Колыбельная для Куража

Когда Кураж открывает глаза, солнце уже вовсю освещает спальню, щедрыми горстями отдавая свое тепло. Пес лежит без движения несколько минут, наслаждаясь всем, чем только можно наслаждаться в такой момент – утром, солнцем, теплом, самой жизнью – а потом зевает во всю пасть, блаженно потягивается и неторопливо спускается на кухню, негромко цокая коготками по полу. Мюриэл, как обычно, хозяйничает у плиты, Юстас уткнулся в газету и снова ворчит. Кураж плюхается за стол и умильным взглядом, тем самым, который так хорошо выходит у собак, обожающих своих хозяев, глядит на широкую спину Мюриэл и на то, как деловито работают ее руки – нарезать, перемешать, бросить на сковородку, перевернуть, полить… Через несколько секунд перед Куражом уже стоит целая тарелка блинчиков с медом. Мюриэл широко улыбается, видя, с каким аппетитом ест ее «мальчик». Куражу, глядящему на нее вполглаза, приходит на ум аналогия с солнцем – тем самым, что не далее как сегодня утром его разбудило. Солнце большое, круглое и теплое. И улыбка Мюриэл, как и она сама – большая, круглая и теплая. Кураж улыбается с набитым ртом – своим смешным мыслям, Мюриэл, блинчикам, накидываясь на последние с еще большим аппетитом. Но тут старенькое радио, до того певшее хриплым голосом что-то среднее между Элвисом Пресли и Луи Армстронгом, внезапно кашляет – Кураж испуганно вздрагивает – а потом задушевным голосом выдает очередную рекламу: – Устали от готовки, уборки и прочей рутины? Хотите провести этот чудесный денек вне дома? Желаете погрузиться в атмосферу отдыха? Кураж, не сводивший глаз с Мюриэл, видит, как по ходу рекламы еще больше расцветает ее лицо. И вкуснейший блинчик становится ему поперек горла. – Тогда добро пожаловать к нам! – продолжает тем временем голос из радио. – Гостиница «У Котца» приглашает вас к себе. Только у нас вы найдете пятизвездочные номера за сущие копейки, вежливый и предупредительный персонал… – Юстас, я так давно не была на отдыхе! – не дослушав до конца, Мюриэл легонько трясет мужа за руку, получая в ответ очередную ворчливую тираду. Переждав ее, она продолжает с новой силой: – Слышишь, там совсем дешево. А нам давно пора развеяться. Ворчание становится громче. – А для тех, кто еще сомневается, – вступается за Мюриэл голос из радио, – для тех, кто приедет к нам сегодня, есть специальное предложение – бесплатный шведский стол. – Бесплатный? – Юстас, как охотничий пес, встает в стойку. – Бесплатный это хорошо. А что такое шведский стол? – …иными словами, ешь, сколько влезет, – любезно просвещает его радио. Юстас решительно бросает газету на стол. – Это меняет дело, – фыркает он. – Едем. Через час старенький фургончик Юстаса уже двигается в сторону гостиницы. Кураж дрожит, сидя на коленях Мюриэл – он-то в отличие от хозяев помнит, кто такой Котц и чем заканчивались их предыдущие встречи с ним. Пес уже несколько раз пытался заставить хозяев изменить маршрут, вернуться домой или хотя бы остановиться – напрасно. Юстас только рычал на все попытки Куража пихнуть его под локоть, а Мюриэл, пытающаяся сперва усовестить питомца, в конце концов просто взяла его на руки, мягко, но крепко ограничив всю свободу его возможных передвижений. Куражу оставалось только тоскливо подвывать, чем он и занимался до тех пор, пока Юстас не разразился в его адрес отборной бранью. После этого пес счел за лучшее замолчать и отдаться на милость судьбы. И вот на горизонте вырастает небольшое двухэтажное здание гостиницы. Ошибки быть не может – над входом ярко сверкает люминесцентная надпись «У Котца». Кураж поскуливает – комок в горле, стоящий там с самого утра, внезапно ощетинивается шипами и жестко пресекает все возможные звуки. Псу страшно, страшно до одури – он чувствует, как по вискам струится холодный пот, как немеют лапы, как начинает кузнечным молотом биться сердце. Сейчас он готов сделать все, чтобы только оказаться подальше отсюда, желательно – дома. Но хватка Мюриэл крепка, и Куражу остается только покорно ждать. На улице тем временем собираются тучи и на землю падают первые капли дождя. Мюриэл и Юстас наперегонки припускают к гостинице, но небо внезапно обрушивается Ниагарским водопадом, и внутрь они вбегают мокрые насквозь. И пока Мюриэл