Согрей мою душу, растопи мое сердце

Злость покинула его так же внезапно, как и возникла. Торин остановился и перевел дух - в запале он ушел далеко вперед и отряд теперь плелся позади, благо, морготова тропа в этой половине леса пока что ни разу не прервалась и не исчезла, деля лес надвое практически идеально ровной линией. Отряд приближался. Торин с неохотой обернулся. Хмурая физиономия Двалина маячила самой первой, слева от него шагал Фили, на небольшом расстоянии позади следовал Балин, а рядом с ним Торин больше угадал, чем увидел, присутствие Рейневен. На сердце стало горько, и король гномов вновь пошел вперед. Наверное, не стоило так срываться на неё. Чувствовать уколы совести было неприятно, но Торин и не пытался их смягчать и оправдывать себя. Не стоило, ведь девушка и без того испугалась сверх меры. Торин до сих пор помнил её распахнутые на пол-лица глаза. А вспоминая их выражение, сразу начинал сомневаться в истинной природе пережитого ею потрясения. Не стоило, надо было... От самоупреков было никуда не деться, от них становилось тошно. Торин поморщился, только представив выражение собственного лица. Пожалуй, он и сам бы не хотел себя сейчас видеть. Он шел, опустив голову, будто глядел под ноги, а на самом деле просто избегал смотреть на лес. То и дело ему снова виделось, как из мутного пелены вырываются, разрывая вездесущий туман в клочья, черные гибкие ветви-плети, как они тянутся, свиваясь в кольца и распрямляясь над беспомощно распростертой в пыли девушкой, пытаются захватить ее ногу и завязаться на ней узлом. Гном усилием воли отогнал видение недавнего кошмара. Проклятый лес. Он заманил их, запутал, заморочил в своём колдовском лабиринте. Они попали в плен, спасения из которого может и не быть. Им было сказано идти строго по тропе и не сходить с неё ни при каких обстоятельствах. Якобы только в этом случае их минуют все возможные беды. Как же просто это выглядело в доме оборотня, и чем обернулось в действительности! Не так давно Торин додумался до того, что главной опасностью леса является сама тропа, в которой отряд видел путеводную нить и защиту от лесных тварей. А за всё время ни одна лесная тварь не явила себя каким-либо образом, зато тропа творила, что хотела. Будь Таркун сейчас с ними, возможно, было бы проще. Может быть зачарованная злыми силами дорога подчинилась бы старому волшебнику, и отряд давно бы покинул негостеприимный лес. Воспоминание о Таркуне не принесло ничего, кроме вновь вспыхнувшей досады и злости. Много обещаний, много красивых слов, много заверений в будущем успехе, а на деле всё оказалось совсем не так. Только один раз Торин сделал так, как сам считал нужным, тайком ото всех уведя отряд из Ривенделла, во всех остальных случаях он следовал за волшебником, наступая при этом на собственную гордость ради великой цели, а взамен получив зрелище скачущего прочь от границ Лихолесья Таркуна. Торин настолько ушел свои мысли, что совсем позабыл о необходимости отдыха. И когда Фили догнал его и тронул за плечо, Торин не сразу понял, что от него требуется. Недавняя неудача еще довлела над гномами, и все хранили угрюмое молчание. Торин медленно обошел выбранное место, больше следуя выработавшейся в походе привычке, чем действуя сознательно. Ему виделась обреченность в глазах каждого, и он надеялся, что никто не заметит этой же обреченности у него во взгляде. Торин не думал сдаваться и намеревался во что бы то ни стало выйти из Лихолесья, но именно сегодня это гадкое чувство зародилось в душе, и пока что король гномов не мог от него избавиться. Вернувшись, он обнаружил, что Рейневен уже спит, завернувшись в плащ как в кокон и подложив под голову его котомку. Торин не успел понять, радоваться ему или огорчаться, что возможно неприятного разговора теперь не будет, но все мысли об этом разом вымело, стоило ему только нагнуться над спящей. Он несколько раз сморгнул, будто не веря своим глазам: во сне Рейневен улыбалась, и такой светлой улыбки на её лице Торин не видел уже очень давно. Горло сдавил спазм. Он опустился на одно колено и крайне осторожно прикоснулся к волосам Рейневен, опасаясь нарушить столь ценный после пережитого этим бесконечным днём покой, и ещё больше - спугнуть тайную радость любимой, поселившуюся на потрескавшихся сухих губах. Всполохи неохотно разгорающегося