Укрытые снегопадом

Они движутся в сопровождении свиты князей, солдат и оруженосцев, часть её из Итильена, часть – из Минас Тирита. Проверка гондорских фортификаций и продовольственных складов на предмет готовности к зиме вылилась в долгую и однообразную поездку. Пока все обсуждают надвигающуюся непогоду, король пускает коня в галоп, и вместе со своим наместником они обгоняют остальных. Когда они достигают вершины холма, Арагорн хитро улыбается Фарамиру и наклоняется в седле, высылая лошадь вперёд. Тогда Фарамир, благодаря занятиям с Эовин ставший наездником не хуже любого из роханских всадников и далеко превзошедший в этом деле своих отца и брата, кидается вдогонку. По коричневым, опалённым вчерашним морозцем склонам они мчатся без оглядки, и вот уже все их спутники остаются далеко позади… и вот уже они раскраснелись и смеются, и вместе замедляются под тёмным, металлическим небом, на котором нет и следа заходящего солнца. И Фарамир медленно кружит с озадаченным видом и спрашивает: – Мы заблудились, Арагорн? – и начинают падать первые снежинки. Пурга налетает с поразительной скоростью. Она ослепляет их и их лошадей задолго до того, как они могут вернуться к остальным. Они держатся как можно ближе и едут куда медленнее, чем того требует благоразумие, ведь нужно скорее искать укрытие – но они не могут пойти на риск потерять друг друга в кружащейся белизне; или, скорее, это Арагорн не может пойти на такой риск, хотя наместник и просит короля поспешить и не беспокоиться о нём. Они находят хлев по случайности, заметив, как он тёмно маячит в метели, только когда лошади отшатнулись, почуяв препятствие. Фарамир радостно восклицает, обнаружив, что двери не заперты, и только внутри понимает, что это оттого, что здание уже давно заброшено. Нет ни животных, ни насестов с яйцами, ни кормушек. Однако в одном углу осталось аккуратно сложенное, хотя уже тронутое плесенью, сено, и есть крепкое ведро – и, несмотря на щели в старых досках, стены не позволяют снегу и ветру вконец заморозить их. Арагорн набивает ведро снегом и разминает, чтобы растопить, рукоятью старых вил, принося лошадям извинения за отсутствие ужина, пока Фарамир разнуздывает их, обтирает ладонями и накидывает на спины попоны. Невзирая на толстые плащи, их с Арагорном плотно облепило снегом и, как только он немного оттаивает, они оказываются промокшими насквозь. – Следует разложить вещи, чтобы просохли, – предлагает Арагорн, с дрожью стягивая с себя слои сырого бархата и шёлка и расправляя их поверх копны лежалого сена. Он расстилает свой плащ на полу поверх слоя соломы, а вдоль стены неподалёку кладёт сапоги, бриджи для верховой езды и тёплые носки. Фарамир начинает снимать и свою пропитанную влагой одежду, попутно мечтая хоть о маленьком костре, но зная прекрасно, что они наверняка спалят всё здание, да и солома слишком волглая, чтобы развести огонь. Свет становится совсем тусклым, несмотря на слепящий блеск метущей за дверью вьюги. – Нам придётся греть друг друга, – говорит Арагорн, – этот буран может продержать нас здесь до утра. Он не озвучивает свой страх, что солдаты останутся и будут их искать, забыв об опасности, но Фарамир знает, о чём наверняка думает король, и говорит ему: – Люди направились в город: к тому времени, как станет ясно, что мы не прибыли первыми, они догадаются, что мы отправились другой дорогой, и не станут выезжать в ночь. Кивая, Арагорн признательно улыбается, затем наклоняется вниз головой и вытряхивает воду из волос, как мокрый пёс. Почти раздетый, он кажется скорее следопытом, нежели королём, хотя его древнее благородство ясно читается в чистых серых глазах и он стоит прямо, не смущаясь своей наготой. Фарамир колеблется, снимать ли бельё – но Арагорн ведь стащил с себя пристающую к разрумянившейся, раздражённой коже колючую шерстяную материю... У короля такое же тело, как у любого другого мужчины, далёкое от совершенства, с бледными следами от старых ран – но Фарамир не может