Полуночный костер

Капитан сидит, задрав ноги на панель, где я обычно провожу расчеты, и медленно потягивает виски из фляги. Это довольно странно — то, что я до сих пор мысленно называю его капитаном, хотя капитанские лычки здесь ношу именно я. — Мне следовало назначить встречу в баре? — спрашиваю я, выразительно глядя на его позу. Судя по понимающему взгляду и лучикам морщин, собравшимся у глаз, Рейнор совершенно точно знает, что я имею в виду. — Думаю, команда бы не оценила. Он прав. Негласно бар считается нейтральной территорией на корабле и всегда таковой считался — ну, если закрыть глаза на драку с Финдли, при которой я не присутствовал, но довольно долго страдал от последствий. Без своего любимого музыкального автомата капитан был просто невыносим — виски усваивалось плохо, а Габриэль Тош начал устраивать концерты не только по субботам. Так что да, присутствию зергов и протоссов на борту команда «Гипериона» точно не обрадуется. До начала Игры остается всего несколько дней, и это сказывается на каждом из нас. Тош начинает воровать у Рейнора сигары, хотя обычно не курит, и смотреть на него в тусклом свете корабельных ламп становится попросту страшно. Тош — тот еще псих, но чем ближе Игра, тем больше это заметно. Как и мертвецкий оскал и совершенно нечеловеческие глаза. Рейнор держится лучше. Я склонен считать, что все дело в опыте: за его спиной куда больше Игр, чем у Тоша, и поэтому настоящая личность капитана проявится ровно тогда, когда должна. Когда для масок и притворства не останется места. Что до меня, то расчеты выматывают. Постоянно приходится что-то учитывать, и Открывающие отнюдь не облегчают мне задачу. Разумеется, в наши дни Игра стала гораздо проще, и мне больше не нужно обрабатывать такой огромный массив данных в одиночку — часть работы на себя берет адъютант. Много столетий до этого Закрывающим удавалось сдержать натиск и держать дверь под замком. В этом году наши шансы, казалось бы, высоки как никогда. Нас пятеро — против двух. Однако опыт подсказывает мне, что расклад далек от определенности. Я помню то время, когда ситуация была ровно противоположной, и врата мы сумели закрыть тогда лишь благодаря нелепой случайности. Комм противно пищит. Мне не нужно смотреть, чтобы знать, кто вызывает. Главный инженер «Гипериона», Рори Свонн. Видимо, твари в инженерном отсеке снова разбушевались. Игра влияет и на них: обычно я хорошо их контролирую, и возможности выбраться у них попросту нет, но чем больше истончается грань между мирами, тем более беспокойными они становятся. Словно психи в полнолуние, они меняют обличья и говорят все то, что ты хочешь услышать, обещают тебе немыслимые богатства и почести, но на деле у них нет ничего, кроме зловонной слюны, капающей изо рта. Когда один из тайников Твари в зеркале стал ненадежным, я попросил Свонна спрятать его в инженерном. Большую часть времени Тварь сидит спокойно, но порой приходится напоминать ей, что я могу разорвать ее на куски, если потребуется. Я вздыхаю. Встреча Закрывающих начнется с минуты на минуту, и отлучаться мне не хочется. Рейнор, наверное, замечает смятение на моем лице и проницательно спрашивает: — Инженерный или лаборатория? В одном из закрытых под мой личный код помещений лабораторий «Гипериона» сидит еще одна Тварь. В шкафу. Знаю, я не оригинален. Но должно же хоть что-то оставаться неизменным в этом чертовом мире? — Инженерный, — нехотя отвечаю я. — Я быстро. Рейнор притворно хмурится и копирует акцент Миры Хан, заставляя меня поморщиться. У него ужасающе хорошо получается. — А как же удовольствие, Мэттью? Я напоминаю себе, что передо мной мой командир, а я его спутник. Но его ноги все еще на приборной панели моего корабля (не будем вдаваться в детали), и, пожалуй, за