огня плясали на лице девушки, и Торин не понял, на самом ли деле она пошевелилась, причмокнув во сне губами, или это игра света и тени обманула его. Торин подтянул одеяло выше, закрывая её затылок, и, ступая как можно тише, ушел к костру, возле которого собрались Двалин, Глоин и Нори. Последний вскоре отправился спать, а Глоин, стоя на коленях, продолжил колдовать над робким пламенем. Здешняя древесина разгоралась неохотно, огонек то и дело норовил погаснуть, но гномье умение управляться с огнем и упорство взяли верх. Удовлетворенно крякнув и потирая испачканные сажей руки, Глоин сел напротив костра рядом со старшим братом, который умудрился заснуть сидя. - Мне не кажется, что здесь безопасно, - прошептал на ухо Торину Двалин. - Здесь так же, как и везде, - так же шепотом, не поворачивая головы, ответил Торин, цепким взглядом изучая стоянку. Измученные голодом, жаждой и неопределенностью, верные ему гномы укладывались, где придется, и мгновенно засыпали, вверяя свою жизнь не менее усталым, чем они, дозорным. - Мне тут не нравится, - упрямо повторил Двалин. Торин скосил глаза и увиденное ему не понравилось: если уж Двалин выглядит настолько обессиленным, то что тогда говорить об остальных? И не верить интуиции Двалина Торин не мог, так же как не мог поступить иначе, а только остаться здесь. Не к месту вспомнилось Троллье плато, и ночёвка в развалинах фермерского дома, едва не закончившаяся плачевно. В тот раз дурные предчувствия были у Рейневен, а он не внял им в силу тех же обстоятельств, что и сейчас. Так может стоит в этот раз поступить по-другому? Сердце ничего не говорило ему, хотя он честно старался разобраться в собственных предчувствиях, пока наблюдал за тем, как ворочается во сне хоббит. Неизвестно, какой вариант будет более жестоким - сознательно остаться здесь и подвергнуться возможной опасности, либо разбудить всех прямо сейчас и погнать полусонных и ничего не соображающих спутников дальше по тропе через черный ночной лес. Торин вздохнул. Предчувствие может так и остаться предчувствием, в то время как внеурочный марш-бросок удесятерит усталость и злость. По-видимому, Двалин пришел к тому же выводу, потому как кивнул, принимая затянувшуюся паузу за ответ. - Ложись спать, Двалин, - молвил Торин, и голос его был совершенно безжизненным. - Я останусь в дозоре, спать совсем не хочу. Он с силой хлопнул друга по плечу, одновременно подталкивая в сторону спящих. - Ты уверен? - с неприкрытым сомнением возразил Двалин, не торопясь выполнять указание. - Уверен. Иди. Разбужу тебя через пару часов, - отчеканил Дубощит. - Хорошо, я пойду, - кустистые брови младшего Фундинула дернулись вверх, что говорило о том, как сильно он не одобряет королевское упрямство. - Но только если ты поешь! От проницательного взгляда Двалина было не скрыться, вдобавок, выражение лица воина не сулило ничего хорошего Торину в случае отказа. Мужчины недолго сверлили друг друга глазами, потом король шумно выдохнул и сердито поджал губы, злясь на то, что всё в данный момент было против него, даже отговориться тем, что Рейневен заснула на его вещах, а будить её не хочется, не удалось - Двалин протягивал ему полную горсть крупных сухарей и выразительно молчал. Более того, никуда не ушел, и даже не отвернулся, пока не осталось ни одной крошки. Темный шатер из побегов хваткого плюща плотно сомкнулся над стоянкой, образуя зловещий полог. Зыбкое пламя костра освещало его снизу, создавая впечатление пребывания в низкой пещере, но, несмотря на такое сравнение, гном совершенно не чувствовал себя спокойно. За границы, обозначенные ветвями, слабый свет уже не проникал, или его поглощала чернота лесной ночи. Оставшись в одиночестве, Торин подбросил в костер еще несколько веток. Они не сразу сдались огню и злобно и ядовито шипели прежде, чем загореться. Торин с подозрением принюхался к полупрозрачному дыму - воспоминания о попавшей в костёр дурман-траве еще не истерлись из памяти, но этот дым не имел подозрительного запаха. Гномий король протянул к огню замерзшие руки. Робкое тепло осторожно лизало пальцы, мужчина прикрыл глаза, представляя себе, как медленно и приятно растечется оно по усталому телу, как вдруг что-то сильно толкнуло его в грудь. Это случилось так внезапно, что Торин не смог сохранить равновесие и тяжело осел