противостоять позыву смотреть и с трудом отрывает глаза, освобождаясь от последних остатков одеяния, пока Арагорн поправляет свою мантию на соломе и усаживается на её слипшийся мех. – Принеси свой плащ, – говорит старший мужчина. С облегчением, хотя за этими словами стоит лишь практичность, Фарамир плотно запахивается в тепло подбитый покров прежде, чем обернуться, и отпускает лишь тогда, когда подсаживается к Арагорну в полутьме, предлагая обернуть его вокруг них обоих. Арагорн проскальзывает под тяжёлую полу и, обхватив Фарамира рукой, тянет его с собой, так что они вместе ложатся на меховую подкладку королевской мантии, а Фарамиров плащ служит им одеялом. Случайное соприкосновение стоп обдает Фарамира холодом, но грудь и руки Арагорна тёплые. Он обнимает Фарамира, и тот вскоре отвечает тем же, неуверенно прижимая раскрытые ладони к гладкой мускулистой спине короля. Хотя он всё ещё дрожит, Фарамир больше не чувствует колких укусов ледяной бури. Вместо этого он чувствует, как у него в груди отдаётся сердцебиение Арагорна, как волосы Арагорна щекочут ему лицо. Они никогда прежде не были так близки, и, хотя от стылого воздуха у него занемел нос, он чувствует запах Арагорна прямо в горле. Он подавляет в себе посыл позволить губам докоснуться до Арагорнова плеча. В ответ на его дрожь Арагорн привлекает его ещё ближе, зацепив лодыжкой под голень и опуская его голову себе под подбородок. И будто бы – пусть только на мгновение – это брат обнимает его, много лет назад, после ночного кошмара, в промозглых комнатах, которые отец не разрешал по-человечески протопить. Сила воспоминания захлёстывает Фарамира. Он вжимается переносицей Арагорну в шею и сосредотачивается на том, чтобы не потерять над собой власть, чтобы не начать по-детски льнуть или плакать. Длинные пальцы гладят его по волосам, и он чувствует, что Арагорн целует его в макушку, спрашивая: – Тебе всё ещё так холодно? Только кивая, поскольку он не доверяет своему голосу, Фарамир пытается ослабить свою хватку на крепких плечах. Его член оказался прижатым к Арагорнову бедру, и, когда Арагорн слегка меняет положение, это движение наполняет его пульсирующей кровью. Он пытается отстраниться, но Арагорн держит его: – Нет, мне нужно твоё тепло, – тут и его член, зажатый между их телами, тоже подрагивает. Этот лёгкий толчок всколыхивает всё в Фарамире; ладони сами стискиваются в кулаки, и поджимаются пальцы на ногах, прерывается дыхание, и полностью встаёт, и он прячет своё полыхающее лицо между Арагорновыми подбородком и ключицей. Пальцы Арагорна все ещё у него в волосах, разбирают влажные локоны, вроде бы пытаясь успокоить его. А потом мягко обхватывают под затылок, откидывая ему голову назад, и хотя в сумраке, на полу среди куч прелого сена, почти и не видно ничего, Фарамир думает, что глаза Арагорна даже чернее, чем можно было бы списать на темноту. Его губы раскрыты словно бы в удивлении, его дыхание сбито, и руки его непроизвольно сжимаются у Фарамира на теле. Король, твердит себе Фарамир, это король; но напоминание, предназначенное как отрезвляющее предостережение, даёт обратный эффект. Он хочет, до боли хочет покориться любому желанию Арагорна – он бы даже, пожалуй, попросил этого вслух, если бы на то достало дыхания, ведь грудь сжало спазмом, и из-под низу в неё давит эрекция Арагорна, эта самая горячая часть всего его тела. Фарамиру приходит мысль о том другом месте, которое, если верить солдатским шуточкам, является у мужчины самым тёплым, и его всего встряхивает. Никому он не позволял взять себя – к нему и вовсе не притрагивались там с тех пор, как ещё подростком он остался вдвоём с Боромиром и они пробаловались всё лето. Но если Арагорн захочет… Кажется, что тёмные глаза Арагорна стали больше – тут Фарамир замечает, что и его рот стал ближе. Они дышат влажным воздухом, одним на двоих, вжимаясь друг в друга вроде бы почти незаметно, но с ритмичной неуклонностью. Ладонь Арагорна остаётся у него на затылке, и