выслугу лет я имею право на это маленькое нарушение субординации. Я демонстрирую ему средний палец и покидаю мостик со всем достоинством, на которое только способен. А Рейнор просто смеется мне вслед. Свонн ворчит на меня с порога. Он единственный знает, что именно хранит его святая святых, и каждый раз, когда он снова заводит разговор об опасности содержания гадких тварей рядом с двигателем, я немного жалею, что рассказал ему. — Утихомирь своих питомцев, — говорит он. — Ребята начинают нервничать. Довольно сложно, знаешь ли, постоянно списывать все на работу приборов. Я молча хлопаю его по плечу и открываю дверь. Тварь смотрит на меня из зеркала моими же глазами. Иногда она так развлекается — принимает мой облик, но в ее глазах я вижу свое настоящее отражение. — Придумай что-нибудь получше, — советую я. — Испытываешь судьбу? — с любопытством интересуется она моим голосом. — Ты испытываешь, — исправляю я, выделяя слово «ты». Это не намек, это открытая угроза, и она это понимает. Потому-то и перекидывается обратно. — Хотела повидаться с тобой, капитан, — говорит она. — Спросить тебя. Готов ли ты к смерти. Она вжимается лицом в стекло так сильно, что, кажется, вот-вот пойдет трещина. Ее когти царапают гладкую поверхность, и этот звук жутко скребет по барабанным перепонкам. Я изучаю ее внимательным взглядом. За кого она меня принимает? — Это все, что ты можешь? — я подхожу ближе, сокращаю расстояние в несколько широких шагов, и этого достаточно, чтобы она в ужасе отпрянула от края зеркала. Я немного отпускаю себя и ловлю в зеркале свой истинный облик. Мои глаза горят, мое лицо неумолимо меняется, а мои когти куда больше, чем у нее; я немного похож на одного из зараженных зергами, только без всего этого мяса и стойкого желания самоубиться. — Я объясню еще раз. В последний раз, — мягко сообщаю я. — Мы в открытом космосе. Если ты выберешься, бежать тебе некуда, и будь уверена — я тебя достану. А что будет, когда я тебя достану, — я говорю «когда», а не «если», не позволяя ни единой чертовой условности стать между мной и ее пониманием, насколько я могу превратить ее жизнь в ад, — ты знаешь. Тварь скулит вместо ответа. Это значит, что мое послание ей понятно. Я улыбаюсь ей — уже своей, человеческой улыбкой. — Сделай так, чтобы мне больше не пришлось сюда возвращаться. Я уверен: она сделает. Когда я возвращаюсь на мостик, там уже все в сборе. Керриган стоит слишком близко к навигационной панели, на мой вкус. Ее спутник, Алексей Стуков, тоже неподалеку. Я все еще не доверяю им, как и всем, кто меняет сторону в процессе Игры. Керриган была одной из Открывающих — до тех пор, пока другие Открывающие не решили сжульничать за ее счет. Идиоты, если спросите меня. Игра всегда находит способ уравновесить шансы: что бы они не пытались провернуть, какой бы ритуал не откопали ради получения преимущества, он стоил им могущества и поддержки Керриган, которых они лишились. Менгск-младший был в Закрывающих с самого начала, однако доверяю я ему не больше. Неисповедимы пути Игры — иногда она обращает друг против друга отцов и сыновей. Его спутника я замечаю не сразу. Старк в обмундировании призрака Доминиона, однако не прячется. Это один из его многочисленных талантов — быть невидимым, даже если стэлс-генератор отключен. Менгск-младший в тяжелой красной мантии и парадной форме выглядит так, словно он хозяин этого места, и я невольно бросаю взгляд на Рейнора. Тот расслаблен и наблюдает за Керриган из-под полуприкрытых век. Я закатываю глаза. Тоже мне, нашел время. А вот Зератул пришел один. Не знаю, чем сейчас занимается Артанис, но уж лучше бы чем-нибудь действительно важным, если позволяет себе вот так пропускать встречи. От Зератула веет спокойствием и