Альтернативный финал.

Как-то один философ задался вопросом: мы - люди, потому что мы смотрим на звезды? Или мы смотрим на звезды, потому что мы - люди? И еще: а смотрят ли звезды на нас? Если бы этот философ поделился своими проблемами с Тристаном Торном, то на последний вопрос тот бы ответил немедленно. Ибо как раз сейчас одна звезда смотрела на него в упор и о чем-то спрашивала. Причем, судя по нахмуренным бровям, спрашивала уже не в первый раз. - Извини, милая, - сказал Тристан, - я задумался. - Я спрашиваю, - повторила Ивейн, - помнишь ли ты, что завтра должен сообщить парламенту свое решение насчет указа о налогах? - Помню, милая, - вздохнул Тристан. - И что же ты решил? - Еще ничего, - он виновато пожал плечами. - Ты знаешь, как мало я пока в этом разбираюсь. Скажу что-нибудь... Ивейн кивнула. Некоторое время оба молчали, с беспокойством и тоской думая о предстоящем заседании. - Я ложусь спать, - сказала наконец Ивейн. - А ты? - Посижу еще немного, - ответил Тристан. - Надо подумать. Засыпай, не жди меня. Ивейн больше не ведала проблем с ночным сном: день венценосной четы начинался рано утром и длился до позднего вечера. Королева заснула, как только голова ее коснулась подушки. Некоторое время Тристан сидел рядом, рассеянно перебирая длинные светлые волосы супруги. Затем поднялся, запахнул поплотнее халат с королевским гербом на спине и вышел на балкон. Полная луна скрывалась за несущимися по небу тучами и снова выныривала, обливая все вокруг серебром. Далеко внизу тени туч бороздили серые поля, словно корабли - водную гладь. - Штормхолд, - произнес Тристан негромко. - Мое королевство. Радости в его голосе не было. Когда-то Ивейн, желая утешить, сказала ему, что бывают посыльные, а бывают люди, которым просто на какой-то срок пришлось стать посыльными. Вскоре после коронации Тристан обнаружил, что и с королями все обстоит точно так же: бывают короли, а бывают те, кому пришлось стать королями. И, как и в случае с посыльным, он, Тристан, относился ко второй категории. Он понял, что не годится в короли, почти сразу. На коронации все еще было в порядке - его все поздравляли, дарили подарки и называли "Ваше величество". Но на следующее утро лорд-канцлер принес ему кипу указов и распоряжений, которые ему предстояло подписать или отвергнуть - и с тех пор Тристан не знал покоя. Ему хотелось, чтобы все без исключения его подданные были счастливы и не знали нужды - но он не знал, как этого добиться, а спустя какое-то время начал подозревать, что это попросту невозможно. Взять хоть те же налоги. На прошлом заседании парламента Тристан узнал, что под конец правления его деда королевская казна несколько истощилась, и потому налоги следует повысить. Но если их поднять, то беднейшие слои населения этого не потянут. Кому-то придется, чтобы прокормить семью, податься в батраки. Кто-то умрет с голоду. Кто-то, возможно, попытается поднять восстание, которое немедленно подавит королевская гвардия. И все это случится от того, что Тристан поставит свою августейшую подпись под соответствующим указом. Хороший король может быть добрым, безусловно. Министры без устали хвалили его, приговаривая, как давно у Штормхолда не было доброго короля, но Тристан не позволял этой лести обмануть себя. Одна только доброта еще не делает короля хорошим. А плохим королем Тристан быть не хотел гораздо сильнее, чем когда-то, за Стеной, не хотел быть посыльным. Когда он был посыльным, от него, слава Богу, не зависела судьба государства. Вот только из посыльных можно было уволиться, а из королей - никак. Этот вопрос он изучил досконально. Являясь единственным представителем королевской семьи мужского пола, он не мог, скажем, просто сбежать - его мать не удержала бы трон, и страна бы неминуемо рухнула в междоусобицу. Не мог он и отречься от престола в пользу более подходящей кандидатуры, ибо такая процедура законами Штормхолда не предусматривалась. Точнее, истории были известны очень немногочисленные случаи королевского отречения, но происходили они всегда в результате народного бунта, и отрекшемуся королю незамедлительно отрубали голову. На такое Тристан пока не был готов пойти. Ивейн что-то пробормотала и повернулась на бок. Тристан печально посмотрел на нее