассказал ничего вам обоим, то стоит почитать в уединении.
— Обито вообще скрытный. Рин говорит, что по нему не поймёшь: грустит ли он сейчас, улыбаясь, или действительно счастлив, когда его глаза блестят от слёз.
— Рин… Рин, — пару раз повторил её имя мужчина, пока не вспомнил: — Это же та сучка — бывшая Пугала.
— Рин не сучка, — нахмурился Тоби, обидевшись. — Но Тоби не знал, что Пугало встречался с ней… Семпай, как выдумаете: он трахался с ней?
— Разумеется. Думаю, его член был в её вагине не один раз.
— Фу, — искренне побрезговал этим фактом Тоби, — как теперь Тоби смотреть в глаза Рин?
— Ревнуешь?
— Ни капли. Тоби просто не привык к Пугалу — он мне чужой. А Рин Тоби любит. Она добрая, печёт вкусные вафли и говорит, что Тоби ей нравится больше вечно хмурого Обито.
— Вот тебе на… Ни за что бы не подумал, что эти двое возобновят с ней общение. — Мадара осуждающе посмотрел на Какаши, и их взгляды встретились. Учиха, задумавшись, поднёс чашку с кофе к губам.
— Рин живёт с Тоби, Обито и Какаши.
Издав булькающий звук, резко выдохнув в кофейный напиток, который успел отпить, Мадара вновь обратился к Тоби:
— У вас что, «шведская семья»?
— Тоби не знает, что это такое, — вздрогнул от повышенного тона дяди Тоби.
— Это когда живут втроём и спят друг с другом, — пояснил сквозь зубы Учиха.
— А-а, — протянул Тоби и задумался. Выражение его лица было по-детски невинным. — Они не спят все вместе. У Рин своя комната, у нас троих другая. И Тоби тоже не спит ни с Пугалом, ни с Рин. Тоби, — сделал он небольшую паузу, не отрываясь от окна; дыхание его участились, — изменился тоже. Он стал понимать Обито, а Обито теперь слушает Тоби и делится, не жадничает.
— Очень странное заявление.
Тоби схватился за голову и скривился от внезапной боли.
— С тобой всё в порядке? — занервничал Мадара и потянулся к нему, но в последний момент одёрнул руку, так и не решившись прикоснуться. — Я позову Какаши.
— Нет, — остановил уже вставшего мужчину Тоби, ещё хмурясь от медленно угасающей боли. — Это бывает, когда Тоби долго в сознании. Не говори Пугалу, что начались боли. Он даст Тоби таблетку — горькую, — сморщился он, и по его телу пробежала дрожь, — и я усну. А Тоби не хочет спать! Тоби пришёл к семпаю. Рядом с вами даже не так больно.
— Не навреди себе.
— Разве может быть ещё хуже?
— Тебе всегда всё не так, — прожёвывая еду, заключил Мадара. — Как бы хорошо не было, ты зацикливаешься на чём-то, что в итоге вредит тебе. Или на ком-то. О чём вы разговариваете с Обито?
— Он такой нудный, — начал рассказ с придыханием Тоби, театрально закатывая глаза. — В комнате у Тоби и Обито есть доска, на которой мы оставляем друг другу сообщения. Пугало дома не часто, поэтому Тоби чаще всего остаётся с Обито наедине. Поначалу было весело: Тоби рисовал для него члены, но, когда открывал глаза вновь, натыкался на чистую белую поверхность без рисунков. Иногда Обито посылал Тоби на хуй, и я сразу вспоминал о вас.
— Догадываюсь почему… — поперхнулся Мадара.
— А потом… слов стало больше. Он отчитывал Тоби за всё: что переел сладкого, раскидал его вещи, хотя они принадлежат и Тоби тоже, что игнорирую Пугало. Ни одного доброго слова — одни упрёки. От Обито мало толку, но он первым спросил о вас, семпай.
— Что он говорил обо мне?
— Ничего не говорил. Только спрашивал. — Тоби вновь коснулся пальцами виска, подождав, пока зудящий писк в голове станет тише.
— И? Что ты ему ответил?
— Нарисовал ваш член, семпай, — широко улыбнулся Тоби, и Мадара шлёпнул себя по лицу. — Получилось очень похоже. Тоби стало жаль, если Обито стёр бы его, как и все другие, и я написал… — он затеребил в руках салфетку, попавшуюся ему на глаза, — какой семпай крутой и красивый, и смелый, потому такой крутой. И член у него классный, но самое крутое — он дружил с Тоби, злился на Тоби, ругал и… — Тоби едва сдерживал слёзы, — очень любил Обито. А Тоби любил семпая, поэтому во всём, что случилось, виноват только Тоби.
— Мы оба виноваты. Я мог не быть похотливым уёбком, и тогда не предал бы Обито.
— Зато семпай дружил с Тоби…
— Я с тобой сдружился ещё при первой встрече. И сейчас, до сих пор, люблю вас обоих. Хорошо, если об этом будешь знать хотя бы ты.
— Семпай, — счастливо прошептал Тоби, тяжело сглотнув, — спасибо. Хотите я вас отблагодарю в туалете?
— Тоби, — строго одёрнул его Мадара, — ты не усвоил урок?
— Всё Тоби усвоил. Помечтать уже нельзя?
Его семпай смягчился, растянув губы в ленивой улыбке, и положил свою тяжёлую огрубевшую ладонь на сжатый от досады кулак Тоби.
— Спасибо, что простили меня…
— На, поешь колбасок, — перевёл быстро тему Мадара, отдав свою порцию парню.
— Я не люблю, — скривился Тоби, сопротивляясь.
— Тогда отдай Пугалу, когда я уйду. И поблагодари его, если до сих пор этого не сделал. Благодарю за письмо, — Мадара поднялся со скамьи, отсчитывая купюры, — и Обито от меня напиши на вашей доске…
Он умолк, продолжая смотреть на письмо, лежавшее на столе. Переведя взгляд на погрустневшего Тоби, бледнеющего от нестерпимой боли, Учиха тихо посмеялся, почти в себя.