Фарамир думает, что его побуждают приблизиться, ведь Арагорн и сам медленно тянется вперёд, и вот движутся его губы, и вдруг их рты соединяются. Мгновение спустя этого легкого контакта уже нет, но огонь, которым у Фарамира от него заискрилось всё тело, остаётся. С полуслышным стоном он поднимает голову, возвращая свои губы к Арагорновым, и чувствует, как тот вжимается ему животом в живот. У Фарамира самого бёдра невольно вздымаются, натирают его член вверх-вниз, вперёд-назад Арагорну по коже, безнадёжно тщась освободиться от всё нарастающего давления в паху. Они целуются ещё дважды – с открытыми глазами, пристально вглядываясь друг в друга, словно в ожидании осуждения, отпора. А потом Арагорн наклоняется к нему, опустив веки и полураскрыв рот, и его язык притрагивается Фарамиру к губам. Принимая поцелуй, Фарамир не может удержать в груди глухой стон и отчаянно вцепляется в своего короля. Арагорн отвечает в унисон перед тем, как запечатать ему губы своими, пробуя поначалу осторожно, потом всё нетерпеливее, скользя языком по языку. Когда они прерываются, чтобы вдохнуть, он произносит приглушённо, не открывая глаз: – Ты теперь такой тёплый. Фарамир не может ответить; всё его внимание сосредоточено на том, чтобы не начать биться членом о напряжённое Арагорново бедро, которое подталкивает его в ответ. – Фарамир, – из последних сил Фарамир замирает. – Зимняя ночь не знает конца, и за той дверью нас ждёт верная смерть… – Арагорн замолкает, и Фарамир думает, что он подбирает слова, чтобы провести между ними границу, чтобы оправдать эту близость. Однако же, когда Арагорн продолжает, в его неровном голосе звучит страх и надежда: – Ты позволишь мне ласкать тебя? Ты ответишь мне тем же? – Пожалуйста, – молит Фарамир. Ему кажется, его просьба звучит скорее как всхлип, но в следующее мгновение это уже не имеет значения, потому что Арагорн обхватывает его член своей широкой рукой и в такт мерным движениям его кулака Фарамир разве что не блеет, и ничего не может с собой сделать. Вдоль по гладким, ровным поверхностям его пальцы лихорадочно ищут, хватаются, чтобы ответить Арагорну взаимностью – но прежде, чем он может наладить какое-то подобие ритма, Арагорн (король) проводит ему большим пальцем именно так, как надо, прямо там, откуда уже переливается через край, и Фарамира прорывает Арагорну на бедро и бок и себе же самому на руку, в которой он держит Арагорна. – Фарамир, – сдавленно шепчет король, и его мокрые пальцы оплетаются вокруг пальцев наместника, заставляя стиснуть крепче, чем Фарамир мог бы посметь, ведь он держит такое бесценное сокровище... Целуя Фарамиру лицо, Арагорн вбивается в их скользкие руки, соединённые в своей работе так же, как встречаются их пальцы, когда Арагорн на официальных церемониях передаёт ему жезл монарха. Дрожа, Фарамир стонет вместе с Арагорном, пока король не выливается ему на живот и грудь, и удовольствие его столь горячо и обильно, что не верится, чтобы ледяная смерть могла поджидать их снаружи. Арагорн лежит, обнявшись с ним, как с любовником, прижимаясь лицом к Фарамировым влажным волосам, пока их дыхание не перестаёт походить на хрипы, а сердцебиение – на орочьи барабаны. Одной рукой он нашаривает позади себя какой-то мокрый, холодный предмет гардероба и обтирает им сначала Фарамира, затем себя, и снова отбрасывает прочь. Его пахнущие травами пальцы гладят Фарамира по щеке. – Ты не жалеешь? – Ничуть не жалею, – отвечает Фарамир, думая, что вернее было бы сказать королю, что меньше, чем об этом, он не жалел ещё ни о чём. Осторожно он спрашивает: – А ты жалеешь? – О нет, я очень счастлив, – отвечает Арагорн тихо, целуя его в уголок губ. И Фарамира переполняет восторг, и он думает, может быть, ему причудилось, что всё уже было. Может быть, они сделают это ещё раз. Арагорн опускает голову на мягкую подкладку своей мантии и быстро засыпает, и Фарамир ощущает тепло его дыхания. А Фарамир всё лежит, и тает последний намёк на свет, а он ощущает