пытается кое-как выжать свое платье и Куража, Юстас подходит к стойке регистрации, оставляя на ковре грязные влажные следы. Требовательно звонит в колокольчик. – Эй, хозяин! – кричит он. – Долго тебя ждать? Мистер Котц появляется из-за стойки внезапно, как фокусник. Окидывает цепким взглядом желтых глаз возможных клиентов. Поводит узкими плечами. Чуть приподнимает уголки губ в некоем подобии улыбки. – Добро пожаловать в гостиницу «У Котца», – чуть растягивая гласные, произносит он. – Я ее хозяин, Котц. Чем могу служить? – Мы… – начинает было Мюриэл, оставляя довольно безуспешные попытки высушиться, но Юстас не дает ей сказать. – Мы приперлись сюда из-за рекламы, – отрубает он, кривя тонкие губы. – Где наш стол? – Стол? Ах да, шведский стол, – кивает Котц. – Но сначала вы должны снять комнату. Постойте, – тут его взгляд упирается в Куража – до тех пор он прятался в складках передника Мюриэл и не привлекал особого внимания, – с собаками нельзя. – Ах нельзя, да? – бурчит Юстас и, обернувшись через плечо, глядит на пса, как на кровного врага. – Глупый пес. Вечно от тебя неприятности. Мюриэл, прогони его на улицу. – Юстас! – возмущается женщина, крепче прижимая пса к себе. – Что «Юстас»? Сказано тебе, с собаками нельзя. Вышвыривай и пошли есть. – Ну уж нет, – Мюриэл решительно сводит брови и твердо заявляет, обращаясь к Котцу. – Раз так, то не надо нам вашей гостиницы. И, задрав вверх круглый подбородок, разворачивается к двери с явным намерением уйти. – Постойте, – голос Котца останавливает ее на полушаге. – С собаками нельзя в номера, но… – он внимательно смотрит на Куража, и того снова начинает колотить. – Я могу пустить его в подвал. Кураж в ужасе хватается за Мюриэл, но та, кажется, ничего не замечает. Лишь чуть светлеет лицом. – И непременно его покормите. И дайте одеяло – я не хочу, чтобы мой малыш замерз. Котц прикрывает глаза и трет переносицу. Потом вздыхает и неохотно говорит: – Что ж, ладно. Место в подвале, одеяло и миска с едой. Но за это, – эти слова он уже обращает к Юстасу, – вы доплатите мне десять долларов. – Глупый пес, – цедит сквозь зубы Бэгг, но на сей раз перебивает его уже Мюриэл. – Юстас, – говорит она грозно. И муж, ворча, достает бумажник. Видя это, Кураж воет. Котц приводит его в ужас, ему не хочется в подвал, он знает, что там случится что-то страшное, и пес воет во весь голос, громко и пронзительно. Впрочем, как только он оказывается на руках у Котца, его горло вновь парализует, и он дрожит, дрожит так, что хозяин гостиницы едва удерживает его в руках. – …он больше так не будет, – долетает до слуха пса голос Мюриэл – то, что она говорила до этого, Кураж не воспринимал. – Да, Кураж? Три пары глаз смотрят на него. И пес не то проскулив, не то простонав в последний раз, обмякает на руках Котца. Как ни странно, тот не говорит Куражу ни слова – ни когда несет в подвал, ни когда приносит туда же одеяло и миску чего-то смутно похожего на собачий корм. Он делает хуже – смотрит, смотрит безотрывно, не моргая, и Кураж сходит с ума от этих двух желтых огоньков. Он жмурится, но так еще страшнее. С некоторым облегчением он вздыхает лишь тогда, когда Котц наконец уходит. Кураж заворачивается в одеяло, как в кокон – он страха ему стало холодно – и пытается успокоиться. В конце концов, вдруг Котц решил перевоспитаться и стать хорошим? Может, проглотившая его акула вправила ему мозги? А может, это брат-близнец того Котца? «Не брат-близнец» – проскакивает обреченная мысль, когда на лестнице возникает Котц вместе с тем, кто так долго снился Куражу в кошмарах – помимо уток-инопланетян, живых соломенных чучел и сумасшедших брадобреев. В подвал, переваливаясь, спускается ветеринар. Пес забивается в угол и дрожит. В его глазах темнеет, сердце от приближающихся тяжелых шагов заходится страшно, так, что, кажется, еще секунда – и вылетит из груди. Крик снова застревает в горле, мешая даже вздохнуть. Но это и к лучшему, ибо, когда ветеринар протягивает к Куражу свою руку, тот проваливается в блаженное забытье. …– Да, господа хорошие, дали вы маху. В небольшом номере теснятся пять человек. Мистер Котц, перекинув ногу на ногу, сидит в кресле у окна – его поза расслаблена, но желтые глаза цепки и внимательны. Доктор тоже сидит в