на землю. Вернуть себе прежнее положение не вышло, ни сразу, ни по прошествии нескольких бесконечных минут. Торин внезапно оказался пленником собственного тела, едва способный пошевелить даже пальцем, будто странный удар выбил из него все силы. Он огляделся, еще надеясь найти шутника и хорошенько всыпать ему за такие игры, но отряд спал беспробудным сном. Ситуация беспокоила - в тот момент, когда на нём лежала ответственность за жизни участков похода, Торин потерял способность защищать даже самого себя! И как это исправить, он не мог и представить, а злость и досада были не лучшими советчиками. Свет от костра - красный, назойливый - пробивался через опущенные веки и причинял жгучую боль, стоило даже немного приоткрыть глаза, но Торин не сдавался с чисто гномьим упрямством, тёр сухие глаза шершавыми жесткими пальцами и принуждал себя не спать. Превозмогая резь, он смотрел на огонь и пытался сосредоточиться на подсчете, не понимая, что же считает: яркие язычки, весело выплясывающие на обугливающихся ветках, или сгорающие палочки хвороста. Пламенные танцовщицы перепрыгивали с одной на другую, сплетались и разбегались снова. После нападения дракона на Эребор, отношение Торина к огню было несколько настороженным. Стихия, подвластная любому гному-кузнецу, часто являлась ему в ночных кошмарах смертоносной, а не созидательной силой. Но сейчас горестные воспоминания не мучали короля, и он завороженно смотрел на огонь, попав под его власть настолько, что забывал дышать. Да и дышать было почти нечем - после реки к духоте прибавилась сильная влажность. Торин рванул высокий ворот рубашки, пытаясь помочь себе, но шнуровка была давно распущена и ожидаемого облегчения не последовало. Гном с ненавистью огляделся. Плющ, задушивший не одно могучее когда-то дерево, теперь вольготно обитал на высохших стволах, давно лишенных коры. По ощущениям, одна из этих хищных ветвей незаметно дотянулась до него и туго обвила горло, высасывая жизнь. Торин чувствовал себя выпитым до дна этим лесом, лишенным последних сил и воли к жизни, и брошенным умирать бесполезным и безвольным мешком костей. В памяти ожило воспоминание из далекого детства: будучи совсем юным, Торин случайно увидел очень старого гнома, доживающего свой срок в кресле у камина, и был потрясен немощью настолько, что пообещал себе сложить голову в честном бою, нежели умирать бесполезной развалиной. Но все обернулось не так, как хотелось бы, и немощь настигла его даже раньше старости. Странные для гнома ощущения сейчас владели наследником Эребора. Для эльфа - в самый раз, но чтобы гном чувствовал себя увядающим? Но нет, никакое другое сравнение не могло возникнуть в увязшем в тумане разуме Торина Дубощита. Он и на самом деле увял, увял в этом проклятом лесу. Высох. Истощился. До капли. Или почти до капли. Раздражение и злость, собравшиеся под самой кожей, жгли изнутри, вызывая нестерпимое желание вскочить и что-то делать... Но он не мог пошевелиться и от отчаяния захотелось волком завыть на луну. Луны, впрочем, не было, и Торин зло уставился на огонь. Разрозненные обрывки мыслей и догадок наконец собрались вместе, отчего смертельная сонливость улетучилась. Торин понял, в чем дело. Он слишком сильно беспокоился обо всех. Боялся, что кто-то погибнет по его вине, отстанет, заблудится, потеряется... От мутного рассвета до серого заката... Все эти бесконечные мучительные ночи, наполненные тревогой и переживаниями. И так разительно отличалось от этого не испытанное прежде королем гномов ледяное бездушное умиротворение в те часы, когда он шел по тропе, обогнав отряд не на одну сотню шагов. Ни забот, ни хлопот, как когда-то пренебрежительно говорила его бабушка про людей из Дейла. Ни забот, ни хлопот. Несколько часов спокойствия, тишины и отсутствия ответственности. Да, тревоги изматывают его, вот почему он такой усталый, и никакая эта не старость, да и голод тут не при чем, вспомнить хотя бы первые зимы в Синих Горах, когда он работал как проклятый и почти не ел. И крамольная мысль о том, что в одиночку он бы уже давно преодолел и лес, и озеро и точно бы в срок подошел к Тайной двери, ничуть не ужаснула Торина. Он и сам не заметил, как его губы растянулись в нехорошей улыбке. Порыв ветра отбросил спутанные волосы за плечи, стер с лица недобрую усмешку. Торин всем корпусом