себя завёрнутым в лучезарную, защищённую безмятежность. Он думает о том, как его ни во что не ставил отец и с какой нежностью относится к нему король, о том, как он скучает по Боромиру, но как, возможно, он никогда бы не узнал этого счастья, если бы брат остался жив. Сон долго не приходит, и сны снятся странные: он двигается сквозь волны света и темноты, тепла и холода, но это не пугает, ведь он чувствует крепко обнимающие его руки Арагорна. Позже, Фарамир просыпается в полной черноте, но плотный мех, облегающий его, и тёплый человек рядом превращают ночной холод в уют. Он думает о Эовин, надеясь, что она спокойно спит, а не изводится беспокойством о нём. Обязанности наместника не раз уводили его далеко от дома, и им пришлось провести не одну ночь в разлуке, и, быть может, она не станет напрасно тревожиться. Арагорн теперь лежит на животе, костяшками одной руки упираясь Фарамиру в спину. Чувствуя себя удобно, но уже полностью проснувшись, Фарамир начинает вспоминать события недавнего вечера. Он потягивается от удовольствия и учащается дыхания, когда он думает о том, каково это – целовать Арагорна, прикасаться к Арагорну, доходить до изнеможения в руках Арагорна… Он позволяет себе представить, что это язык Арагорна, а не ладонь, прошёлся ему по головке, а король стоял на коленях, принимая его с улыбкой… представляет, что он сделал для Арагорна то же, взял толстый мускул в рот, и поклонялся ему губами, и языком, и горлом, и пальцами, пока семя рода Элендила не ударило ему в рот… и он всё проглотил, всё принял в себя, какова бы ни была горечь – этим путём или любым другим, любым, каким бы ни пожелал Арагорн… позволяя Арагорну обладать собой, на спине или на животе, ласково или жёстко, только бы снова услышать, как его имя с отчаянной настойчивостью и благоговением произносит этот голос… Мантия сбивается у Фарамира на спине, когда Арагорн поворачивается, задевая его бедром по его ягодице. Тяжелая рука обнимает его, и тут король наталкивается ладонью на его затвердевший член. Фарамир чувствует, как вспыхивает лицо, но Арагорн смеётся, и в смехе его нет презренья. – Что тебе снилось? – спрашивает он шёпотом, и его слова уже сами как любовная ласка. Фарамир, непроизвольно качая бёдрами, трётся кончиком члена о раскрытую ладонь Арагорна. – Вот это, – признаётся он. – Только это? – с нескрываемым весельем воркует Арагорн, и его рука опускается, легонько водит вверх и вниз вдоль по Фарамировой эрекции. Даже такое ненавязчивое прикосновение заставляет Фарамира вздрогнуть и застонать. Арагорн протискивает другую руку под ним, через мягкий мех, и его пальцы заползают Фарамиру на бедро. Они спускаются ему в пах и утончённейшим образом дразнят его между ногами, едва дотрагиваясь до кожи. – А это тебе снилось? – выдыхает он Фарамиру в ухо. – И это тоже. – Но тебе бы никогда не пришло в голову, – вдруг пальцы Арагорна крепко сжимаются вокруг него, – что я мог бы ласкать тебя ртом? – Фарамир дёргается всем телом; он поскуливает, и Арагорн усмехается, ладонью растирая по всей длине его эрекции выступающую на кончике влагу, а другой рукой продолжая поддразнивать его по мошонке. – Или пришло бы? Фарамир в очередной раз вздрагивает, заново переживая свою раннюю фантазию про Арагорна на коленях перед ним. – Уже приходило. – Расскажи, – велит Арагорн, но Фарамир не может: он стонет в голос, потому что Арагорновы руки занялись им всерьёз, и между ногами всё набухает горячей кровью. Несколько последующих минут они ничего не говорят, и в темноте раздаются только звуки движения плоти по плоти и эхом им – частое, заполошное дыхание. Так тихо, что можно подумать, это плод Фарамирова собственного воображения, Арагорн произносит: – А я бы это сделал. Я бы взял тебя в рот, мой наместник, – и как Арагорн знает, что эти слова даже больше, чем неустанные ласки, заставят Фарамира вскрикнуть так резко? – Я бы тебя сосал, лизал бы тебя, – кончики пальцев осторожно кружат у него между ног, прикасаются