кресле. На его коленях сумка с инструментами. Он покачивает головой с явным неудовольствием, даже разочарованием. Чета Бэггов сидит на кровати. Мюриэл комкает в руках подол платья, ей явно не по себе. Юстас, как обычно, что-то бурчит себе под нос – по обрывкам фраз можно понять, что это что-то весьма нелестное в адрес докторов, гостиниц и всего мира в целом. А с другого краю кровати, почти невидимый под несколькими одеялами, лежит бледный юноша. Его лицо напряжено, глаза закрыты, но ресницы чуть подрагивают. Котц и Мюриэл порой поглядывают на него, время от времени это делает и доктор, и лишь Юстас демонстративно глядит в сторону. – Мальчику нужно серьезное лечение, – продолжает тем временем доктор. – Лечение? – Юстас еще сильнее сдвигает брови. – Что, наши денежки хочешь присвоить? Мюриэл, не сдержавшись, толкает мужа в плечо, а потом снова с тревогой смотрит на эскулапа. – Что с ним? – чуть подрагивающим голосом спрашивает она. Доктор вздыхает. – Целый букет заболеваний, – говорит он честно. – Наиболее явными являются онейроидный синдром, а так же эпизодическая пароксизмальная тревожность и, возможно, генерализованное тревожное расстройство. По ошарашенным лицам Мюриэл и Юстаса видно, что эти слова ни о чем им не говорят. Доктор снова вздыхает, на сей раз тяжелее. – Иными словами, мальчик живет в выдуманном мире. Видит все не так, как оно есть на самом деле. Например, представляет себя собакой… – Собакой!.. – Мюриэл хватается за сердце. – А кроме того постоянно переживает сильнейшие панические атаки. Вас никогда не смущало то, что он боится… ммм… всего? – Н-нет, – робко говорит миссис Бэгг. – Я думала, что он просто очень чувствительный… – Чувствительный, да, – кивает доктор. – Но не потому, что он по природе такой, а потому, что болен. Бояться всего на свете – ненормально. Представлять себя собакой – ненормально. Видеть в окружающем мире наряду с обычными явлениями монстров и пришельцев… – Но что нам делать? – начинает плакать Мюриэл. – Лечить, – удивляется доктор. – Я же сказал вам, что это лечится. – А деньги мы где возьмем? – грубо вклинивается в разговор Юстас. – И так кормим этого спиногрыза, так еще и… – Лекарства не так дорого стоят, – парирует доктор. – Конечно, если мальчик для вас что-то значит. – Значит, конечно, значит, – торопливо кивает Мюриэл. – Мы соберем деньги. Но… как быть до этого срока? Ведь забрать его домой мы… – Я бы не посоветовал, – качает головой эскулап. – Ему нужен постоянный врачебный контроль. В комнате воцаряется тишина, нарушаемая лишь сопением Юстаса. А потом мистер Котц внезапно произносит: – Я могу подержать его здесь какое-то время. До тех пор, пока вы останетесь здесь, – он косится на доктора и тот кивает, пусть и без особой охоты. – О, мистер Котц! – Мюриэл вскакивает с кровати и прижимает руки к груди. – Мы были бы вам так благодарны!.. – Но что вы за это хотите? – как всегда пессимистично настроенный Юстас снова обрывает жену на полуслове. Мистер Котц морщится, как от зубной боли. – Ничего. Все равно вы заплатили мне за неделю вперед. Мюриэл хочет что-то сказать, но не может и разражается слезами. Юстас бурчит себе под нос что-то вроде «глупый мальчишка». Солнце медленно опускается за горизонт. Когда Кураж открывает глаза, то в первую секунду видит только окружающую его белизну и ничего больше. Ужас привычно поднимает свою голову, но постепенно зрение проясняется, и перед взором вырисовываются очертания комнаты – шкаф, тумбочка, старенький телевизор и совершенно неуместной нотой – обшарпанное пианино. Кураж осторожно выдыхает, чувствуя, как голова ужаса снова опустилась, и устраивается поудобнее. Он не хочет знать, как оказался тут, не хочет знать, какой сейчас день и час, он желает снова впасть в то блаженное забытье, где не было ничего… Но один вопрос вытаскивает его в реальность. «Где Мюриэл?» Будто бы услышав его вопрос, дверь тихонько скрипит и отворяется. Кураж с надеждой поднимает чугунную голову с подушки, но вместо круглой фигуры миссис Бэгг видит поджарый длинный силуэт Котца. Котц выглядит совсем как человек, но ему не обмануть Куража – он точно знает, что это тот самый хитрый рыжий кот с желтыми раскосыми глазами. И его снова бьет дрожь. А при первых звуках голоса Котца