— Ничего ему не пиши. Рисунка члена ему вполне достаточно.
— Тоби постарается.
— Не сомневаюсь. Прощай…
— Семпай, подождите… Вы оставите Тоби свой номер телефона?
— Я думал об этом, когда только увидел тебя. Вы с Обито здорово выросли, и во мне больше не нуждаетесь. Если Какаши решит иначе, ты всегда сможешь позвонить от него мне, но не делай этого без спроса. Я теперь действительно лишний, Тоби. И, — нехотя добавил Мадара, — поблагодари от меня Рин. Может я действительно не прав, и она не такая уж и сука.
Когда Какаши подошёл к столику и сел на освободившееся место, Тоби уже едва сдерживал слёзы. Возможно, истинная причина грусти была не в головной боли, но Хатаке даже не желал замечать этого.
— Ваш разговор затянулся. Ты должен был отдать письмо, плюнуть ему в лицо — и всё. Незачем любезничать с такими людьми, Тоби.
— Тоби сам решит, с кем ему дружить.
Хатаке фыркнул себе под нос и достал из небольшой наплечной сумки полупрозрачный флакон с таблетками. Тоби воротило от одного только звука ударов капсул о стеклянные стенки. Слюна во рту стала горчить, будто он уже затолкал в рот протянутую ему таблетку.
— Тоби ненавидит их…
— Знаю. А я ненавижу, когда ты ноешь от боли. Этот старый упырь даже не доел.
— Просил тебе отдать. Сказал, что Пугало от ирландских колбасок кипятком ссыт, — бубнил Тоби, прокручивая в пальцах таблетку.
Плечами он ощутил некую тяжесть, хотя причиной этих ощущений был выпущенный кондиционером резкий поток холодного воздуха. Тоби обернулся к окну. От жары силуэты машин и людей плавились, и асфальт источал заметный жар. Лицо Мадары стало мокрым от пота сразу же, как только он вышел на улице из прохладного паба, и горячий кофе только усугубил ситуацию. Тоби действительно выглядел несчастным, кривясь от вида таблетки в руках. Только за один факт его постоянных лишений он заслуживал сладкие вафли каждый день. Жаль, что они не снимали боль, и Тоби не засыпал от них.
«Прощай, малыш», — одним шевелением губ попрощался Мадара с ним, и Тоби зажато, сторонясь внимания увлечённого закуской Какаши, помахал рукой.
— Почему ещё не выпил? — спросил Хатаке, подняв голову. От неожиданности Тоби вздрогнул, отвернувшись от дяди, который после навсегда исчез.
— Жду, когда ты дожрёшь, — шмыгая носом, ответил он. Хатаке молча продолжил есть. Дождавшись, когда он откусить кусок побольше, и сок растечётся по его бледным губам, забивая собой неглубокий шрам, Тоби добавил напоследок: — Он их обслюнявил, прежде чем уйти.
И на душе перед уходом в бессознательность стало так хорошо, когда Какаши поперхнулся. Тоби казалось, что он завершил важное дело, и уходить теперь было не страшно.
— Об этом нужно предупреждать сразу! Вам нельзя видеться. Он пагубно влияет на тебя, Тоби, — ругался Какаши, вытирая заляпанное лицо и синюю футболку салфетками. Тоби выпил таблетку и запил её остатками слащавого чая, игнорируя бурчание Хатаке. — Даже не извинишься?
— Только не перед тобой…
— Я ведь и тебя тоже люблю, Тоби.
— Пошли, пока я не рухнул прямо здесь, — беззлобно подгонял он Какаши.
Тоби часто слышал эти признания Хатаке, но не верил словам. Не вызывали они в его сердце отклика, ещё и в сон сильно клонило, что ноги подкашивались. Какаши придержал шатающегося парня, провожая его до выхода.
— Спасибо, — тихо-тихо поблагодарил Тоби на улице.
— Что? — опешил Какаши, резко остановившись, но парень умолк и обмяк, повиснув на его плече и забрав с собой благодарность.
Пикап, припаркованный в конце улицы у кофейни, оказался зажат между машинами. Новенькая, чистая, не считая полупрозрачной тонкой присыпки из пыли на кузове, Тойота насыщенного тёмно-красного цвета подпёрла автомобиль Учихи, пока тот был на встрече. Выехать, не притёршись, было возможно, но весьма проблематично, учитывая близость впереди стоящей Хонды. Но если последняя уже стояла, когда Мадара приехал, то Тойота поджала его позади нарочно.
— Какой ушлёпок так паркуется? — возмутился Мадара в полный голос.
— Вы о ком? — окликнул его незнакомый светловолосый парнишка, спрятавшийся на перекур в тень невысоких домов напротив парковки. Высунув изо рта дымящуюся сигарету, он широко улыбнулся, обнажив белоснежные заострённые зубы.
— Тебе какая разница? Знаешь хозяина?
— Некоторых. Вдруг сгожусь, — между фразами паренёк недобро хихикал. Мадара недоверчиво сощурился, приглядевшись к нему, и ткнул пальцем в капот красной машины.
— Это наш частый гость, — наслаждался своей значимостью Суйгецу. — Этот «Приус» принадлежит мистеру Узумаки… Вы не знали?
— Где он? Где ты работаешь? — с угрозой спросил Мадара, дёрнувшись в сторону проворного худощавого юнца.
— Не скажу. Выглядите, как преступник, — злорадствовал Суйгецу, отпрыгнув на безопасное расстояние.
Убедившись, что Мадара следит за ним, он с гордо поднятой головой вошёл в кофейню, предвкушая последующее шоу.
— Нет, пацан, это слишком легко. У Нагато уже иммунитет на мордобой.
Мадара достал из кармана ключи и выцарапал ими на дверях своё послание на чужой машине. Ослеплённый местью, Учиха запрыгнул на водительское сиденье своего крупногабаритного пикапа и резко сдал назад, остановившись лишь тогда, когда за звоном разбитых фар завыла сигнализация, и Мадара выехал из ловушки. К моменту, когда Нагато вышел на шум, Мадара уже успел ретироваться с парковочного места.
