Глаза его

Когда ему пять, Исин впервые видит Чонина. Конечно, на тот момент он и понятия не имеет, как зовут мальчика, у которого пряди волос чуть вьются на концах, а глаза полностью закрывает длинная челка. Он тогда поднимает голову и смотрит на Исина. Смотрит так, что пятилетнему мальчишке, который и печали горше растаявшей шоколадки не знал, кажется, что ему еще много слёз предстоит пролить из-за этих глаз. Чонин строит песочные города и просто приглашает Исина присоединиться, молча подвинув ему формочку для лепки. Песчинки ложатся в основание его воспоминаний, отсчитывая время до развязки, подобно часам. Исин строит свои города, он так отчаянно старается, но все рассыпается в прах, стоит мальчишке с глазами, в которых притаились все его ночные кошмары, взглянуть на его песочный мир. Ким Чонин, тогда еще маленький Чонинни, не знает, как безупречно он умеет ломать миры, и поэтому просто добавляет в песок Исина немного воды. Он говорит, что так проще. И оказывается прав. Мир не рушится. Когда Исину шестнадцать, он узнает, что Чонин – «секси». По классу гуляет список самых красивых парней, составленный девочками. Исина там нет. Зато есть Чонин – на первом месте. В пояснениях, написанных чьим-то корявым почерком, говорится, что у него крепкая попа, длинные ноги, густые волосы и красивые глаза. Исин даже не замечает, как кто-то пихает его в спину, требуя передать листок со списком дальше по ряду. Глаза?.. У Чонина красивые глаза? Исин думает, что нет, неправда всё это. Красивые глаза у Лухана – сына их соседки – такие большие, с красивым изгибом века и длинными ресницами. Красивые глаза у Чондэ – с томной поволокой, карие с золотой крошкой, кошачьи. Красивые – самое глупое определение, которое можно было дать глазам Чонина. Его глаза – ящик Пандоры, где сотни лет во тьме томятся все человеческие напасти и его – Исина – личные грехи. Стоит поднять проржавевшие клеммы, открыть этот ящик – и они вырвутся наружу, разрушая миры. Глаза Чонина не красивые. Этого слишком мало. (Хотя, зад отменный, да). Дома Исин подходит к зеркалу и долго разглядывает своё отражение. Ему так хочется стать хоть немного более совершенным – как Чонин, но всё заканчивается, когда он звонит вечером и своим беззаботно-будничными голосом предлагает «развеяться». В свои шестнадцать Чонин не знает, что в его глазах живут демоны, и не хочет идти в клуб один, потому что страшно. Он говорит, что если вместе – так проще. И Исин соглашается, потому что так и есть. В девятнадцать Исин почти уверен, что в нем поселились светлячки: они порхают в свободной от мыслей голове и мигают разноцветными огоньками на той стороне век – но только когда рядом Чонин. Наверное, они просто любят его. Наверное, Исин тоже. Ему восемнадцать и он, кажется, превращается в тех, кого хранят его глаза. Но всё равно Исин любит каждый осколок его души, каждый вздох, каждое слово, слетевшее с его уст. Чонин лежит на кровати у него в комнате и жалуется на Кёнсу, у которого родители всё время дома, на взбалмошного Сехуна, который может взбеситься, и тогда его в постель силком не затащишь, на то, что нет денег и надоело водить любовников в задрипанные мотели… Чонин замолкает ненадолго и дует губы. Исину кажется, что он видит того самого мальчишку пятнадцатилетней давности. «А ты как?» - спрашивает Чонин голосом, в котором читается лишь необходимость восполнить возникшую паузу в разговоре, и некоторая форма вежливости. Исин не уверен, что ему действительно хочется знать «как он». Он просто касается пальцами стекла, желая почувствовать стекающие по нему капли, но все, что он может - ощущать кожей прохладу от бьющейся по ту сторону стихии. Стекло тонкое, а дождь бьет сильно – иногда даже бывает больно. Но Исин не может достучаться до Чонина так же, как каплям не суждено разбить стекло и ворваться в тёплый дом. Чонин обнимает со спины, и что-то мурлычет, уложив голову на его плечо, покачиваясь в такт. Исин молчит, ссутуливается, весь сжимается, словно от удара. Чонин утыкается носом в основание его шеи и шумно втягивает воздух, продолжая шептать: «Хён… мой хён…» Ладони его пробираются под кофту, пальцы игриво пробегаются по ребрам, заставляя Исина вздрогнуть, а Чонина – тихо засмеяться. Он наклоняет голову набок и улыбается. — Щекотно? Наверное, это было слишком грубо – Исин резко убирает от себя его руки и выпутывается из объятий, отходя на несколько шагов. В этом есть что-то неправильное. — Что-то не так? – удивлённо спрашивает Чонин. У младшего звонит телефон и на дисплее высвечивается имя Лухана. Чонин улыбается и покидает Исина, чтобы вернуться из соседней квартиры спустя полчаса, возбужденным и счастливым. Но он выглядит таким растерянным, когда, едва закрыв за ним дверь, хён сгибается в три погибели и закрывает лицо руками, сползая по стене вниз. В восемнадцать Чонин отчаянно обнимает Исина и шипит от боли, когда хён вцепляется в его спину так, будто хочет разодрать на части. Его душат слёзы, а Чонин касается губами его лба и зарывается пальцами в волосы на затылке. Исин рыдает в его объятиях и хочет лишь, чтобы маленький Чонинни склеил заново его мир. В двадцать он едет в Пусан. Рядом – Чонин, в волосах – ветер, в голове – мысли о предстоящем рок-фесте. Исин высовывает руку в окно, воздух