Кураж начинает кричать. Хозяин гостиницы безуспешно пытается успокоить юношу – тот вопит не переставая, а когда Котц пытается приблизиться, срывается на визг, его лицо краснеет, по вискам течет пот. И Котц, испугавшись за него, отступает – ему вовсе не хочется мучить это сумасшедшее чудо. Замолкает Кураж лишь тогда, когда Котц отходит к самой двери. Но он зажмуривается и зажимает уши, не оставляя красноречию хозяина гостиницы ни единого шанса. Котц вздыхает, глядя на худого, нескладного подростка, кажущегося при утреннем свете совсем прозрачным. Он заметил, что с ним что-то неладно еще при первом знакомстве с Бэггами – тогда у него тоже была гостиница, которая, впрочем, очень быстро прогорела. Котц искренне пытался подружиться с пареньком, один раз даже сыграл с ним в мяч. Но Кураж быстро устал, а потом случился этот скандал с пауками, приехали с эпидемстанции… в общем, все окончилось ничем. После этого случая Котц еще несколько раз пересекался с Бэггами – городок-то маленький, как тут не пересечься – но Кураж с тех пор его избегал и, чуть что, начинал кричать – вот как сейчас. После неудачного плавания на лодке, Котц оставил всякие попытки сблизиться с Бэггами и, перебрав несколько профессий, решил вновь вернуться к гостиничному бизнесу. Кто же мог знать, что он снова увидит Куража? Но на этот раз молчать Котц не смог. Еще раз поглядев на парнишку, он абсолютно уверился, что с головой у него явно не в порядке и вызвал психиатра. И оказался совершенно прав. Котц перебирает все это в уме, а потом взгляд его, лениво блуждающий по комнате, останавливается на пианино. И в голову ему приходит бредовая, но интересная и соблазнительная по своей новизне мысль. Кураж сжимается в комок. Он так сильно прижимает ладони к ушам, что последние скоро начинают болеть, а перед крепко зажмуренными глазами пляшут белые круги. Он ждет, когда Котц уйдет из комнаты, но не может это даже проверить – сердце говорит Куражу, что если он только попробует открыть глаза, то оно, сердце, тотчас же выпрыгнет из его груди и уйдет искать нового хозяина. Но как только до его слуха начинает доноситься какая-то смутно знакомая мелодия, голос сердца постепенно начинает затихать. Он сначала бормочет, как Юстас, потом шепчет, и, в конце концов, пропадает совсем. А музыка тем временем все льется и льется, и Кураж осмеливается приоткрыть один глаз. Котц сидит к нему вполоборота, а его гибкие пальцы бегают по клавишам, извлекая из старенького инструмента поистине волшебный звуки. Волшебные – потому что только магии в тот момент было под силу уговорить Куража открыть другой глаз, а потом отнять руки от ушей. Тем не менее, это происходит, и юноша сидит без движения минуту, другую, третью, завороженный музыкой, завороженный зрелищем. Ноты бегут наперегонки, сливаются в единый поток, перетекают одна в другую, и Куражу кажется, что его подхватывает и несет куда-то стремительная волна. Но это совсем не страшно, наоборот – он точно знает, что пока волна обнимает его, ничего страшного с ним не случится. А когда музыка затихает, Кураж еще какое-то время смотрит куда-то туда, не осознавая, что он уже не на волне, а на берегу. А когда осознает… Котц, обернувшийся к нему, видит, как Кураж цепенеет, будто бы почуяв недоброе. Все его тело напрягается, как натянутая струна, а глаза лезут на лоб. Прекрасные, ореховые, с золотой искоркой глаза в одну секунду, кажется, увеличиваются вдвое. Кураж становится похож на сову. Глаза его наливаются тёмным страхом и прямо-таки разбухают от ужаса: вот-вот как две набрякших слезы перельются через край и капнут в одеяло… Котц не дышит. Не моргает. Он страшно пугается за юношу. И потому, когда тот едва-едва переводит дыхание, быстро и бесшумно, как тень, выскальзывает из комнаты. Он знает, что первая ниточка уже повязана. После этого Котц заходит к Куражу почти каждый день. Не считая тех кратких визитов утром и вечером, когда он оставляет пищу и воду. Он не говорит ни слова – это бессмысленно. Но он играет, играет каждый раз что-то новое, изредка позволяя себе короткий взгляд на паренька. А еще он постепенно сокращает дистанцию. Шаг вперед, два шага вперед… По взгляду Куража всегда ясно, когда Котцу следует остановиться. И он послушно останавливается. Не