О фонарщике, комнатах, солнечном кофе и прочих слогах жизни

Конец света и университет А пока в двенадцатом году конец света наступал, я сидел на парах и почти умирал от бессилия. Дело, конечно же, было в Лильке. В хорошей, милой Лильке, из тех, что должны жить, смеяться и просто радовать людей своим существованием. Но моя Лилька лежала в больнице. Со страшным диагнозом и назначенной на сегодня операцией. Вот уж натурально конец света. У нее, оказывается, проблемы давно были, но она никогда не говорила. А у меня университет все, университет. И потому я далеко не сразу узнал о больнице. Но когда пришел, она точно решила – все, смерть. И правильно, приперся тут какой-то унылый хмырь, бледный, не выспавшийся, наспех накаченный кофеином и готовый спиться с горя. В куртке с капюшоном, злющ-щ-щий, пробормотал «Как дела?», уселся и ждет. Ну чем не смерть. Я б такую веником прогнал, и не посмотрел бы, что она, вообще-то, всемогущая и по мою душу пришла. Точнее, не увидел бы, близорукий растяпа. Но, слава богу, у Лильки со зрением все хорошо, не щурясь опознала неприятного типа на стуле и шелестит: «Привет, Ян». Ага, здравствуй. А теперь, пожалуйста, молчи. Ни слова больше таким голосом, а то я расплачусь. Но рыдать кошмарный, жестокий я просто не умеет. «Я» у нас живет в сказке, в которой никто никогда не умирает, и теперь, когда реальность отрезвляющим водопадом обрушивается сказочному хмырю на голову, он просто силой воли готов ее остановить, только бы не сталкиваться впервые, нет, и только не со смертью. Или со смертью. Чьей угодно. Не Лильки. Только бы не Лильки. Выходило глупо, как в скучном американском сериале про беспросветно бухающих наркоманов-подростков. Такие обычно нравятся другим подросткам, но уже из тех, которые перед тем как загнать иглу под кожу непременно спросят у мамочки, можно ли. А то накажет еще, жуть какая. Сам я такие сериалы ненавижу, а сценаристы любят и плодят как тараканов. Какой кошмарный вкус у ребят. А все потому, что так пόшло оно, что хоть вешайся на первой же серии. Потому что жизнь – она вот так и устроена, на основе сюжетов бессмысленных сериалов. Так, к сожалению, и бывает. И, в основном, только так. Хотел бы я встретить местного демиурга и отобрать у него диски, чтобы, когда вернулся в прошлое и создавал наш мир, взял в основу что-нибудь другое. Хотя могло быть и хуже – если бы он мультфильмы смотрел. Тогда бы я сразу с ума сошел, за компанию с реальностью. А потом бы я начистил рожу этому самому демиургу, за то, что он допускает умирающих милых девочек. Потому что реальность, созданную по образу и подобию худшего, что в ней когда-либо произойдет – простительно. А хорошие девочки на больничных койках – злодейство, коему нет равных. А когда эти девочки еще и улыбаются белыми от усталости губами, и силятся не заплакать от радости новой встречи с унылым типом в куртке, сердце и вовсе разрывается на мелкие лоскутки, склеить которые не представляется возможным. А потом девочки тихонько начинают рассказывать, что к чему, и при этом убеждают, что все пустяки, что справятся, что все хорошо будет, забываешь, что ты – отморозок, и плачешь. Потому что какая же она замечательная. А потом она шутить начинает, похлопывая тебя по спине, как будто это ты здесь безнадёжно больной. Говорит, да какой смысл. Конец света, говорит. Так что болезнь ничего принципиально не меняет. Все равно умирать. Причем всем. Меняет, говоришь жестко. Это все меняет. Принципиально. Ну ладно, говорит она. Не важно. И ты уже возразить собираешься, но смотришь на нее и – нет, пусть она права, пусть не важно. Карандаш картинно ломается, когда я его сжимаю, наглядно подтверждая теорию американских сериалов. А я думаю, что, ну – в пень, вообще все. Демиурга, сериалы, карандаш и университет, в связи с которым я на много месяцев забил на друзей и особенно Лильку. Меня бы тоже в пень хорошо за такие дела, признаться, куда лучше чувствовал бы себя, если бы она тогда встала с кровати и, ну… Ударила бы меня? С другой стороны, странно было бы от Лильки чего-то такого ожидать. Она же не унылый и противный придурок, который носиться со своей учебой, забивая на все и вся и раздавая оплеухи без разбору, просто потому что их с избытком и девать куда-то требуется. Хорошо. Пусть не вставала бы. Но сама бы сказала мне, кто я после этого всего, вместо того, чтобы я это сам себе уже пару недель рассказывал. Было бы легче, если бы она не продолжала относиться ко мне по-человечески после того, как я повел себя аки последний баран. Но она не стала. И это было самой хорошей новостью и самым большим моральным препятствием. Или же нет, и бескорыстная доброта Лильки занимала лишь второе место после моего бессилия. Я ничего не мог сделать для нее. Никак. Она всегда делала для меня все возможное – да и все невозможное делала, тоже мне препятствие для такой. А мне вот подвернулся повод вернуть хоть маленький осколок долга, хоть тень моего нынешнего счастья в лучших традициях не общепринятого понятия этого чувства. И я просто стоял посреди палаты, с трогательно заплаканной мордой, не знал что сказать – хуже! не знал, что сделать. Позорно сбежал со сцены событий, так и не совершив ничего – не то, чтобы героического. Вообще ни фига для нее не сделав. Хорош лучший друг. Зато смог взять себя в руки и не рыдал больше. Я бы слишком уничтожен, чтобы еще и рыдать. А теперь свет заканчивался, решалась Лилькина судьба, а я сидел на парах и решал, что в пень университет, сбегу со следующей. Все-таки редкостный трус. Нет, чтобы встать и уйти, молча, гордо показав всему средний палец. Буду сидеть, ждать возможности улизнуть почти незаметно. Странные у тебя приоритеты, Ян. И вообще, весь ты странный. Но все равно не интересный. Совсем как эти твои сериалы ненаглядные. А потом я все же выходил на улицу, судорожно прикуривая, садился за руль, вел машину. В больницу ехал. Потому что там сейчас был нужнее, чем когда-нибудь в офисе самому себе.

***

А потом свет закончился. И наступил новый свет, какой-то совсем другой. Там Лилька поехала домой, живая и веселая. Потому что новый же свет, а на нем милые девочки не умирают от страшных болезней. Просто это не по правилам. Которые, конечно, можно и нарушать. Но только пока мы живы. А после смерти это не работает. Ибо жизнь, конечно же, никакой не Американский сериал.