подался вперед, вдыхая чистый сладкий воздух, которым невозможно было насытиться и жадно дышал им, пока не заболело в груди и не закружилась голова. Тогда он спрятал лицо в ладонях, пытаясь вернуть миру стабильность, и провалился в череду ярких и коротких видений: теплая звездная ночь, плакучие ивы над рекой, дрожащая водная гладь, точь-в-точь повторившая россыпь созвездий на небосводе. Ощущение ночной прохлады на обнаженной коже, теплой воды, в которую он заходил - все было настоящее, живое. Теплое и нежное, как тело любимой, которую он прижимал к себе и на ходу целовал... Рейневен! Торин вскочил на ноги одним махом, разом забыв про паралич. Больше всего в этот момент он ожидал обнаружить себя там, где только что находился в этом странном сне-реальности. Но гномий король снова видел спящий лагерь и медленно угасающий костер посреди него. Торин опрометью бросился к Рейневен, и он бы не удивился, если бы не нашел девушку там, где оставил её спящей. Ведь она только что была на берегу реки, вместе с ним - в теплой и ласковой воде, и его руки еще помнили её гладкую мокрую кожу, прижимающуюся к нему мягкость гибкого девичьего тела, слышал её тонкие, порой перемежающиеся с хриплыми, стоны возле своего уха... А она спала и видела хорошие сны, иначе с чего бы ей так улыбаться, самой этой улыбкой разгоняя гнетущий сумрак. Торин наклонился ближе, слушая её дыхание - почему-то немного неровное, не как у спящих, - натянул на плечи сползший плащ и уже начал вставать, когда уловил такой же тихий, тонкий полустон-полувыдох, какой ему снился только что. Но Рейневен безмятежно спала, и Торин решил, что ему показалось. Дурные мысли, за которые теперь было невыразимо стыдно перед самим собой - как вообще он мог додуматься до того, чтобы бросить всех? - испарились почти без следа, оставив лишь горькое послевкусие. Костер, который Торин оставил угасающим, разгорелся и теперь вздымался на пару футов ввысь ярким столбом сильного пламени и хорошо освещал поляну. Кто-то успел подкинуть хвороста до того, как огонь, с таким трудом добытый, угас, - подумал Дубощит, возвращаясь. А когда подошел ближе, то разглядел чей-то силуэт по другую сторону весело потрескивающего костра. Ноги Торина будто сами собой приросли к земле. Сквозь рвущееся к небу пламя он видел гнома, мужчину, со светлыми, скорее, даже рыжими растрепанными волосами до плеч, одетого в куртку с богатой меховой оторочкой из рыжей лисы. Хотя, может и не рыжей, через пламя все кажется огненного цвета. Никто из его отряда не был похож на того, кто сидел у костра. Никто, кроме Фили. - Фили! Тебе что не спится? - строго спросил Торин и осекся, внезапно заметив, что находится совсем не в Лихолесье. А потом сидевший у костра гном повернул голову, посмотрел Торину в глаза и поднялся навстречу. - Ну, здравствуй, брат! - молвил тихо. Торин заметно вздрогнул от звука его голоса. Потом его прошиб ледяной пот, и он узнал, каково это, когда волосы шевелятся сами собой. Потом Торину резко стало жарко, а ноги совсем ослабли. Фрерин и раньше являлся ему. Сначала - в затягивающих и мучительных кошмарах, в которых Торин всегда на одно мгновение, на один удар сердца не успевал спасти или закрыть брата собой на поле боя. Потом - жгучие, как те костры, сны, где Торин тысячи раз поднимал мертвое тело брата на высокий уродливый холм из торчащих во все стороны корявых веток и бережно укладывал рядом с обезглавленным телом деда, а потом сам горел вместе с ними, ночь за ночью. Много лет спустя кошмары сменились воспоминаниями, сценами из детства и юности... А потом Фрерин стал сниться все реже и реже, словно отпуская его. Так что Торин отлично разбирался в подобных видениях, но происходящее с ним сейчас не было похоже ни на одно из них. Тот, кто выглядел как Фрерин, внимательно смотрел на Торина сквозь языки пламени, молчал и терпеливо ждал, словно понимал, какое впечатление произвел своим появлением. А Торин так же смотрел на него, и никак бы ему не наглядеться на родное и живое лицо, но вместо знакомых черт, смягченных теплым светом огня, гномий король видел совсем другое. Страшное, далекое, то, что он надеялся уже забыть, но, как выяснилось, помнил слишком хорошо. Смертельное бледное тонкое юношеское лицо с пятнами засохшей крови, аккуратно заплетенная бородка и прилипшие к окровавленной шее пряди светлых волос. И навсегда застывший детский испуг в светло-голубых глазах. Пламя быстро охватило сухие ветки, густой дым столбом повалил вверх и окутал мертвое тело. Торин успел увидеть, как от жара вспыхнули волосы, как огонь хищно потянулся к лицу, а потом Двалин оттащил его, не замечая сопротивления и закрывая ладонью глаза, чтобы Торин не увидел лишнего.