уверенностью: он один из самых древних игроков в этой комнате, и это чувствуется. Он единственный, кто не прячет свое настоящее лицо за более подобающим. Ему это попросту не нужно. «Артанис будет рад узнать, что вы беспокоитесь о нем, капитан», — говорит он в моей голове. «Не о нем», — поправляю я, скорее, из чувства противоречия. Не люблю, когда лезут ко мне в голову, пусть для протоссов это и единственный способ общения. — «А об успехе Игры». Я слышу, как Зератул улыбается в моих мыслях, и едва сдерживаюсь, чтобы не тряхнуть головой. Возле обзорного окна Габриэль Тош играется с раскладным ножом. Нарисованные на рукояти скелеты пляшут между его пальцев, будто живые. Он тоже один, но это меня не расстраивает. Чем меньше головорезов из его банды находится на моем мостике, тем лучше. И меня совсем не беспокоит то, что Тош — телепат, и может слышать меня, а в особо приподнятом состоянии духа — еще и метнуть нож мне в голову. Наконец, Рейнор поднимается со своего места и обводит всех присутствующих взглядом. — Господа, — говорит он, — близится Игра. Все наши планы и стратегии строятся на моих расчетах, и это немного волнительно. Я уверен в своих силах, и в нашей паре с Рейнором расчетчиком всегда был именно я, но раньше плоды моей работы не так уж часто выносились на общее обозрение. О том, что будет, если окажется, что мы что-то не учли — нет, я не учел — мне думать совершенно не хочется. Необходимые артефакты уже у нас на руках, местонахождение вычислено и подходит просто идеально, а сомнениями делу не поможешь. Я вполуха слушаю тот безумный план, который придумал Рейнор, чтобы обмануть Открывающих, и слушаю даже относительно спокойно. Настоящая буря была, когда он поведал мне подробности в первый раз. Глупо, безрассудно, опасно, рискованно, и в то же время — совершенно в стиле Джима Рейнора, увы. Я сижу в кресле рулевого с закрытыми глазами и как бы между прочим вставляю в разговор: — Надеюсь, вы помните, коммандер, чего нам будет стоить потеря одного Закрывающего. Идеально ровно. Идеально спокойно. Дисциплинированно. В моем голосе Рейнор должен прочитать всю степень моего неодобрения, и он читает. Я открываю глаза и ловлю на себе его мягкий взгляд. Я умею читать его не хуже, чем он меня. Я знаю, что он пытается мне сказать. С ним все будет в порядке. На Корхал мы прибываем в несколько укороченном составе. Рейнор уже давно высадился на поверхность благодаря связям Валериана, а сам официально считается мертвым. В этом и заключался его ненормальный план: вступить в схватку с войсками Доминиона, сдаться в плен, пустить слух о собственной смерти, а потом вырезать всех, кто мог бы утверждать обратное. Керриган со своей сворой ручных зергов страховала его все это время. Императору Менгску не остается ничего другого, кроме как пропустить нас на Корхал. Он не смеет нарушать правила игры, хотя каждый из нас — разве что помимо его собственного сына — находится в его списке нежелательных лиц в розыске, за чьи головы, и желательно мертвые, полагается щедрая награда. Ночного неба в Августграде почти не видно. Гигантские небоскребы заслоняют обзор, да и воздушные транспортные пути не прибавляют видимости. Огромная статуя Менгска возвышается над всеми нами, будто всевидящее око режима, и меня передергивает. Мы собираемся на пустоши за городом, и, если честно, я не удивлен. На самом деле на Корхале почти все — пустошь. Пустыня, выжженная ядерными ракетами, где пролились реки крови, и вода обратилась в смолу, а живность обратилась в песок, и самое живое, что есть в этом месте, это бетон городов. Становясь в круг, мы в последний раз смотрим друг на друга в человеческом обличье. Арктур Менгск стоит напротив своего сына, и Валериан гордо задирает подбородок, демонстрируя