Бунтарка

      Так получилось, что моя семья очень консервативная и патриархальная. И очень древняя, дабы свою консервативность оправдывать. А, по-моему, они все повернутые, раз следуют правилам из трехсотлетней книжки. Но я часть всего этого балагана, не подчиниться не могу. У моей мамы я единственная дочь, что ее очень огорчает. Роды были очень тяжелыми, я еле выжила. После этого мама не может больше иметь детей. А первые пару лет моей жизни мамочка нормально посмотреть на меня не могла из-за того, что я не мальчик. Бабушка еле спасла меня от того, чтобы мама обкорнала меня под мальчика в детстве и не одевала в заранее купленную мальчишескую одежду, после неудавшегося убийства. Не хочу об этом вспоминать.       Я самая старшая из детей в семье и ни разу не наследница из-за своего пола. Мне, если честно, никогда и не хотелось таковой быть. Но я даже и не представляла, что уготовит мне мерзкая книжонка на шестнадцатилетие! Не буду цитировать дословно. Раз я самая старшая, да еще и не наследница, то мне предстоит продолжить род какой-нибудь другой древней семьи. Я так и видела какого-нибудь страшного лысого мерзопакостного коротышку, когда вспоминала всех друзей моей ненаглядной семьи, по крайней мере тех, кто посещал все званые ужины и приемы. Но вышло совсем наоборот, мне в мужья достался двадцатитрехлетний, высокий очаровательный блондин с голубыми глазами, в которых можно было утонуть и не заметить, с отменным вкусом в одежде и приятным характером. Я таких, разве что, в фильмах видела. И даже не мечтала, что такая малявка как я с минус первым размером груди, короткими ногами и телосложением, застрявшим на развитии в четырнадцати лет, когда-нибудь сможет быть женой ТАКОГО ЧУДА.       Но ближайшие пять лет в узах брака не было никакого смысла. У алтаря и перед священником мы поцеловали друг друга в щеки, а до двадцати одного года я обязана жить в отчем доме. К гинекологу меня водили чуть ли не каждые две недели, проверяя девственна ли я до сих пор, а виделись мы с мужем только на официальных приемах, несмотря на то, что общая квартира у нас уже была, и он жил там. А я даже адреса не знала! Все года парень должен был хранить верность мне, если же кто-то узнавал, что это не так, то все! Развод, девичья фамилия и позор на ближайшие лет сто для семьи со стороны мужа.       К чему же я все это вспоминаю? Ах, да! Мне семнадцать, моя мама вся в черном сидит рядом со мной и читает контракт о расторжении брака с угрюмым видом. Я еле сдерживаю слезы и пытаюсь сглотнуть огромный ком в горле. И все не из-за того, что мне изменили, а из-за того, что развода я никакого не хочу. За целый год и такие частые официальные приемы я умудрилась в него влюбиться! Мы поговорили на самом деле всего раз, когда рядом никого не было. Он взял мое лицо в большущие, как мне казалось, руки и прямо в губы прошептал, что если я в него влюблюсь, то сильно об этом пожалею, потому что у него свои планы и он не собирается от них отступать. Кстати, я именно в тот момент в него и влюбилась. Ну, а что он хотел? Весь такой взрослый и сексуальный, воплощение идеала из моих любимых романов, почти целует такую мелкую меня, что никогда совсем-совсем не целовалась. А его губы были такие пухлые и, наверняка, мягкие, что я чуть не подалась вперед для поцелуя, чтобы это выяснить. Мне и оставалось только что кивнуть, потому что дар речи, привитый всевозможными гувернерами и воспитательницами, меня покинул, но обещал вернуться.       Я резко вскочила из-за стола, скрипнув ножками стула по полу, чем вызвала раздражение мамы, (ведь девушка должна делать всё тихо, спокойно, не теряя элегантности и женственности) и вырвала бумажонку у нее из рук. Не знаю, откуда у меня появилось столько смелости, но через пару минут я уже рылась в документах мамы, чтобы найти адрес нашей квартиры. Я не могла оставить всё так, как оно есть на данный момент. Я устала от того, что никогда ничего не решаю. Почему я всю свою жизнь обязана просто идти по течению, не противясь? Меня это абсолютно точно достало. Прямо сейчас я всей своей душой чувствовала, что должна что-то предпринять. Точно так же, как чувствовала свою нелепую любовь к мужу. И необходимость защитить наш брак, хотят они все того или нет.       