***

Прогоняя воспоминания, Торин крепко зажмурился и потряс головой. - У тебя седина в волосах, Торин, - заметил Фрерин, и его голос, уже почти забытый, вернул Дубощита в действительность. Младший сын Траина отступил на шаг, жестом приглашая брата присоединиться к нему. - А ты... возмужал, - сказал первое, что пришло на ум, Торин, но не двинулся с места. Гном, стоявший по ту сторону костра, вне всяких сомнений был Фрерином, но не тем, кто навечно остался в памяти Торина золотоволосым юношей, едва преодолевшим порог совершеннолетия. Этот Фрерин и вправду выглядел как зрелый мужчина, гном в самом расцвете лет, как ровесник Торина - так, как и мог бы выглядеть сейчас, если бы не Азанулбизар. - Моей мечтой было повзрослеть, - сообщил Фрерин. - Я помню, - кивнул Торин. - Видимо, Великий Кузнец и Отец всех гномов решил исполнить её хотя бы за чертой... - Видимо, счел, что мне лучше предстать перед тобой в таком виде, чем... - неожиданно повысил тон Фрерин, - обугленным и обезображенным огнем! Торин вздрогнул как от удара и умолк, не зная, что ответить. Такого упрека он не ждал. - Гореть было больно, Торин. Очень больно, - Фрерин снова говорил негромко и мягко, несмотря на источающую яд интонацию. - Ты уже давно был мертв, когда я зажег огонь. Твое тело остыло и... - будто бы оправдываясь, промолвил Торин. - Да, да... ты же так долго не решался поднести факел... сжечь родного брата... Но мне все равно было больно! Очень больно, Торин. Я чувствовал, как огонь сжирает меня, как вгрызается в мою плоть, мертвую, холодную! Мы все чувствовали это, понимаешь?! Торин вдруг понял, отчего, стоя так близко к высоко вздымающему пламени, он не чувствует жара. Здесь было холодно, как в самую студеную зиму, и с каждой минутой воздух становился суше и морозней. - У нас не было иного выхода! - яростно выпалил король-изгнанник, сжимая кулаки и ощущая такую боль, словно это его плоть горела живьем. - Я не мог... Никто не мог допустить, чтобы тела павших воинов кхазад клевало и оскверняло вороньё! Торин был ни жив, ни мертв. Премерзкая дрожь сотрясала его тело, и он никак не мог справиться с ней, а собственный голос звучал словно воронье карканье. Не такой он представлял себе встречу с братом. Собственно, он вообще никак её себе не представлял, и даже не думал о подобной возможности. Единственное, чего бы Торин хотел, это вернуться в прошлое. Хотя бы в тот проклятый вечер, когда деду-королю взбрела в голову безумная идея о возвращении гномам давно утраченной Мории, и Трор незамедлительно собрал Совет, чтобы объявить о сборе войска и немедленном выступлении. До конца дней своих Торин будет помнить, как что-то перевернулось у него в душе при виде загоревшихся глаз младшего брата, в нехорошем предчувствии, которое он тогда не принял в расчет, сжалось сердце. По сути, Торин сам был еще юнцом, но уже сознавал своё старшинство и ответственность, то ли потому, что родился таким, то ли в силу того, что воспитывали братьев по-разному. Вернуться бы в тот день, и он бы подошел к брату и крепко сжал его плечо пальцами, сжал бы так сильно, что Фрерин бы не смог не подчиниться. А потом незаметно увел бы в тренировочный зал, а может еще куда, где никого бы не было в этот поздний час, и собственными руками переломал юному искателю подвигов ноги, дабы тот не смог уйти с войском. Пусть бы Фрерин проклинал его всю жизнь, пусть бы никогда не посмотрел в его сторону и ненавидел сильнее самого лютого врага, но он был бы жив. Торин смотрел в пляшущее и ревущее пламя, но видел ту картину, которую так красочно расписывало его воображение, и лишь короткий смешок Фрерина заставил его очнуться. Фрерин улыбался, улыбался нехорошо, насмешливо, будто свысока, прекрасно осведомленный о мыслях и чувствах старшего брата. Торин почувствовал себя хуже, чем если бы оказался прилюдно обнаженным. Сейчас будто не тело его, а душу, все её сокровенные тайны, выставили на всеобщее