струится сквозь пальцы и вдруг становится упругим, осязаемым. Чонин улыбается и качает головой, глядя на хёна. Тёмные стёкла его очков еще охраняют Исина от демонов, живущих по ту сторону тёмно-коричневой радужки. А потом Чонин зачем-то тянется к нему и зачем-то целует в губы. Исин не отталкивает его, только ловит себя на мысли, что губы у Чонина горячие и сухие, а еще солёные, потому что ветер – и, да – море близко. В свои девятнадцать Чонин уже знает, как можно разрушить чужую жизнь. Говоря, что с Исином проще, наверное, он понимает, что прав. Следующей ночью Чонин покидает пропахший табачным дымом, потом и алкоголем бар в необычной компании врачей скорой помощи и лежа на каталке. Врачи торопятся, его полностью накрывают простыней, чтобы прохожие зеваки не видели зияющую рану в его голове и залитое кровью лицо. Полицейские потом говорят, что он был пьян, упал сам и ударился. Исин злится, грозится найти виновных и всех-всех-всех пересажать, но позже приходит врач и говорит, что Чонин растерял всех своих демонов. Нет, разумеется, он говорит что-то другое, но Исин уже не помнит, что именно. Просто Чонин открывает глаза… …и ничего не видит. После затяжной депрессии и нескольких месяцев адаптации Чонин снова начинает улыбаться. Улыбки его робкие, слабые, а для Исина – невыносимо горькие. Он ориентируется на звуки и пытается делать вид, что видит хёна, но взгляд его всё равно уходит в другую сторону. Исин держит младшего за руку и переводит через дорогу – раньше он был просто верным псом, а теперь стал еще и поводырем. Смешно и грустно. Чонин практически беспомощен без него. Старые любовники разбегаются кто куда, когда заканчивается пора фальшивого сострадания. Почти каждый день они проводят дома вдвоем, и очень редко кто-то бывает у них в гостях. Исин и рад, и не рад одновременно – он не хочет, чтобы Чонин чувствовал себя одиноким, и не уверен, что сможет заменить ему всех друзей. С другой стороны – а не это ли то, о чем он мечтал? Чонин рядом и вряд ли кто-то теперь сможет его отнять. Впрочем, сам он тоже не сможет уйти. Только вот чувство вины не дает покоя, когда они становятся всё ближе к друг другу. Наступает день, когда одним солнечным утром в их квартире раздается звонок. Исин идёт открывать и видит на пороге Кёнсу. Этот парень, в отличие от большинства знакомых Чонина, ни разу не удосужился навестить его. До стоит на пороге, с сумкой в руках и смотрит на Исина растерянно и виновато. — Можно мне увидеть Чонина? Начиная с этого дня Кёнсу наведывается к ним домой регулярно – иногда и по несколько раз на дню – приносит Чонину какие-то вещи и еду. Исин иной раз «случайно» заглядывает в комнату к Чонину и видит, как они сидят вместе за столом – Кёнсу держит его руки на какой-то таблице, и Чонин называет буквы. Иногда они целовались, а Сина не покидает чувство, что он вот-вот навсегда потеряет что-то важное для себя. Кёнсу не уходит. Он проводит в его доме с его Чонином всё больше времени, а Исину снятся кошмары, в которых он, как паук, пускает в тело Чонина серебряные нити, и вьет, вьет, вьет... Они оказываются настолько крепкими, что как бы Исин не пытался разорвать их – ничего не выходит. День ото дня, Чонину становится лучше. Окружающая его беспомощность, с таким трудом выстроенная, рассеивается – теперь он сам ходит по квартире, сам принимает ванну и душ, даже сам готовит себе завтрак – и не путается, не ударяется, не обжигается. Иногда Исину кажется, что Кёнсу всё-таки вплел Чонина в свои паутины и теперь лишь умело дергает за ниточки. Когда Исину двадцать один, Чонин просит отпустить его. Даже не так – просто приходит и ставит его перед фактом. В первые секунды Исин теряет самообладание – его охватывает ярость, сдавливая сердце, кровь бьет в висках, душат едва сдерживаемые слёзы. Страх потерять самое главное, самую суть, смысл жизни – как можно поверить, что Чонин вот так вот просто оставит его? И ради кого? Ради Кёнсу! Неужели он настолько слеп?! Когда слёзы и мольбы уже не помогают, в ход идут кулаки. Чонин защищается, как может, не пытаясь ударить в ответ, но каково это, если не знаешь, откуда прилетит следующий удар? Вокруг него – тьма и он не хочет верить, что боль ему причиняет не она, а любимый хён. Разбиты в кровь и губы, и нос, во рту противный металлический привкус. Чонину чудом удается схватить Исина за руку и прижать к себе так же отчаянно, как плачет он, и повторять: «Прости, прости, прости…» * * * Кёнсу забирает Чонина вечером. Он испуганно смотрит на его раны, на бледного, как смерть, Исина, но ничего не спрашивает. Когда они уходят, Кёнсу возвращается за последней забытой коробкой. — Я не отпущу его. Ты всё равно не сможешь сделать его счастливым! Ты же… — Ты ужасен, — тихо перебивает его Кёнсу. В его глазах – жалость пополам с презрением. — У тебя даже глаза такие… жестокие. Как будто в них живет что-то злое. Исин обмирает и едва дыша наблюдает за Кёнсу, пока тот перекидывает сумку через плечо и выходит за дверь. Когда смолкают всё звуки и не слышно визга колес отъезжающего от дома такси, он подходит к зеркалу. В тот вечер, потеряв самое важное – себя и Чонина – Исин внезапно понимает, что никакого ящика Пандоры не было. Все эти годы на темно-карей радужке отражались лишь его собственные демоны.