Capre diem

Перед глазами только безграничная синева, и кажется, будто бы смотришь в бездну. Это действительно так, думает Чарльз. Нет падения глубже, чем падение в небо - а потом всё дальше, дальше, в чёрноту и холод, где так тихо, что звуки погибают, не родившись. Пахнет свежескошенной травой и одеколоном Эрика. Последний лежит рядом и вглядывается в мягкий профиль Ксавьера - кто его знает, когда он снова увидит профессора. Надо запомнить получше. Лежать на холодной земле утром далеко не полезно, но плевать. Когда рука, на которую опирается Эрик, окончательно затекает, он опускается рядом с Чарльзом и смотрит вверх. Его пальцы легко касаются запястья Ксавьера, а тот хватает его ладонь так, что почти больно. - Ты чувствуешь, как мы падаем? - голос у Чарльза хриплый и низкий, от этого голоса сердце сжимается, - Наша планета бесконечно падает в космосе, с неизвестной скоростью и в неизвестном направлении, а знаешь, куда мы смотрим? На дно бесконечно приближающееся и удаляющейся бездны. Мне нравится эта подвешенность. - Ты пьян, Чар. - Ты тоже. Когда под спиной куртка Эрика, в ушах - голос Эрика, и можно позволить себе сделать свои мысли мыслями Эрика, Чарльз готов падать как угодно глубоко. Профессор думает, что когда они постареют, всё изменится. Но молодость его не покинула даже когда он понял, что не сможет больше ходить на своих ногах - говорят, люди взрослеют в одночасье от такого, а он не смог. В голове профессора сплошная розовая патока, потому что он слишком устал думать о спасении человечества. Эрик приходит к нему часто - сбегает под любым предлогом, но никогда не рассказывает, куда, чтобы сохранить два полюса в стабильном состоянии. В первую их встречу после Кубы Чарльз назвал его ошибку самой лучшей идеей, что когда-либо приходила ему в голову. Ради того, чтобы неуправляемые, отчаянные и обозлённые на весь свет совершенные существа не вылезали из железного кулака Магнето, Чарльзу не было жаль ног и шанса закончить жизнь с Эриком. Эрик приходит часто - но напиваются они впервые. Вообще, это даже как-то слишком инфантильно - искать решения на дне бутылки, но так уж получилось. Чувство вины выжгло всё светлое в Эрике - Чарльз готов выть от одиночества. Кажется символичным, что они оба лежат на траве перед школой, прикрытые небрежно наброшенным ментальным щитом - так и их жизни были аккуратно возложены на алтарь всеобщего благополучия. Утреннее небо - звонко-синее, и солнечные лучи ещё где-то вдалеке, еле кажут носы из-за горизонта. Холодно; но если лечь поближе, будет теплее. Эрику хочется рычать, хорошенько встряхнуть Чарльза и сказать: как же ты заебал со своей самоотверженностью, грёбанный ты педагог. Как же ты заебал гробить любую возможность того, чтобы быть счастливым. Но когда в его голове возрождаются во всей ясностью те страшные минуты на пляже, вспоминает, как держал тёплую окровавленную пулю в ладони - и лёгкое багровое пламя смывает все мысли из его головы. Каждый раз его тело пронзает страх, как в тот самый момент. Пока что они молоды, думает Эрик. Годы избавят их от излишней чувствительности. Однажды сердце Леншерра окаменеет и он забудет своё имя, забудет, как его произносил Чарльз. Однажды профессор перестанет смотреть на него с нежностью, и единственной темой их разговоров станет вопрос выживания мутантов. Но это потом, когда-нибудь. - А представляешь, если бы эти дети были бы и взаправду нашими, - снова подаёт голос Чарльз, - хотя я не уверен, что бесплодны из всех мутантов меньше половины. Даже не уверен, способны ли к скрещиванию мутанты со способностями разных спектров, и являются ли люди и мы одним биологическим видом, потому что последние анализы показывают наличие другого хромосомного набора у одного из наших мальчиков - у него должен быть синдром Дауна, но нет, парень совершенно здоров с лишней хромосомой. И всё-таки, ты представь, - Чарльз сглатывает слюну и сонно, пьяно поднимает брови, прикрыв глаза - наши с тобой дети. Эрик молча тянет его за руку, вынуждая повернуться к себе лицом. Ланшерр проводит большим пальцем по скуле Чарльза - и мир расплывается зелёно-голубо-чёрным маревом, по земле струится мощный гул. Конечно, он представлял, но всё это - для другой жизни. Ксавьер прикладывает два пальца к виску и транслирует во всех подробностях в мозг Эрику то, что бы он сделал с ним в тщетных попытках завести детей, будь его воля. - Тебе пора. - тихий голос разбивает сладостную иллюзию, и перед глазами Эрика только чужое лицо. - Помоги мне. Подхватывая Чарльза на руки, Эрик снова чувствует жар вины и совершенно неуместного возбуждения. Тёплый, уставший профессор уютно устраивается у него на плече, поэтому Ланшерр принимает решение отнести его до постели, несмотря на то, что его могут заметить. Кресло двигается следом, тихо шурша по земле. Эрик ловит себя на том, что совершенно не помнит, как они оказались на улице. Когда-нибудь он себя сломает и перестанет приходить. Но когда-нибудь, не пока он так молод.