обозрение. Нездоровое, неправильное, осознанно неуместное ликование от встречи с братом, пусть он и был призраком, дало первую трещину, которая прошла по живому. Оказаться внезапно уязвимым тогда, когда меньше всего этого ожидал, было больно, но именно эта боль подействовала на Торина отрезвляюще. Гномий король сделал глубокий вдох и посмотрел на призрака совершенно по-другому, словно пелена обманчивой радости спала с его глаз. Призрак. Всего лишь призрак. Только призрак. Злопамятный, злорадный, надменный и даже немного капризный, не имеющий ничего общего с его младшим братом. Cмеющееся Золото, Живое Солнышко Эребора - так звала Фрерина бабушка, и золотоволосый малыш, а потом - взрослеющий на глазах мальчишка, юноша, молодой сильный воин, таким и был, даря всем свою улыбку и радость от того, что он просто живет на свете. Торин на собственном опыте знал, как суровые испытания могут изменить характер, но может ли изменить характер посмертие? И Торин без промедления ответил сам себе: не может. Откуда взялась эта уверенность, он даже не стал задумываться, просто это была одна из тех вещей, в которых он был уверен раз и навсегда. Морок. Очередной морок, посланный чудовищем, коим оказался лес. Таинственным образом вызнав о его тайной боли, Лихолесье безжалостно использовало этот рычаг, а он попался на наживку с готовностью глупой речной рыбешки. Но если он не будет принимать близко к сердцу все, что говорит ему "Фрерин", то сумеет воспротивиться чарам леса. Однако призрак брата, похоже, с легкостью читал его мысли, потому что надавил сильнее. Не дождавшись, чтобы Торин присел с ним рядом, Фрерин отправился на небольшую прогулку. Торин остался на месте, но не сводил с него взгляда. Понимая, что это всё же морок, Торин не смог подавить в себе давнюю тоску и с жадностью ловил каждое движение брата. Занятый этим, он не сразу понял, что оба они оказались среди спящего лагеря и костер, разделивший их, был тот, что с такими усилиями развел Глоин. Негромкое похрапывание раздавалось то тут, то там. Фрерин ходил между спящими, наклоняясь и приглядываясь к каждому, его губы двигались, но Торин не слышал ни единого слова. Фрерин склонился над спящими принцами, которые были и его племянниками тоже. - Сыновья сестры моей... - тихо молвил он с горечью в голосе. - Теперь старше меня вдвое... Торин, ты решил и их убить? Тогда ты такой же безумец, как и наш дед. Взгляд Фрерина был полон укора, но Торин выдержал и не отвел глаз. - Все они не меньшие безумцы, чем ты, брат, - продолжил Фрерин. - Я все знаю, Торин. Это одна из привилегий посмертия. Только потомок Трора мог додуматься до того, чтобы таким малым числом отправиться в драконье логово. Смауг все еще там и покидать Одинокую гору не собирается. Как не собирается и пускать кого-то внутрь. Чего ты хотел добиться, Торин, взяв с собой столь малое число воинов... да и воинов ли? - Они преданны, и сердца их горят местью. - И безумием, возможно. Мстить дракону? Тут и армии будет мало, а армия за тобой не пошла. Народ предпочел спокойную и сытую жизнь в Синих горах твоей безумной авантюре. - Я не собираюсь воевать с драконом в одиночку и рисковать их жизнями зря. Мне нужен всего лишь Аркенстон, чтобы под мои знамена встали армии семи гномьих родов! - Аркенстон! - воскликнул Фрерин и, запрокинув голову, разразился веселым смехом. - Ты думаешь, что взять его будет так просто? - У меня свои соображения на этот счет! - Дело твое, брат, - устало махнул рукой Фрерин. - Мне-то уже не умирать. Торина бросило в жар, когда Фрерин остановился возле спящей Рейневен. И если на родных племянников Фрерин смотрел, как на что-то незнакомое, но само собой разумеющееся, то спящая девушка, которая сейчас мало чем отличалась от своих спутников, разве что отсутствием бороды, заинтересовала его куда сильнее. - Ты женился?! - изумился он, вглядываясь в ни о чем не подозревающую и сладко спящую Рейневен так, что Торину стало не по себе. Он совершенно не желал, чтобы на его женщину так смотрели. Пусть даже это родной брат. Пусть даже мертвый. Особенно потому, что мертвый. - Всё-то ты знаешь, - хмуро буркнул он. - А тут и знать особо нечего, - Фрерин теперь был в необъяснимо приподнятом настроении, и это настораживало Торина еще больше. - Она отмечена тобой. Отмечена кровью рода Дурина и отдала свою