— Тобирама, — устало обратился он к другу, дозвонившись до него снова.
— Да, — немного растерянно ответил ему Сенджу. По звучанию голоса Мадара казался подавленным.
— Приедешь сегодня?
— Я тебе не друг на побегушках, забыл?
— Ну и катись к чёртовой матери, — закончил Учиха и откинул телефон на соседнее сиденье.
Высокие колёса его пикапа на большой скорости поднимали столп пыли, и ожидающий его приезда Тобирама заметил издалека, когда Форд выехал за пределы плотно выстроенных домов.
— Привет, мой дружок на побегушках, — недовольно проворчал приветствие Мадара, заглушив мотор и открыв дверь.
Он пытался скрыть удивление за напускной строгостью, но, признаться честно, был рад видеть эту надменную физиономию.
— Изначально я ехал набить твоё наглое хлебало: ты едва не сорвал моё совещание! Работа — это работа, и в рабочее время никаких звонков быть не должно.
— Началось, — закатил глаза Мадара.
— Но ты позвал меня, едва не плача в трубку, и моя ярость улетучилась.
— Суровые мужики не плачут, — возразил Учиха, присев около Тобирамы на ступеньки.
Вспотев от жары, Тобирама почти полностью расстегнул свою рубашку, оставив нетронутыми лишь пару пуговиц в районе пояса прямых брюк. На солнце его белая чувствительная кожа покраснела, особенно на носу и щеках, а также длинных кистях, до самых закатанных рукавов.
— Можешь мне не заливать о своей крутости. Каким я тебя только не видел.
— Расскажешь кому-то — убью, — предупредил его Мадара. Тобирама едва заметно улыбнулся.
Под раздувающейся на лёгком ветерке рубашкой Мадара мог разглядеть широкую, объёмную грудь Сенджу, его чуть вытянутые, бледно-розовые соски, складки на его рельефном животе, по которому буквально струился пот, и потому у пояса вся одежда Тобирамы была уже мокрой.
— Очень интересно, что у тебя произошло, но мне не желательно находиться столько на солнце.
— Оно уже почти село, — всплеснул Мадара руками. — Твою аристократическую бледность такое солнце не испортит.
— Очень смешно, — глянул на него исподлобья Тобирама, не оценив шутки. На горизонте вновь поднялась пыль. Кто-то приближался к дому Учихи, не заботясь о правилах скоростного режима. — Ждёшь ещё кого-то?
— Мне и твоей сахарной жопы достаточно, — отшутился Мадара, но Сенджу кивнул в сторону дороги.
Совсем скоро напротив них остановилась Тайота с расцарапанным боком, и её разбитые фары погасли.
— А, хотя ждал. Совсем о нём забыл, — расплылся в улыбке Мадара и расслабленно облокотился на верхнюю ступень.
— Я, — начал громким голосом Нагато, запыхавшись выскочив из машины, — тебя ненавижу!
— Узумаки, — удивился Тобирама. — Ну, — нахмурился он, щуря глаза, чтобы в закате разглядеть растрёпанного от погони знакомого, — привет.
— Я тебя до смерти ненавижу, — устало повторил Нагато, сгорбившись и стерев пот с лица. Мадара жестом пригласил его присесть рядом, между ними — его школьным врагами, и Узумаки принял приглашение. — Привет, Сенджу.
— Тебе понравилось, как я украсил твоё убогое корыто?
— Заткнись, Учиха. Только и можешь, что гадить исподтишка. До сих пор возишься со своими шестёрками Сенджу, убогий?
— Эй, — хором остановили его Мадара и Тобирама. Второй взял слово: — С каких это пор я шестёрка Учих? Люблю их я ещё меньше твоего.
— Меня это не волнует. Я вас обоих терпеть не могу, — закончил Нагато фразу и тяжело вздохнул, изнывая от духоты. Это был ленивый словесный бой.
— Не любитель Учих, — посмеялся над Тобирамой Мадара, потирая лоб низом своей тёмной футболки. — А ты, Нагато, помалкивал бы лучше. Если говорить о крысах, которые любят действовать исподтишка, то ты приходишь на ум первым. И, пожалуй, единственным.
— Говори, раз я здесь. Тебя что-то не устраивает? Тебя весь город ненавидит, а ты по-прежнему считаешь, что я в этом виноват?
— Что ты. У тебя на это ума бы не хватило, и кишка тонка. Меня твоя ручная горилла не пугает. Даже жаль этого увальня: достался же ему такой подлый ёбарь.
Нагато не мог стерпеть, когда теперь дело касалось Кисаме. Хошигаки ни за что бы не дал кому-то хоть словом плохим обмолвиться в сторону Нагато. Разве Узумаки был хуже него? Треснул от души по крепкой учиховской голове, позабыв, что физически был слаб.
— Тебе крышка, Рыжая Крыса, — ударил его в ответ Мадара, и Тобираме пришлось вмешаться, чтобы разнять их.
— Прекратите. Научитесь разговаривать, и не придётся друг другу морды бить.
Нагато было успокоить легко: он постоянно задумывался над словами и действиями других. А вот Мадара не умел слушать, принимая во внимание лишь свою истину как абсолют для всех.
— Ты всегда меня боялся. Не потому ли скинул меня с окна? — припомнил Учиха старые обиды.
— Ты меня с кем-то путаешь…
— Разве? Третий класс старшей школы, лето, второй этаж. Окно напротив музыкального класса… Я едва не свернул себе шею!
— Но не свернул же, к несчастью. И это не я. Не знаю, с чего ты вообще решил, что это я?
— Потому что я был заклятым врагом вашей троицы и чморил тебя не хуже, чем его, — указал Мадара на Тобираму. — Только он на меня со спины не покушался. Где вообще твоя честь воина? — сорвался на крик Учиха.
— Какая честь? Какое покушение? Этот полоумный втирает мне какую-то дичь, Сенджу. Утихомирь его.
