Tired bird

POV Yusuke

Он много думает. На самом деле, очень много. И никто об этом не знает. Над ним часто подшучивают. В дружеской компании он прослыл ее душой, и все веселье закручивается исключительно на его персоне. Выпить за его счет – не вопрос, одолжить денег – да раз плюнуть, помочь кому-то, когда просят – всегда «да». У него по правде широкая душа. И никто об этом не задумывается. В работе он топит себя только потому, что не хочет оставаться без дела. И что бы ни начинал, он все равно доведет до конца, идеально точно, в совершенном порядке. Он никогда не считал себя перфекционистом, напротив, всегда отрицал подобный ярлык. Наверное, потому, что зачастую бывает скромным. Но никто не концентрирует на этом внимание. Его в шутку и за глаза прозывают пьяницей. В алкоголе он топит себя только потому, что боится остаться на суше. Он слишком устал. Но никто этого не видит. Я часто, заходя в квартиру, запинаюсь о брошенную у порога обувь, наступаю на кинутую кожаную куртку. — Сегодня во второй половине дня на Аояма произошло дорожно-транспортное происшествие. Мужчина… Телевизор здесь работает редко, но всегда поздно. Если за полночь. Я знаю, какую картину увижу, когда зайду в комнату, поэтому раздеваюсь бесшумно. Сменяющие на экране изображения отбрасывали на стену все оттенки голубого, по ногам сильно сквозило, внутри пахло сигаретами и пивом, несмотря на открытый балкон. Я привык видеть его спящим на заправленном диване, отвернувшимся к стене при таком раскладе, но в этот раз было немного иначе. Немного неожиданно. Я был уверен, что он почувствовал мое присутствие, но вида отчего-то не подал. Так и сидел, прижав к груди колено и невидяще пялясь в экран плазмы. Он как будто спал с открытыми глазами, но механическое движение – поднести к губам бутылку и убрать – выдавало то, что он относительно бодрствует. — Ты… — Снова школьницу сбили, — перебил он меня. — Вот как, — на автомате я тихо выдохнул и прошел дальше. Он на меня не смотрел. И если бы не обратился ранее, было бы похоже на то, что ему совсем нет дела до того, один он или же нет. — В данный момент водитель «Субару» разыскивается, сотрудники… Голос экранного диктора – дамы годов тридцати – был единственным, кто нарушал тишину в комнате. Хазуки молчал, я тоже как-то не мог выдавить из себя хоть что-то. У меня сценарий экспромтом изменился, и я не знал, что делать. Имея запасной ключ от его квартиры, я приходил сюда, когда был уверен в том, что он снова где-то напился. Напился не в той шумной компании, а, скорее всего, один. К сожалению, подобное стало случаться чаще. Я приходил несколько раз, заставал его в коматозном состоянии, отпаивал водой, слушал жуткие рвотные позывы за стеной туалета, помогал принять ванну и, валив на кровать, уходил. Потом стало проще – к моему приходу он уже был в отключке. Мне оставалось только удостовериться, что он жив, собрать вещи, убрать бутылки, закрыть квартиру на ключ. На следующий день он ничего не помнил, потому и вопросов не возникало. Сегодня все пошло не по плану, из-за этого я находился в легком замешательстве. А он ничего мне не говорил. Абсолютно ничего. Даже не спросил, что я тут делаю в половину первого. — Ты как сам? — все же заговорил я. Хазуки, не отрываясь от ящика, медленно кивнул. Отпил пива и облизал губы. — Сойдет. — Я думал, тебя решили раскрутить еще на один бар. — Я отказался. — А… — понятливо протянул. Просто больше слов не нашлось. — Я, собственно, проверить заходил. С утра… С утра у нас репетиция. Побоялся, что ты пропустишь. В ярком свете плазмы темно-зеленая бутылка с пивом снова сверкнула бликом, когда горлышко прижалось к влажным губам. Созерцанию этого я предпочел отвернуться. — Ну, я тогда пойду. В десять собираемся. — В течение всей следующей недели в торговых центрах в Сибуя будут проходить мероприятия… — прощалась со мной ведущая ночных новостей вместо согруппника. Может, оно было даже к лучшему – я чувствовал себя до невозможности глупо: прийти, промычать что-то нечленораздельное и тут же заявить об уходе. Я уже пересек порог комнаты, когда он вдруг заговорил. — Быстро ты. — Прости? — Обычно задерживаешься здесь дольше. В моей голове, судя по ощущениям, запускались механизмы анализа. Я слышал, как крутятся колесики, шурупы и прочее. — Не понял… С характерным звоном стеклянная бутылка соприкоснулась со стеклянной крышкой стола. — Когда ты приходишь сюда, ты не уходишь так быстро. — Так ты… — казалось, я намертво прирос к полу. Он еще никогда не ставил меня в настолько неловкое положение. — А ты думал? Он сидел перед экраном телевизора один. В следующий момент рядом с ним сидел и я. Повтор новостей прошедшего дня сменился ночной музыкальной программой, монотонная болтовня диктора – радостными выкриками двух молодых ведущих. Краем глаза я постарался посмотреть на Хазуки, но никаких существенных изменений не увидел. Только пиво он больше не цедил из бутылки, а в ящик продолжал смотреть, как зомбированный. Я знал, что ему неинтересно – он просто снова задумался о чем-то своем. О чем-то, что, на самом деле, очень далеко от музыкально-развлекательной программы. Холодный ночной воздух разносил по комнате запах улицы и ощущение недосказанности. Я ждал хоть какого-то вопроса, вроде «Почему ты приходишь сюда каждый раз?», да и сам хотел объяснить причину визита более убедительно, нежели до этого. Но тишина была нерушима, и я чувствовал, что мне не под силу ее преодолеть. — Юске, — позвал он меня, не меняя интонации, уже тогда, когда я едва ли не клевал носом. Но его голос, звучавший спустя целую вечность, моментально заставил взбодриться. — Чт… — Останься. В один момент в горле пересохло. Попытавшись сглотнуть, я хотел переспросить у него, ослышался ли я, но он повторил раньше, чем я успел что-либо предпринять. — Останься, Юске. Мы были друзьями, пожалуй, всю жизнь. Я не помню себя без него. Это было совсем не заслугой времени – мы ведь отнюдь не друзья детства. И никто об этом не знает. Мы лежали в темноте и тишине проветренной комнаты, молчали, и я был уверен, что испытываю счастье в этот момент. Соприкасаясь хотя бы рукавами футболок, прядями волос, кончиками пальцев. Хазуки, наверное, спал и не чувствовал. И никто об этом не задумывается. Я чувствовал, что он устал. Он никогда об этом не скажет. Ни об этом, ни о том, как одиноко бывает ему в такие вечера. На самом деле, очень одиноко. Но никто этого не замечает. Во мне что-то неумолимо сгорало, когда он ворочался во сне, то прижимаясь, то отстраняясь. Неподозревающий ни о чем, он всего лишь попросил друга остаться и уже не слышал, как у меня сердце заходилось только от того, что его щетина покалывала мне шею. Он спит слишком крепко. Но никто этого не видит. Мне несложно обнять его, пока он рядом и принадлежит сну. Ему несложно потерпеть, ни о чем не зная. У него слишком холодные руки и горячее дыхание. Но никто…