кровь тебе. - Отойди от нее, не тревожь сон живых. - Ревнуешь? - в светлых глазах Фрерина запрыгали огненные бесенята. - Или боишься, что я ей наврежу? Успокойся, я не собираюсь ничего ей делать, но твое безумие всё более очевидно для меня. Утащил за собой племянников, а теперь, оказывается, еще и женщину с ценной ношей. Помнится, в юности ты был более серьезным. - Фрерин, прекрати! - почти рявкнул Торин. Его тело жгло, недавний холод больше не ощущался. Король чувствовал, как по лицу стекают струйки пота, щекочут шею и проникают за шиворот. - Ты так хотел увидеть меня снова, а теперь просишь замолчать? - сокрушенно вздохнул Фрерин. Обойдя спящий лагерь еще раз, он снова остановился вблизи Рейневен, и Торин сорвался с места и пошел к брату. - Я хочу, чтобы ты перестал сыпать беспочвенными упреками в мой адрес, и мы бы поговорили... как братья, - сжав челюсти, Торин боролся с желанием взять этого несносного призрака за грудки и оттащить подальше от Рейневен, племянников, да и от всех остальных тоже. - О чем могут поговорить мертвый и живой? Мы давно по разные стороны Черты, Торин. И я даже не знаю, почему вдруг оказался здесь, вижу тебя и разговариваю с тобой. - Я тем более не могу тебе этого сказать. Некоторые, особенно люди, считают, что умершие могут наблюдать за живыми из-за черты. Слышать их, и иногда вмешиваться в их жизнь. Они бы сочли нашу встречу веским доказательством своей идеи. - И ты тоже веришь в эту чушь? - фыркнул Фрерин. - Может, это и не встреча? Может, я просто тебе снюсь? - Я тысячи раз видел тебя во сне и знаю, что сейчас это не сон! - возразил Торин. "Не сон, а морок злодейского леса," - пронеслась мысль, увязая в мешанине образов, воспоминаний, услышанных накануне фраз. Торину становилось нестерпимо жарко. Жажда, с которой он с трудом свыкался, теперь и вовсе стала мучительной. Фрерин постоял рядом со спящими еще немного, всматриваясь в незнакомые ему лица, а потом, к огромному облегчению Торина, вернулся на бревно. - Я бы хотел снова побывать в Эреборе, - вдруг сказал он тихо и печально, и Торин дернулся, поняв, что слышит настоящий голос своего брата. Настоящий тем, что в нем звучали те эмоции, что были присущи молодому гному еще при жизни, совершенно лишенные злобы и сарказма. Фрерин замер, опустив голову на грудь и неотрывно глядя в без устали пляшущее пламя. Торину захотелось подойти к нему, обнять и привалить к своему плечу голову с буйной золотой гривой. - А разве тебе не дано там побывать? - неуверенно спросил Дубощит, медленно приближаясь к брату. - Ты же знаешь про Смауга, наверное не от кого-то, а сам видел... - Не видел, ни разу так и не смог попасть туда... Хотя и шанса сделать это у меня не было. Я по маме очень соскучился, а она там осталась, - на этот раз вздохнул Фрерин совсем душераздирающе, и это немедленно нашло отклик в готовом к состраданию сердце Торина. Жар становился нестерпимым, Торин был уверен, что горит изнутри. Болели все кости и внутренности, и дышать становилось всё труднее. Тяжелая амуниция невыносимо давила на плечи, и Торин без сомнений расстегнул тайные замочки на кольчуге и сбросил ее на землю. - Я думал, мертвые могут побывать везде... - хрипло выдохнул Торин, подходя к брату без всякой опаски. Даже вдали от костра не было прохладнее, здесь же он и вовсе чувствовал себя стоящим посреди пламени. Стало больно глазам и коже, которая не была защищена одеждой. Мир вокруг подернулся жарким пламенеющим заревом. Торин протянул руку и накрыл ладонью плечо брата. От неподвижно сидящего Фрерина исходил мертвенный холод, но Торину, сгорающему в жару, он показался живительным. - Нет. Я бы нашел маму в Эреборе... Я хочу снова увидеть её, она же умерла, как и я. Я никого не встретил здесь. Ни отца, ни деда... никого. Я один, Торин. Я здесь один, - с отчаянием зашептал Фрерин, кутаясь в рыжий мех, сжимаясь в комок, насколько было возможно при ширине его плеч. Торин попытался обнять его. Одиночество Фрерина в посмертии представилось ему самым страшным кошмаром после его смерти. Но утешить призрака не вышло, тело занемело и не слушалось. - Но ты не торопись сюда, брат, - Фрерин умоляюще взглянул на Торина снизу вверх. - Прошу тебя, не торопись. Здесь не хорошо и не плохо, но тебе сюда пока рано... Побереги себя, брат. Торин слабо кивнул. Голова кружилась, мир