— Поздно. Он, как маленький, обиду несколько десятков лет вынашивал, больной ублюдок, — развёл руками Тобирама.
— Ты сам мне сказал, что это был Нагато. Помнишь? — наклонившись вперёд, Мадара продолжил разговор с Сенджу.
— Я?.. Не впутывай меня в свою месть. Я не заставал Нагато за преступлением. Никогда! Зато тебя постоянно, как раз-таки.
— Ты просто тупой, как твой брат. Я отчётливо помню, как ты произнёс: «Ты и сам догадываешься, кто это был». Ну же, вспоминай! — От злости Мадара встал на ноги и сжал кулаки, теперь угрожающе взирая на Тобираму. Сенджу нахмурился, пытаясь вспомнить тот день из далёкого прошлого. — Когда я упал прямо перед тобой.
— А, — коротко воскликнул он, вспомнив, — когда ты плюхнулся на землю, как дохлый голубь? Такое не забывается. Вся его форма тогда была измазана в пыли и зелени, которая росла на заднем дворе. И лицо испуганное, как у ребёнка, — делился воспоминаниями Тобирама с Нагато.
— Зачем ты ему это всё говоришь? Он же меня и скинул!
— Нет, идиот. Скинул тебя Яхико. У Нагато силёнок бы не хватило тебя перекинуть через подоконник.
— Ты же сказал…
— Я дал наводку. Откуда мне было знать, что ты подумал не на того? И кто из нас ещё тупым оказался? Столько лет припоминать школьный случай, хотя за самим грешков больше, чем у всего населения этого города.
— Раз мы разобрались в обидах, то не хочешь ли ты мне возместить ущерб, Мадара? Посмотри на мою машину! Я только недавно её купил.
— Если так дорожишь ею, то научись парковаться по-человечески. Хочешь денег — подай на меня в суд, ублюдок, — вытянул средний палец вверх Мадара, и Нагато затрясло от злости.
— Так и поступлю. Отсужу у тебя дом, чтобы ты покинул этот город, и тогда твоя ублюдская физиономия не будет больше мелькать перед глазами.
— Попробуй…
— Плохая идея. Он тебя специально провоцирует, — отвлёк его Тобирама. — Мой брат — юрист. Он будет на стороне Учихи, сам знаешь. Обвинит тебя в ненадлежащей парковке и перевернёт всё с ног на голову, позабыв о чувстве справедливости.
— Я не боюсь Хашираму. Я в состоянии нанять лучшего адвоката! Тем более парковался не я, а служащий кофейни.
— Ты позволил кому-то припарковать свою машину? — насмешливо улыбнулся Мадара и с любопытством глянул на не менее удивлённого Тобираму.
— Он там работает, к тому же мой сосед. Я не впервые доверяю ему парковку, потому что он всегда ставит её в тень.
— О да-а, она стояла в тени. Не сомневайся, — продолжал Мадара в шутливом тоне. — Ты только глянь на этого наивного дурачка. Видел раньше олухов, как этот?
— За словами следи…
— Но я согласен с ним. Никогда бы не доверил свой автомобиль постороннему. — В отличии от Мадары, Тобирама выглядел серьёзным.
— Не может быть, — вздохнул Нагато, уронив мокрое лицо на ладони. Рассыпавшиеся тонкие рыже-красные волосы закрыли его бледное от шока лицо. — Суйгецу подстроил всё. Всё дело в Кисаме, — выпрямился вновь он, зачёсывая пальцами чёлку с лица, — у них плохие взаимоотношения. Но я подумать не мог, что и мне достанется в итоге.
— Развели взрослого мужика, как лоха, — упивался Учиха.
— Помолчи. Ты тоже повёлся на провокацию, так что умерь своё ликование. Давайте зайдём в дом и там всё обсудим. Мне уже плохо, — взмолился Тобирама. Обгоревшие участки кожи саднили из-за пота.
— Зачем он мне в доме? Этот спор сильно затянулся. Сдери денег с пацана — мой тебе совет. Свободен, — махнул Мадара рукой в сторону города.
— Оставлю всё как есть. В деньгах на ремонт не нуждаюсь, а поднимать бучу из-за такой чепухи не хочу.
— Глупо, — покачал головой Сенджу.
— Именно. Как речь шла обо мне, так тебе и деньги нужны были и изгнать меня из города намеревался. А как пацанёнок с пираньей бесящей ухмылкой — трус Узумаки решил дать заднюю. В твоём стиле…
Нагато сгорбился, задумавшись. Он привык делать всё чужими руками, прячась за спинами других. Яхико с Кисаме слишком разбаловали его неуверенную натуру. Он хотел наказать Суйгецу.
— Давай накажем этого паршивца, — будто прочитав его мысли, предложил Мадара и присел на корточки напротив. — У меня есть идейка. В запугивании до смерти я спец.
— Я не уверен…
— Послушай меня, Узумаки, — принялся за рассказ Учиха, не отказывая себе в смелости идей. Нагато лишь вносил поправки, ужасаясь изобретательности мужчины, и, к удивлению Тобирамы, Мадара его слушал.
Не выдержав духоты, чувствуя, как уже холодеют пальцы рук и ног, Тобирама пошёл к своему автомобилю, где в багажнике лежала бутылка с водой. Отпив тёплой воды, он сморщился и оглядел разбитую Тайоту Нагато. Чтобы разглядеть надпись в полумраке Сенджу осветил её светом смартфона.
«Дырявый»
«А он в своём репертуаре…»
— Как ловко ты извертелся, в итоге подставив пацана.
Мадара самодовольно хмыкнул и обернулся к Тобираме.
— Вот сейчас ты не прав, Сенджу, — ткнул в его грудь пальцем Учиха. — Он, — указал он в сторону уезжающей машины, — наивный идиот. А малец — крутой пацан, признаю, но будет весело устроить ему взбучку.
— Не переиграй в судью. Можешь заработать ещё больше проблем.
— Мне скучно без этих проблем, понимаешь?