везде, ласково, словно омывая его, проникая в укромные места между пахом и бедром, и губы Арагорна берут его за мочку уха, а потом язык забирается внутрь, – здесь, и здесь, – и Фарамир выкрикивает отчаянное предупреждение. И рука на его члене подкручивается с каждым толчком, и другая рука уже у него сзади, раздвигает ягодицы и гладит его почти прямо там, и Арагорн мурлычет: – Позволь себе, сделай это для меня, – и Фарамир закидывается с такой силой, что они вместе перекатываются назад, и, лежа наполовину поверх Арагорна, дёргается в его хватке, разбрызгиваясь себе на живот и на королевскую мантию, и выпаливает имя короля. Когда он вновь может сделать вдох, когда он может высвободиться из Арагорновых объятий, сесть и обернуться, Фарамир различает в горящих глазах того желание и веселье. – Ты назвал меня Элессаром, – дразнит его Арагорн. – Ты хочешь меня, или тебе любой король подойдёт? Восторг в его крови подобен крепкому алкоголю, и у Фарамира развязывается язык. – Я знаю свои обязанности перед моим королём, но люблю я тебя, – заявляет он, затем быстро нагибается и целует Арагорна, чтобы стереть изумление с его лица. Он встаёт на колени у Арагорна между ног, и, не встречая сопротивления, губами и руками движется вниз по его телу, пока не доходит до желанной цели. И, беря его в рот и чувствуя, как ладони Арагорна опускаются ему на голову, обнимая его под затылок, он переполняется чувством кипучей благодарности за эту возможность обожать этого мужчину так, как хочет – своего друга, спасителя, короля. Когда свет начинает пробиваться в щели меж досок, Фарамир просыпается вновь, вспотевший меж двумя слоями меха, с густым, странным привкусом во рту, с ленивым довольством в мышцах. Расплёлся клубок рук и ног, в котором они заснули после того, как Арагорн поцелуями смыл горечь с языка Фарамира и постарался стереть липкость с его кожи, но лодыжки их всё ещё переплетены, и Арагорн что-то бормочет и тянется к нему, когда Фарамир встаёт, чтобы найти угол, где справить нужду. Он успевает основательно замёрзнуть и с дрожью заползает обратно под плащ, позволяя Арагорну растереть себя дотепла. – Если снег улёгся, может быть, нам удастся выехать, – говорит тот. Фарамир думает, что, если они останутся заточёнными здесь ещё на один день, даже без еды, он не будет жаловаться. Он никогда ещё не проводил столько времени наедине с Арагорном, чтобы их внимание не потребовалось кому-то ещё, министрам, солдатам, или жёнам; он не торопится заканчивать, даже если при свете дня Арагорн утратит всякое желание прикасаться к нему. Наклонив голову, он рассматривает короля, и тот вдруг улыбается и нагибается к нему, чтобы поцеловать. – Если хочешь сделать вид, будто ничего этого не было… – начинает было Арагорн. – Я хочу навсегда сохранить в памяти каждое мгновение, – прерывает его Фарамир. Ещё минуту они лежат вместе, лбом ко лбу, кончиком носа к кончику носу, затем Арагорн вздыхает и поднимается, чтобы начать с боем натягивать свою задубевшую одежду. Открыв дверь хлева, они видят, что снег и в самом деле улёгся и не настолько глубок, чтобы по нему нельзя было ехать. Лошади негромко ржут, замёрзшие и голодные, но они здоровые животные, и несколько часов пути должны даться им без труда. Фарамира скорее беспокоит серый, лишённый примет ландшафт, но они с Арагорном оба опытные следопыты и наверняка найдут дорогу. – Ты расскажешь королеве, где мы провели ночь? – осведомляется он, поправляя плащ, пряча свидетельство их удовольствия в складках ткани у себя за спиной. Это, конечно, вовсе не тот вопрос, который он на самом деле хочет задать – и не тот, на который Арагорн отвечает, коротко взглянув на него. – Мне не придётся, – говорит он с улыбкой. – Она будет знать и так. – Он не вдаётся в подробности, и Фарамир не знает, то ли благодаря какому-то эльфийскому чутью Арвен услышит его запах на своём муже, то ли внутренняя связь между королём и королевой Гондора уже выдала их. – Она будет очень