В дверь стучались и кричали из-за нее, пока я переворачивала документы в ящиках, но чертова дань традициям и уважение к старинному дому не давали моим любимым родственникам выломать дверь.       Голос матери был полон неизвестного ужаса и, конечно, неодобрения и злости, но мне было всё равно на это, потому что прямо сейчас я держала в руках папку с документами, которая была подписана моим именем и согласованно со словом «имущество». Вот оно! Дрожащими руками я открыла первую страницу. Было ощущение, что на меня сейчас польется золотистый свет, освещающий путь к самостоятельности, к которой я прикоснулась прямо сейчас, стоя посреди кабинета, в который никогда не имела права зайти по собственному желанию. Не то, чтобы у меня появлялось это желание до сегодняшнего дня.       Но ничего подобного не произошло. В папке ничего не было. Вернее, ничего полезного. Были документы на машину, к которой был прилеплен стикер с надписью «на совершеннолетие», были документы на дом, который завещал мне отец, опять же с припиской, «в случае совершеннолетия и замужества». А так же пару документов на акции, которые я просто обязана была иметь, как часть семьи. Но ничего про квартиру.       Откинув папку, я закрыла глаза, стараясь собраться с мыслями. Выходит, я даже не владела квартирой, в которой должна была жить после 21 года — именно так прописано совершеннолетие в своде правил нашей семьи, если кто еще не понял. Хотелось кричать, потому что если квартирой, к примеру, владела мама, то папок об ее имуществе было много больше, чем одна. А если не она, то мне и подавно не узнать адреса. Меня шатнуло в сторону. Почему так всегда? Я никогда не смогу ничего решить по своему в этой жизни.       От самокопания меня отвлек звук падающего на пол ключа. Они каким-то образом умудрились выбить его с той стороны и теперь открывали дверь запасным. Появилось желание забиться под стол, но, вместо этого, я кинулась открывать окно. Кабинет мамы находился на первом этаже, и мне не составит труда выпрыгнуть наружу, несмотря на мою длинную юбку и невысокие каблуки. Боже, храни консервативность моего семейства. Окно поддавалось, но всё же с трудом. Мать никогда не открывала тут окна. Я действовала быстро, хоть и было ощущение замедления из-за звука проворачивающегося ключа, но и им это давалось нелегко. Видимо, когда они выбили ключ с этой стороны, в замочной скважине что-то повредилось, и это теперь затрудняло процесс открытия дверей. А если учитывать еще возраст всего вышеперечисленного, то можно понять, что мне хватило времени воплотить свою задумку с окном в жизнь. Я совсем неаккуратно, так как я почувствовала будто от пяток по ногам прошелся ток, приземлилась на ноги как раз в тот момент, когда дверь распахнулась полностью. Я даже успела мельком увидеть горящие яростью и негодованием глаза матери. Вернув себе подобие равновесия, я припустила к саду. Там, по закону всех старых поместий и романов(Опять же, Боже, храни консервативность моей семьи), существует выход через плотную, на первый взгляд, изгородь небольшой проход. Я провалилась в него, когда пряталась в детстве от матери. Тогда на нее опять напало отчаяние от того, что я девочка и единственный возможный ее ребенок. Ножницы в ее руках были до жути устрашающими даже сейчас, что уж говорить о восприятии пятилетней девочки.       Сад сейчас выглядел совсем полупустым и брошенным, фонтаны были отключены, живность же уже впала в спячку или улетело в более теплые края, а ветер гонял опавшие листья то туда, то сюда. Ненавижу осень. Это самое сложное время для того, чтобы улизнуть через сад, потому что всё почти как на ладони, если не считать пары десятков деревьев вишни и яблонь. Но сейчас это не было проблемой, учитывая, каким образом я покинула отчий дом. А всей той своре преследователей придется преодолеть довольно длинные залы и коридоры, чтобы выйти на улицу, а потом еще и обойти половину дома, чтобы дойти до сада. Но меня уже тут не будет, когда они явятся.       