— Хорошо, делай, как считаешь нужным, — вспылил Тобирама. — Только меня и брата в это не втягивай.
— Хорошо, — пожал Учиха плечами и поднялся по лестнице на крыльцо, — Хашираму я трогать не буду. У него же семья, — протянул он, до сих пор ненавидя сей факт.
Дёрнув за ручку, он открыл входную дверь.
— Она что, всё это время была не запрета? — Тобираму аж перекосило. Он едва не умер от духоты, пока слушал тухлый спор Нагато и Мадары.
— Нет, конечно. Я не запираю её, потому что редко куда-то выезжаю, и сунуться ко мне никто не решается.
— Очень опрометчиво. Даже на тебя найдётся рыбка покрупнее. А я, как дурак, ждал тебя под дверью, изнемогая от жары.
— Ты и есть дурак, раз даже не попытался открыть её. Разве нет? Глупый Сенджу.
— Умолкни…
Наконец проникнув в дом, Тобирама включил кондиционер и вздохнул с облегчением, ожидая, когда комната наполнится холодным воздухом.
— Пижон городской. Совсем не приспособлен к реальной жизни, — подошёл к нему со спины Мадара и обнял, заглядывая под края распахнутой рубашки.
— Я люблю холодное время года. Отодвинься от меня. Ты потный и горячий, — попытался увернуться от него Тобирама.
— Да, я очень горячий мужик…
— Это не комплимент. Так почему ты не запираешь дверь? — спросил Сенджу вновь, снимая с себя промокшую рубашку. Взгляд Мадары хищно потемнел. — До сих пор ждёшь, что он вернётся?
Мадара будто получил отрезвляющую пощёчину.
— Кто?
— Твой племянник.
— Нет. Раньше ждал, но сейчас уже вошло в привычку.
— Забавно, — попытался улыбнуться Тобирама, рассуждая: — Что ты ему сделал, что он сбежал от тебя, поджав хвост?
— Он просто ушёл.
Схватившись за горло Сенджу, Мадара заставил его повернуться к нему. Тобирама сглотнул слюну, и Мадара почувствовал, как под его ладонью подпрыгнул кадык мужчины. Тобирама уже разомкнул губы, чтобы что-то сказать, уже сжал напряжённую кисть, сдавливающую его горло, и Мадара пихнул его к стене, не рассчитав силу. Сенджу довольно сильно ударился затылком о стену, а затем ещё раз, когда Мадара буквально вгрызся в его губы, язык. Не в полную силу, но Тобирама сопротивлялся, пытаясь прикусить его язык в ответ, поймать в тиски зубами.
— Да что с тобой? Накинулся буквально с порога! — вырвался Тобирама и жадно вдохнул ртом воздух.
Мадара молча пробрался губами по острому подбородку вниз, к шее, к ключицам солёно-горьким на вкус, к вздымающейся при вдохе груди. Грудные мышцы Тобирамы были массивными, чуть мягкими и очень нежными наощупь, без единого волоска. Точнее там они были, но волос альбиноса-Сенджу был таким тонким, почти прозрачным, что не ощущался при прикосновении.
— Прекрати! — почти пискнул Тобирама, отталкивая Мадару, присосавшегося к его соску, покусывая его и кожу вокруг.
— Фу, — протянул Мадара, скривившись, и выпрямился, уставившись на друга лицом к лицу. — Не вкусный ты.
— Естественно. Я же вспотел, мудло. Пусти, я приму душ.
— Возбудить и не дать — это смысл жизни всех Сенджу? — Отойдя в сторону, Мадара расстегнул ширинку джинс, стягивающую его возбуждённую плоть.
— В каком смысле?
— Твой брат такой же: соблазнял меня и уходил.
— Ты сам с него тёк, как шлюха. Причём здесь Хаши?
— Меня все хотят. Запомни, Сенджу.
— Да кому ты нужен? — зло пробубнил Тобирама и захлопнул за собой дверь в ванную комнату.
— Тебе…
***
Уже потемну Какаши с Обито вернулись в город. Улицы и дома были ярко освещены рекламными вывесками и большими плафонами фонарей вдоль пешеходных дорожек. О крепком сне в «городе света» можно было только мечтать: чтобы шум оживлённой дороги умолк, окна держались всегда закрытыми, даже в жару, а шторы вешались плотные, тяжёлые, чтобы ночью комнаты были погружены в приятную темноту.
— Тут хоть не так жарко, — простонал Обито, опустив стекло и высунув голову из окна автомобиля.
— Да. Воздух здесь суше, и пыли с песком почти нет.
— И Мадары нет, — шёпотом добавил Обито.
Как Рин и говорила, по его лицу не было понятно, какие чувства он испытывал, вспомнив о дяде. Выглядел вполне обычно.
— Рин ещё не спит, — насупился Обито, заметив свет в окне кухни.
— Нет. Она обещала дождаться нас, когда мы уезжали.
— Как благородно…
— Рин успокоила Тоби перед встречей. Я ей очень благодарен, — пояснил Какаши прежде, чем Обито успел себе надумать новую проблему.
— Ребята! — радостно воскликнула девушка, когда услышала щелчок дверного замка. Немного настороженно вглядевшись в Обито, ответившего ей таким же недоверчивым взглядом, она обратилась к Какаши: — Как всё прошло? Вас долго не было.
— Всё хорошо. Тебе стоило лечь спать. Завтра снова проспишь, — отругал её Обито. Рин сжалась, как провинившийся ребёнок, робея от его тяжёлого серьёзного взгляда. — Будить тебя я не стану, — уже мягче добавил он.
— Я вафель напекла…
— Не голоден, — коротко кинул он и пошёл в свою спальню.
— Обито не в духе, — цокнула девушка языком и расслабилась. — Надеялась я на встречу с Тоби, чтобы больше разузнать о разговоре, но не свезло.
— Он и без того был долго в сознании. Это мука для Тоби, сама знаешь.
— Знаю… Жаль этих двоих нельзя разделить. Тогда я бы забрала себе милашку Тоби, а ты бы и дальше мучился с нервным Обито.