потому, что любит подчиняться. А потому, что так необходимо. Спустя пару недель он стоит почти у самой постели Куража. И смотрит, смотрит… пока у юноши не начинают дрожать ресницы. Это знак, что больше нельзя. Что уже хватит. Что огоньки Котца разбудили ту самую змею ужаса, живущую в душе Куража, как иной червь в яблоке. И чтобы она не проснулась окончательно, Котцу лучше отвернуться. А еще лучше вообще уйти. Ответа от четы Бэгг нет. Ни денег, ни подарков, ни даже визитов. От Юстаса Котц вполне ожидал чего-то подобного, но вот от Мюриэл… Наверное, муж все же уговорил ее не тратить деньги на спиногрыза. И потому Котц все лечение оплачивает сам, из своего кармана. Пока Кураж спит, доктор колет ему лекарство, а иногда и беседует с ним. Но от бесед толку мало – юноша боится доктора и не пускает его даже на порог комнаты. Тем более что говорить с Куражом, в общем-то, бесполезно – кроме нечленораздельных криков он ничего не может произнести. Но Котцу этого и не надо. Котц играет Куражу на пианино, а Кураж слушает – разве этого недостаточно? А однажды утром Котц просыпается от того, что чья-то ладошка трогает его плечо. Мгновенно проснувшись, он непонимающе со сна глядит на отшатнувшегося Куража. Котцу кажется, что еще секунда – и парнишка убежит. Но тот пересиливает себя и манит Котца за собой. Кураж приводит его в свою комнату, забирается под одеяло и указывает на пианино. А потом на свой рот. И тыкает пальцем в Котца. – Ты хочешь, чтобы я спел? – спрашивает Котц. Кураж кивает. Котц опускается за пианино. Пару минут сидит, тупо глядя на белые клавиши – он не пел уже очень давно, и придумать что-то сходу у него не получается. Но потом он извлекает из завалов своей памяти старую колыбельную, из тех, что когда певала его матушка. И, положив пальцы на клавиши, извлекает первые аккорды. А потом негромко поет*: – Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are. Up above the world so high, Like a diamond in the sky. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are… Окончив первый куплет, он искоса глядит на Куража. Тот снова сжался в комок, но поза его говорит скорее не о том, что он испуган, а о том, что внимательно вслушивается в слова песни. И Котц, отвернувшись от пианино, продолжает уже без аккомпанемента: – When the blazing sun is gone, When he nothing shines upon, Then you show your little light, Twinkle, twinkle, all the night. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are. Он видит, как Кураж чуть покачивается в такт. И, собравшись с духом, медленно встает и подходит к нему, напевая при этом третий куплет: – Then the traveller in the dark, Thanks you for your tiny spark, He could not see which way to go, If you did not twinkle so. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are… С последним словом Котц осторожно опускается на кровать и невесомо проводит рукой по растрепанным волосам Куража. Гладит его по плечу. А потом аккуратно прижимает к себе. Четвертый и пятый куплеты выходят из его горла едва ли не мурчанием: – In the dark blue sky you keep, And often through my curtains peep, For you never shut your eye, Till the sun is in the sky. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are. As your bright and tiny spark, Lights the traveller in the dark,— Though I know not what you are, Twinkle, twinkle, little star. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are… Кураж дрожит. Змея ужаса стальными кольцами обвивается вокруг его сердца, шипит, что надо кричать, бежать, оттолкнуть Котца… Но Кураж не хочет этого делать. И до крови кусает губы, стараясь побороть змею. Это невероятно сложно – она почти что реальна, Кураж, кажется, может нет-нет да погладить ее холодные тугие кольца. Но вместо этого он теснее прижимается к Котцу. Змея еще шипит, но ее шипение вдруг утрачивает какое бы то ни было значение. Кольца медленно, нехотя разжимаются. Ядовитые зубы, уже выпущенные было, снова прячутся. И Кураж позволяет себе улыбнуться. А потом он слышит голос Котца – теперь он может его слышать: – Бедный мальчик… И, не сдерживаясь, он рыдает. Рыдает взахлеб, обвивая руками шею Котца, прижимаясь к нему так плотно, как это только возможно. Над городом Нигде медленно поднимается багровое солнце.