решимость идти до конца. Время пришло. Когда поднимается ветер, вместе с ним поднимается и песочное облако, которое закручивает воронку вокруг Арктура, снимая с него слои остатков человеческого. Вместо тела у него — песок, а его лицо на удивление живое и выразительное, как для монстра, с чьих конечностей нанометрами осыпаются песчинки. Рядом с ним доктор Наруд. Он выглядит, как гибрид зерга и протосса, и черное затопляет его радужку. Валериан похож на огромную хищную тень, он в разы больше всех нас, в разы сильнее, он тень без солнца, он не нуждается в свете, источник его силы — это врата. Зератул и правда совсем не меняется. Только глаза горят ярче — зловещей, потусторонней зеленью, и я в который раз задумываюсь о том, сколько же ему на самом деле лет. Артанис стоит рядом со своим спутником, бок о бок, и, кажется, тоже совсем не изменился. У Стукова вместо шипов крылья, а Керриган просто всегда пренебрегала такими вещами, как маскировка. Она расправляет свои собственные крылья — под стать Стукову — и наблюдает довольными желтыми глазами. Самое интересное — это Тош. Я впервые вижу его таким — духом смерти в черном костюме и черной шляпе, с сигарой в зубах, и он немного похож на Рейнора, наверное, именно этого стоило ожидать, учитывая то, как он вечно называл Рейнора братом. Теперь, глядя на то, как мельком просвечивает костями и небьющимся сердцем его тело, я начинаю понимать. Я чувствую, что и сам начинаю меняться. Мне никогда не доводилось видеть себя в зеркало в полностью обращенном виде — небольшие спектакли перед тварями на «Гиперионе» не в счет. Мои кости хрустят, и спина наливается тяжестью, но я расправляю плечи и смотрю в центр круга, где врата уже искажают пространство. Мы начинаем свою комбинацию, создавая защитный круг из артефактов, Открывающие делают что-то свое. Нам не хватает Рейнора, но я знаю, что он появится, должен появиться, иначе он не был бы Джимом Рейнором. Разлом между мирами ширится, и я напрягаюсь: осталось совсем немного. Все будет зависеть от нашей скорости реакции и от того, насколько на самом деле мощными артефактами обладают Менгск и Наруд. Я понимаю, что все идет не по плану, когда Керриган падает. Сначала у нее отваливаются крылья, а панцирь облезает с нее, будто линялая кожа. Керриган кричит, и в ночном небе Августграда я вижу, как беснуются целые стаи зергов, которые теряют свою королеву. Керриган сворачивается клубочком прямо на земле: она в отключке, а всю энергию, всю ее силу впитывает в себя один из артефактов Наруда и перенаправляет ее в разлом. Наш круг ослабел, слишком многое в нем было завязано на Керриган, и я тоже держусь из последних сил, и не могу не думать. Одна-единственная мысль, которая волнует меня больше, чем Игра. Черт побери, где же ты, Джим. Привычка Рейнора появляться в последний момент покупает нам немного времени, но не более того. Он уже не похож на того Рейнора, которого я привык видеть. Он совсем как Тош, только вместо костюма за ним развевается старый потрепанный временем плащ. Я вижу, как Менгск смотрит на него, и меня забавляет удивление в его песочных глазах. Рейнор не особо-то прятался — со всеми этими рисунками на броне и так далее. Я понимаю, почему Менгск застигнут врасплох. Одно дело слухи о том, что сама Смерть, Мрачный Жнец, принимает участие в Игре, и совсем другое — увидеть это своими глазами. Разлом продолжает увеличиваться, и даже прибытие Рейнора не спасает ситуацию. Керриган вышла из игры, и теперь мы сами по себе, и мы проигрываем. Последнее, что я помню, прежде чем время и пространство трещат по швам, когда открываются врата, это горящие красным, будто полуночный костер, глаза, и вкрадчивый шепот среди звезд мертвого, а ныне воскресшего древнего бога. «Скоро».