— Это не мучения.
— Как скажешь, — не возражала Рин. — Так что? Вафель не желаешь?
— Я перекушу с тобой, — фальшиво улыбнулся Какаши, и Рин ему ответила той же заученной искусственной улыбкой.
— Я себе места не находила. Отправить Тоби на встречу с этим грубым варваром — как вам обоим это вообще в голову взбрело?!
— Не возвышай так Тоби. Он ничем не лучше Мадары. Он выглядел таким счастливым, встретившись с ним, что я не мог прервать их, вклиниться в их разговор и поторопить. Такого робкого, весёлого Тоби я не знал…
— Зато я прекрасно знаю, — фыркнула Рин и отпила чай.
— Нет, не знаешь. Мы и Обито не знаем до конца, а Тоби — это отдельная душа. Я заревновал, заметив эти перемены. Столько плохих мыслей роилось в моей голове, что я до сих пор не могу расслабиться, даже когда Обито уже в безопасности в соседней комнате. Так глупо… — Какаши говорил тихо, чтобы Обито не услышал его через стену. Высказавшись, он потёр большим пальцем рыхлую поверхность шрама у глаза и поднял взгляд на Рин. Девушка всё прекрасно понимала. — У Обито была мысль пойти вместо Тоби, притворившись им.
— Но он струсил.
— И да, и нет. Точного ответа не знаю. Но, мне кажется, он просто не в состоянии был забрать эту встречу у Тоби. Прощальное свидание было нужно всем: и Мадаре, и Тоби, и даже Обито. Но он отдал эту возможность Тоби, а сам выразил свои мысли в письме. Хотел бы я знать, что он там написал.
— Это уже не наше дело, Какаши. Надеюсь, они оба будут в порядке.
Девушка зевнула и прикрыла узкой ладонью рот. В уголках её зажмуренных глаз собрались слёзы.
— Вот как можно лечь спать, когда кипят такие страсти? — мило улыбнулась она, подперев ладонью щеку.
— Ложись, Рин. Ты так тяжело встаёшь по утрам, что это преступление с моей стороны — не давать тебе спать.
Перекинувшись ещё парой дежурных, подбадривающих фраз, они пожелали друг другу сладких снов и разошлись по обе стороны в коридоре. Заметив сидевшего вплотную к стене Обито, Какаши ничуть не удивился. Поймав на себе тяжёлый осуждающий взгляд, Какаши прочистил горло, готовясь к долгому разговору, и мягко прикрыл за собой дверь.
— Ты всё слышал, как я понимаю.
— Да. Не без труда, ведь вы оба любите пошептаться.
— Я могу теперь пошептаться с тобой. Тебя что-то беспокоит?
— Да, есть кое-что, — кивнул Обито на стену, за которой находилась кухня и спальня Рин, — что я хотел обсудить.
— Я даже и не думал, — оправдался Какаши, выставив ладони, чтобы утихомирить ревность Обито. В гневе Учиха был страшен.
— Не об этом я. Ты не сказал ей? — Повисло неловкое молчание. Какаши не мог сообразить, о чём идёт речь. Либо делал глупый вид, оттягивая время ответа. — О Тоби ты не рассказал?
— Нет… Но почему именно я? — жалобно протянул Какаши и плюхнулся на пол около Обито. — Скажи ей сам. Я не могу…
— Скажу, не проблема. Но что, если я неосознанно нагрублю ей от смущения?
— Ты волнуешься о Рин — это так мило.
— Рин заботится о нас. Я благодарен, но мой неуравновешенный характер опасен. Не хочу, чтобы она из-за меня плакала.
— Ты очень добрый, — похвалил его Какаши и потрепал по волосам. — Рин не такая слабачка, как ты думаешь. Она всё понимает. Но, думаю, рассказать ей нам стоит вместе.
— Да, давай вместе. Чем быстрее, тем лучше, пока не пришёл день госпитализации. Ей нужно побыть с Тоби, иначе она меня возненавидит.
— Тебя не за что ненавидеть. Как я и сказал, ты очень добрый и думаешь о Тоби не меньше, чем об остальных. Мне тоже будет одиноко, когда Тоби не станет. Его слишком много было в нашей жизни в последнее время. Ты уверен, что хочешь пройти терапию?
— Да, я уже всё для себя решил. Тоби не должно было быть. Он родился во мне, и умрёт тоже, не оставив после себя ничего, кроме своих воспоминаний. Его исчезновение вернёт мне упущенную жизнь, заполнит недостающие фрагменты памяти, избавит меня от нервного напряжения. От многих проблем избавит. Я смогу найти работу, не ограждая себя от общества.
Обито говорил без эмоций, зачитывая вслух заученные фразы. Какаши не верил ни единому его слову.
— А ты не боишься его воспоминаний? Ну, знаешь, — Какаши смутился, — чужие секреты всегда кажутся неприятными. Тебе придётся принять их, словно они твои. Но это же не твои поступки… Я не знаю, как это объяснить.
— Не боюсь, — смело признался Обито. — Сколько уже можно бояться и прятаться за Тоби?
— Скажи, сегодня ты сам позволил Тоби встретиться с Мадарой? Ты же собирался сыграть его перед ним, чтобы убедиться, что с дядей всё хорошо.
— Не помню. Думаю, Тоби сам выскочил из ниоткуда, только речь зашла о дяде. Мою память отшибло мгновенно.
Какаши скосил взгляд на синяк над прямой густой бровью Обито.
— Да уж. Тоби неисправим, — с трудом подавил Хатаке саркастические нотки в голосе. — Твой дядька не изменился. Может только рыло наел и улыбаться стал чаще. Но виной его радости был Тоби, возможно. Так что ты ничего не упустил.
— Конечно. Век бы его рожи не видать, — согласился с ним Обито и поёрзал бёдрами по полу, пряча под собой измятую фотографию.