гневаться? Арагорн всё так же улыбается. – Видеть нас целыми и невредимыми после такого ненастья? Она будет счастлива, – он хмурится, угадывая мысли Фарамира. – А ты беспокоишься о своей жене. Ты ей расскажешь? – Я думаю, что должен, – это не секрет, что его супруга однажды любила короля, не между ним и Эовин, ни между ней и Арагорном. Фарамир никогда не мучился завистью, ведь у него в жизни есть всё, что можно пожелать, но, в то же время, он никогда не делился с ней своим собственным нерешительным томлением по Арагорну, таким неопределённым в течение стольких месяцев, что он почти начал верить, что все мужчины ощущают нечто подобное в присутствии короля. Он не знает, будет ли Эовин горько, но думает, что, даже если эта новость ранит её, она поймёт; она просит иногда рассказать о солдатах в военных походах, вдали от своих женщин, и он подозревает, что эти истории заводят её. С плутовской усмешкой Арагорн высказывает предположение: – Возможно, она провела эту ночь с Арвен, – и Фарамир беспомощно краснеет. Он не позволял себе думать о королеве, супруге Арагорна, в таком ключе, но… он встряхивает головой, чтобы избавиться от этих мыслей, и это веселит Арагорна. – Моя жена старше меня на множество столетий. Нам с тобой было бы непросто придумать такое, чем её шокировать. Фарамиру на ум приходит другой вопрос, возможно, более опасный. Арагорн видит его сомнения, ждёт минуту, потом подходит к лошадям и принимается поправлять сёдла. – В чём дело? – спрашивает он через плечо. – Мой брат, – начинает Фарамир и замолкает, не зная точно, о чём же хочет спросить; и в самом деле, увидев, как напрягаются у Арагорна плечи, он думает, что лучше оставить это прошлому. Но Арагорн оборачивается. – И что же Боромир? – он смотрит пристально, и его серые глаза темны, как небо перед грозой. Фарамир не может отвести взгляд. – Ты любил его? Медленно король оставляет лошадей и возвращается к нему. После короткой паузы он кладёт Фарамиру руку на плечо и привлекает его ближе. – Я очень не хочу, чтобы ты опасался, будто бы я ищу его призрак в тебе – или чтобы ты держал зло на того, кого так любил при жизни. Это отвечает на его вопрос и в то же время нет, потому что Фарамир видит, что Арагорну больно. Его брат никогда не знал короля Гондора; его брат знал только следопыта из рода Элендила, человека, с которым он путешествовал и спорил, как с равным. Фарамир качает головой: – Тебе не найти таких слов, которые уменьшили бы мою любовь к брату. И я не боюсь, что ты ищешь его во мне; я слишком не похож на него, хотя иногда мне и хочется, чтобы это было не так, – он останавливается, осторожно изучая выражение лица Арагорна. – Иногда я думаю, что, может быть, я ищу его в тебе. Внезапно Фарамир оказывается крепко прижат к его груди. – Спасибо, – произносит Арагорн тихо. Фарамир обнимает его за талию, и они стоят вместе на протяжении многих ударов сердца, каждый погрузившись в воспоминания. Потом Арагорн говорит мягко: – Да, я любил его. Как первый раз я увидел его в Ривенделе, меня тянуло к нему. Но, Фарамир, никогда не смей думать, что я желал бы поменять вас местами. Я хотел бы, чтобы его судьба сложилась иначе, чтобы мы были все вместе в Минас Тирите, каким-то образом… смеялись бы, и пили эль, и говорили о том, как было раньше… В глазах Фарамира стоят слёзы, и, когда голос Арагорна срывается, они проливаются и текут ему по лицу, но ему не стыдно. – Значит, у нас есть общая мечта, – шепчет он. – Я думаю, возможно, и не одна, – рука Арагорна находит его лицо, гладит нежно, и их объятия переходят из ободряющих в область более сладкого утешения. Украдкой Фарамир решает украсть последний поцелуй, к чему Арагорн оказывается более чем расположен. Через несколько минут они разъединяются, ведь впереди ещё долгая дорога по свежему снегу, и только потом они вновь смогут отдохнуть. Но Фарамира ничто не тревожит и, допускает он, никогда больше и не будет; ведь теперь у него есть Арагорн, и он знает путь домой.

Конец