Аккуратно пройдя между колючими кустами, я оказалась у высокой зеленой изгороди. В детстве я думала, что она искусственная, но нет, садовник каким-то неведомым мне образом поддерживал ее зелень круглый год. Нужно было только отойти на пару шагов вправо и надавить на внешние ветки, чтобы по инерции расступились ветки внутренние. Я прошла сквозь узкий проход, цепляясь юбкой, кружевными манжетами блузки и волосами.       Но когда я подняла взгляд, меня будто бы прихлопнули мухобойкой. Прямо передо мной стоял отряд, по-другому не скажешь, состоящий из горничных в сопровождении нескольких членов охраны. Что я не учла? А то, что моя семья, хоть и консервативна, но охотно пользуется современными средствами связи. И прямо сейчас меня отконвоируют в дом, прямо через главные ворота, а я буду словно Серсея Ланнистер. Когда это произошло, меня провели обратно в кабинет матери. Он был по прежнему разгромлен, но документы всё равно казались какими-то упорядоченными, хоть и валялись на полу. Мама сидела там в своем кресле из орехового дерева и кожи, совершенно спокойная, если не считать огня злости ее глаз, и пробегала глазами пресловутый контракт о расторжении брака. Слева над ней возвышался адвокат, а в двух похожих креслах через стол сидел адвокат семьи моего мужа и его же отец. Они выглядели беспокойными, словно сидели на иголках, разочарованными явно не моими действиями и вообще абсолютно опустошенными. Их семья потерпела позор пуще моего, что мне пришлось испытать сейчас. По сути, их будущее было предрешено. Падение цен на акции, презрение со стороны элиты, запрет на посещение любых светских и официальных приемов. Они были растоптаны. Это и рядом не стояло с теми осуждающими взглядами обслуживающего персонала, что вели меня сюда.       Что я не учла сейчас? Я не разорвала этот чертов контракт, когда у меня была эта возможность! То есть каких-то двадцать минут назад.       Всё было кончено, мой мир разрушался прямо сейчас, на моих глазах, когда мать медленно заносила руку над местом для подписи. Самое забавное, что моя подпись и моё согласие даже не требовались, так как я была еще не совершеннолетняя, а брачном договоре так и прописано: «До достижения совершеннолетия стороной А. все решения относительно изменения условий контракта, а так же его расторжения принадлежат опекуну вышеназванной стороны».       Я нервно рассмеялась, когда «сторона Б.» дернулась от звука ручки, что мама положила на стол. Она даже ни разу не подняла на меня взгляд. Ни когда меня завели сюда, держа под локоть, ни когда меня поразил приступ нервного смеха. От этого стало еще хуже. Слезы полились без предупреждения, я осела на пол, но меня всё еще придерживали из-за чего рука начала отекать, так как попыток поднять меня не предпринималось. — Я люблю его, — прошептала я. Отец моего, уже бывшего, мужа удивленно и, кажется, сочувственно посмотрел на меня, а после взял свой экземпляр документа и вместе с адвокатом покинул здание. Мама, наконец, подняла на меня тяжелый взгляд. Это было всё равно, что долгое купаться в ванне с большой концентрацией ртути. Но меня душили слезы и нервный смех, поэтому мне было не до этого. — Это пройдет, — глубоким грудным голосом сказала она, смотря в упор на меня, а после перевела взгляд на служанку, что держала меня под локоть, и продолжила: — Отведите в мою комнату, в ее собственной может быть какой-нибудь тайный ход, пусть с ней постоянно кто-то будет. Доктор уже в пути. Служанка кивнула, а вторая кинулась помогать меня поднимать. Я с трудом передвигала ноги, меня душили рыдания. Я больше не хотела ничего предпринимать, было поздно. В моей семье всегда так, по крайней мере, со мной. Я никогда не получаю того, чего хочу.

***

И мне пришлось смириться. Влюбленность действительно прошла спустя долгие два года, что меня пичкали антидепрессантами и другими медикаментами. Я отказывалась есть, я отказывалась пить, чтобы принять ванну, мне приходилось терпеть присутствие четырех гувернанток, но даже там я не могла ничего делать сама. Но в итоге, смирение и умиротворение пришло ко мне. Или мне так казалось. Просто я запрятала это поглубже внутрь себя.