— Я представил, как перед ним сидишь ты, а не Тоби, и я едва не сошёл с ума. — Какаши, как испуганный ребёнок, положил свою голову на плечо Обито. Учиха в ответ приобнял его, поглаживая по бледной выбритой щеке. — Боялся отвести от них взгляд. Он мог потеряться, сбежав с ним, и что мне тогда оставалось бы делать? Не хочу ему тебя показывать. Не могу в себе подавить это недоверие. Почему?
— Ревность — она такая. Я тоже хотел избить тебя, пока ты с Рин на кухне перешёптывался.
— Я же сказал, что ничего не делал! — громким шёпотом возмутился Какаши, но Обито его уже не услышал за смехом. — Ты специально же, да?
— Нет. Ты первый начал рассуждать о неземной любви и её издержках.
— Неземной любви? — посмеялся в ответ Какаши. — Разве я что-то такое испытываю?
— Так ты меня не любишь?
Воспользовавшись моментом, пока Какаши встал и повернулся к нему спиной, Обито перепрятал фотографию с Мадарой и братьями Сенджу в карман, быстро и неаккуратно сложив её.
— Вот ты любишь извернуться в свою выгоду.
— Я же Учиха, Какаши. Быть подонком у меня в крови.
— Тогда, — раздевался Какаши, — ты самый милый и добрый Учиха.
— Как-то… фу, Какаши. Ты заигрался в розовые сопли.
— Что? — вздрогнул Хатаке и обернулся, скользнув ногой по полу. — Ты ведь сам спросил.
— Так и ответил бы по-человечески, а то развёл тут романтику. Прекрати смотреть с Рин и Тоби мелодрамы по выходным. Они пагубно влияют на твою мужественность.
Раздевшись, Обито демонстративно потянулся, напрягая рельефные мышцы спины, рук и пресса. Спустя несколько лет худощавый Учиха изменился, став настоящим атлетом. И Какаши впредь рядом с ним казался слабее, суше, хотя из их ссор никто никогда не выходил победителем. Обито был сильным, а Какаши — хитрым.
— Ты — бессердечная скотина. Говорить такие вещи полуголым… Я обижен и возбуждён одновременно.
— Не мои проблемы. Я ложусь спать, — улёгся Обито на кровать, — и только попробуй мне помешать. Сегодня был тяжёлый день.
Что Какаши ещё оставалось? Он лёг рядом, любуясь длинной шеей Обито, его затылком. Ладони зудели от желания погладить округлый холм его плеча, прижаться к широкой спине. Хатаке придвинулся ближе, выждал немного. Обито не реагировал на шевеления позади себя, и он лёг вплотную к нему, занося руку, чтобы обнять.
— Какаши, у тебя зубы есть запасные? — отозвался Обито, будто и ждал этого момента, чтобы подловить парня. Хатаке убрал руку от его плеча.
— Нет.
— Тогда отодвинься, чтобы не потерять их.
— Не отодвинусь, — вцепился в него Какаши, прижавшись всем телом. — Можешь избить меня, но я не отступлюсь.
— Как скажешь.
Обито повернулся к Какаши лицом и уставился на него пронизывающим взглядом. Шумно вздохнув, он сунул руку под подушку, приподнял её, и улёгся поудобнее.
— Жарко, а ты липнешь к спине. Знаешь же, как я ненавижу, когда со спины кто-то подкрадывается.
— А так? — спросил Какаши, уткнувшись лбом в грудь Учихи — больше не костлявую, приятно мягкую. — Так можно?
— Конечно. Сладких снов, Пугало.
— Спокойной ночи, бессердечный ублюдок.
Грубые пальцы со шрамами ласково перетирали холодные белые пряди волос, быстро нагревающиеся в руках, потому Обито перебрал прядки одни за другими, пока не послышалось тихое умиротворённое сопение Хатаке. Его дыхание разбивалось о кожу Обито, и по груди Учихи следом пробегали приятные мурашки. Но Обито долго не мог уснуть. Он завидовал Тоби и корил себя, что позволил ему увидеться с Мадарой. Наверняка их разговор был пустым, ничего не значащим, а Обито о многом хотел спросить.
Чтобы избавиться от тяжёлых мыслей и поскорее погрузиться в сон, Обито обнял Хатаке и уткнулся носом в его пушистую макушку. Родной запах успокаивал. Всё-таки волосы Какаши и впрямь как облака.
***
Из распахнутых настежь окон веял слабый ветерок, обдавая прохладой обнажённые мужские тела. В ночной темени их бледная кожа напоминала неотполированный жемчуг, и длинные вьющиеся от жары волосы Учихи опутали их как чёрные властные змеи.
Сильно выдохнув, Мадара поморщил нос: белые тонкие волосы, словно легчайший пух, щекотали его ноздри. Мадара ненавидел привычку Тобирамы отворачиваться от него во сне, но прижиматься спиной, тяготея к теплу. Нащупав ладонью голову Сенджу, он с силой отпихнул его от себя, разбудив этим и Тобираму.
— Отодвинься. Твоя белобрысая башка слишком близко, — сонно промямлил Мадара.
— Кто бы говорил, — приподнялся на локти Тобирама, выпутываясь из прилипших к телу чёрных чужих волос, — свои патлы прибери. Давно бы их уже обрезал, модник чёртов.
— А ты линяешь, как крашенная проститутка, — ворчал Учиха в ответ, стряхивая сброшенные на пол подушки. — Белые «пёрышки» повсюду. Я надеюсь, они хоть с твоей головы, а не откуда-то ещё?
Сенджу сжал челюсти, и его узкие красные глаза, обрамлённые густыми светлыми ресницами, недобро заблестели в тусклом свете луны. Ударив локтем в расслабленный живот Учихи, он поспешил покинуть их импровизированную постель.
— Ау, бешеная ты сука, — то ли откашливаясь от боли, то ли от смеха, Мадара захрипел.
На кухне загорелся свет, осветив высокую фигуру Тобирамы: его широкую спину в ссадинах, руки и бёдра в синяках, и искусанную до чётких отметин грудь, припухшие соски. Запустив ладонь в короткие волосы, Тобирама размял затёкшую от сна на полу шею.