расплывался перед глазами, он сильнее оперся на сидящего брата, с трудом осмысливая сказанное им. - Дай мне обещание, Торин, что останешься в живых, - продолжил Фрерин. Торин почувствовал облегчение, когда ледяные руки обхватили его запястья - он инстинктивно тянулся за этой неживой прохладой, невзирая на ощутимое сопротивление призрака. - Обещаю-ю-ю, - просипел гномий король, глаза которого закрывались сами собой. - Тебе нельзя за мной идти, уходи, уходи Торин! - в голосе Фрерина слышалась паника, что-то невообразимое творилось вокруг, но Торин едва ли замечал это, он всей душой тянулся к родному существу, смерть которого оплакивал и доныне. Фрерин разозлился и толкнул Торина сильнее, но это не помогло, потому что король гномов, едва обретя равновесие, снова шагнул к нему. - Остановись, Торин! Стой! Стой же! Тебе нельзя сюда, тебе слишком рано! Остановись!!! Торин уже ничего не видел и не слышал. Он горел заживо, его тянули в разные стороны неведомые силы, и не было мочи им противиться. - Торин, пообещай мне... Отнеси эту вещь в Эребор, пожалуйста... Ты слышишь меня? Слышишь, брат? - голос Фрерина доносился будто издалека. Не имея возможности что-то видеть, совершенно потерявшийся в пространстве, Торин попытался ухватить брата наощупь, но только воздух со свистом просачивался сквозь пальцы. Что-то небольшое, обжигающе холодное и тяжелое упало ему в ладонь, и гном инстинктивно сжал кулак, удерживая это. Тут же вокруг ослепленного и обездвиженного гнома взвились вихри, что-то страшное завыло, взревело, возражая происходящему, и страшно стало так, как никогда не было раньше, первобытный ужас поднялся из глубин подсознания, настойчиво подталкивая Торина к грани отчаянной паники. - Фрерин! - выкрикнул он, из последних сил рванувшись вперед. Его сбило с ног и с силой отбросило назад. От удара о твердую поверхность Торин потерял сознание. *** Ори не испытывал страха. Его окружала непонятная, чужая, пугающая среда, но молодой гном день за днём находил в угасающей природе Лихолесья чарующую и пугающую привлекательность. Сорвавшись вслед за братьями из родной библиотеки в Эред-Луин, не умеющий толком обращаться с оружием и только кое-как - с рогаткой, летописец и художник опомнился, кажется, только после того, как к ним присоединился Бильбо Бэггинс, до этого пребывая в состоянии хмельной эйфории, чему немало способствовали его неугомонные, отважные и бесстрашные ровесники. Фили и Кили, рядом с которыми он вырос и всегда мечтал быть похожим на них хотя бы немного, могли воодушевить и мертвеца, не говоря уже об Ори, впитавшем легенды о героях прошлых эпох с молоком матери. Над ним ни разу никто не подшутил и не разыграл, будто видя со стороны что-то, чего Ори сам о себе не мог даже предположить. И, ощущая эту поддержку, Ори каждый день обнаруживал в себе что-то новое. Оказалось, он способен бежать несколько часов подряд, да и сражаться тоже научился: его не оставляли своими заботами родные братья, принцы и даже суровый Двалин, перед который Ори робел, пожалуй, даже больше, чем перед самим Королем. Однако из подсознания страх всё таки никуда не девался и являлся мутными, непонятными снами, в переплетениях которых не разобраться было никому на свете. Ори просыпался и совсем ничего не помнил, но неприятное послевкусие долго не отпускало его и неохотно отходило на второй план лишь под воздействием неоднозначных впечатлений от нового дня, похожего на вчерашний, как две капли воды. И лишь только раз за весь поход Ори понял что ему страшно: когда, проснувшись среди ночи, услышал чьи-то глухие, сдавленные и отчаянно сдерживаемые рыдания. Приподнялся на локте, всмотрелся в слабо освещенную мглу ночи и похолодел, узрев своего узбада, загороженного широкой спиной Двалина и гибкой фигуркой Рейневен. Несколько тяжелых мгновений Ори не дышал, обомлев настолько, что забыл, как это делается, а потом цепкие когти ледяного ужаса вцепились ему в сердце, замораживая и терзая. Уж если такое происходит с Торином - с настоящим героем, с его королем и самым бесстрашным и сильным гномом на свете, то тогда и Ори не стыдно проявлять какие-либо эмоции, включая страх. Молодой гном затаился ни жив, ни мертв, давая себе страшный зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывать о том, чему он стал нечаянным свидетелем.