— И мне кофеёк сделай.
— С хера ли? — Он не оборачивался на голос Мадары, наполнив чайник.
— Иначе я снова тебя выебу, — негромко уточнил Учиха и полез за джинсами, в которых лежала почти пустая пачка сигарет. — Я покурю?
— Ни за что. Ты обещал…
— А ты обещал перестать быть мудаком.
Вместе с пачкой сигарет выпало письмо, о котором Мадара благополучно забыл, благодаря шумному вечеру.
— Тогда вали на улицу. От тебя всё равно разит как от помойки. Вонючий Учиха.
— Включи свет.
— Подними свою задницу и сам включи, — пыхтел от злости Тобирама, возвращаясь в гостиную, чтобы хлопнуть по клавише выключателя. И на столе были подготовлены две кружки. Мадара знал, что Тобирама всё равно выполнит его просьбу, сколько бы ни ворчал.
Сделав вид, что зажёг свет исключительно для того, чтобы найти свои трусы, Сенджу окинул взглядом читающего Мадару и ушёл.
Письмо было небольшим — длиной всего в полтора листа, за исключением вычеркнутых слов или целых предложений, которые Обито посчитал лишними.
«Мадара, я ненавижу тебя. С каждым последующим днём моя ненависть к тебе только растёт и, возможно, завтра я дойду до той степени, когда начну проклинать само твоё существование. Но от этого не становится легче. Я любил тебя Тоби любил тебя, но я — нет. Я любил твои поступки, слова, и медленно становился тобой. Очень не хватает твоей поддержки, — эта фраза была заштрихована так тщательно, что в центре ручка продырявила лист. — Я не скучаю и стараюсь не думать, что ты до сих пор существуешь, живёшь, мыслишь и смеёшься. Хотя последнее вряд ли, ведь ты одинок. Вокруг нас с Тоби очень шумно, нас любят и дорожат обоими, и я того же желаю и тебе, если ты вообще когда-нибудь сможешь принять кого-то, не испортив всё в итоге. Тоби винит в случившемся себя, но мы оба знаем, что виноват только ты, дядя. Столько лгать, умело искажая факты, чтобы использовать манипулировать мною — я до сих пор не нашёл слов, чтобы выразить всё своё разочарование.
Хотел написать тебе о том, что никогда не решусь сказать в лицо, но не планировал отправлять гневное письмо. Не смотря на всё зло, что ты оставил после себя, мне стоит сказать «спасибо». Сейчас я в полном порядке, хотя до сих пор так и не научился собирать свои мысли в кучу. Меня постоянно штормит в разном направлении, и без твоих советов трудно приемлемо. Я повзрослел, Мадара, и я больше не нуждаюсь в тебе. Лучше бы ты вышвырнул меня нас с Тоби сразу, как это сделал отец, и тогда всё сложилось бы иначе.
Удачи тебе, дядя. Не спейся в одиночестве, старый извращенец.
P. S. Когда Тоби не станет, я надеюсь, что ты исчезнешь из моей головы следом за ним.»
«Так отчаянно жалеешь меня, хотя одиноким выглядишь как раз ты», — подумал Мадара и шмыгнул носом, закрыв свои влажные глаза рукой.
— Твой кофе. Будешь столько его пить — твоё сердце не выдержит. Сдохнешь, когда тебе не будет и пятидесяти, — предупредил его Тобирама, поставив кружку на журнальный столик, стоявший у изголовья покрывала, расстеленного на полу.
Учиха не двигался. Он часто, прерывисто дышал, сжимая свои кулаки, борясь со своими эмоциями.
— Что случилось? Об этом мне тоже никому не рассказывать?
— Умолкни, — грубо откликнулся Мадара.
— Хорошо. Всем расскажу, что великий и грозный Учиха Мадара — «вафля» … Возьми себя в руки.
— Тоби… — вздрогнул Мадара, назвав Сенджу его сокращённым именем. — Тобирама, это тебя не касается.
— Давно ты меня так не называл.
Не дождавшись от Учихи никакой реакции, Тобирама схватился за ручку кружки, около которой присел на край стола, и пролил кипяток на ничего не подозревающего Мадару. Немного, но кожу мужчины всё равно обожгло.
— Сенджу, — зарычал Мадара, вскакивая. Он влил в его фамилию всю боль, всю ненависть к себе, избавляясь от письма, осевшего в его голове надоедливой тяжестью.
Тобирама ударил ногой в грудь мужчины, снова повалив его на подушки, выжидая, пока он очухается и снова станет собой.
— Я точно выебу тебя, Сенджу! — радостно воскликнул Мадара, в предвкушении. Холодная стопа надавила у самого горла, поверх твёрдых ключиц. Тобирама надавил сильнее, когда Мадара попытался скинуть его ногу с себя, расцарапав кожу на лодыжке мужчины.
— Теперь моя очередь из тебя всю дурь выбить, — холодно сказал Тобирама и наклонился к Учихе.
Они поистине ненавидели друг друга. Не могли поделить любовь Хаширамы между собой, не простили оба Изуну, и не открывали наедине души настолько, чтобы после не становилось неловко. Каждый шаг был вымерен в длину годами; доверие завоёвано настолько, что Сенджу или Учиха готовы были умереть на руках или от рук друг друга — не имел смысла исход их судеб. Просто их общее прошлое создавало покой. Тобираме вновь было семнадцать, и он не зависел от рамок, навязанных ему взрослой жизнью. Мадара рядом с ним возвращался в беззаботное время, когда он имел больше власти над другими, а ещё принадлежавший ему одному Сенджу — это самая щедрая награда его жизни. Хаширама — Тобирама — между ними не разница, а пропасть, но и Обито с Тоби вынужденно существовали же вместе, ненавидя. Любовь не менее сложна, чем ненависть. Просто кто-то готов был пожертвовать, а кто-то — нет. Тоби, Мадара, Тобирама — жертвовали. Обито и Хаширама оказались слабы, чтобы решиться на это, но очень любимы.