через открытые балконные двери. Даже сон не разгладил озабоченную складку между ее бровей. Ивейн не меньше, чем он сам, страдала под бременем невыносимой королевской ответственности. "Решайся, - сказал себе Тристан. - Ты уже продумал все, что можно. Медлить больше нечего!" Ибо один способ избежать королевской доли все-таки существовал. Ну, во всяком случае, Тристан надеялся, что все сработает как надо. Осталось только решиться и взяться за дело... но вот с решимостью у него всегда было туговато. Не то что у Септимуса - вот уж у кого решимости было на двоих. В последнее время Тристан все чаще вспоминал своего покойного дядю. Впервые, кажется, принц Септимус предстал перед его внутренним взором как живой недели через три после коронации, после того как тайная полиция вскрыла свеженький заговор против короны и юного неопытного монарха. Касательно заговорщиков закон Штормхолда высказывался весьма ясно, им не полагалось ни суда, ни снисхождения, и Тристану нужно было только подмахнуть соответствующий приговор - скорее формальность, чем проявление королевской воли, но он долго тянул и не мог решиться. Его ужасала мысль о том, чтобы отправить на плаху людей, которые не сделали - не успели сделать - ему ничего плохого. Вот тогда он впервые вспомнил принца Септимуса и подумал, что уж тот бы, столкнувшись с заговором, ни мгновения бы не колебался - и эта мысль придала ему мужества. Еще не раз и не два, оказываясь перед необходимостью вершить чужие судьбы, он думал, как бы поступил на его месте дядя - и в конце концов смутное чувство, терзавшее его душу, облеклось в слова: принц Септимус, наверное, был бы куда лучшим королем, нежели он сам. И он стал бы королем, если бы пережил битву с ведьмами. Если бы только... Но что толку об этом думать? История не знает сослагательного наклонения. Так говорил себе Тристан, пока однажды его не посетила идея, прежде не приходившая в голову даже самым искушенным мудрецам Штормхолда. Но на стороне юного короля было тотальное невежество: он не знал, что некоторых вещей не может быть просто потому, что они невозможны. "Если вавилонская свеча переносит из одной точки пространства в другую, - подумал он, - то почему бы ей не переносить также во времени? "Тогда" - это ведь тоже в своем роде направление..." Ведь если бы вавилонская свеча могла вернуть его в тот день, когда он чуть было не потерял Ивейн, когда он сразился с ведьмами и победил... Если бы он прожил этот день заново, зная заранее, как будут развиваться события... Зная, что благодаря стеклянному подснежнику он может не опасаться ведьминого колдовства... Тогда бы он не стал прятаться и выжидать, о нет! Он бы бросился в бой вместе с Септимусом, они бы вместе одержали победу, и после этого Тристан ни за что на свете бы не поднял с пола этот проклятый королевский камень. Ну уж нет! Пусть Септимус становится королем, а он, Тристан, будет свободен! Таков был план. Осталось только достать из резного ларца вавилонскую свечу и узнать, верно ли его предположение. Прямо сейчас, не откладывая, потому что завтрашнего заседания он точно не переживет... Медленно, осторожно ступая, Тристан вернулся в комнату и склонился над спящей женой. Хотел поцеловать в лоб, но побоялся разбудить, и потому лишь коснулся золотой пряди на подушке - Я люблю тебя, - прошептал он и направился в дальний угол комнаты, к секретеру. Толстый ковер поглощал звук его шагов. Нажав на одну из панелей секретера, он беззвучно открыл потайное отделение и извлек ларец. Замочек открылся с легким щелчком. Черная как смоль свеча на белой шелковой подушечке показалась Тристану невероятно зловещей. Все, все, отступать уже поздно! Все решено. Сейчас он перенесется в тот миг, когда они с дядей готовились напасть на ведьм, нужно сосредоточиться на этом моменте... Оставив ларец на крышке секретера, Тристан подошел к камину. Сейчас он сунет свечу в огонь, сейчас... Сейчас... Полено в камине с громким треском выбросило в воздух пригоршню искр. Ивейн вздохнула и приподнялась на постели: - Милый?.. - Верь мне, - растеряно пробормотал в ответ Тристан. - Милый?! - при виде вавилонской свечи сон с нее как рукой сняло, глаза широко распахнулись, кровь отлила ото щек. - Что ты?.. - Я делаю это ради нас с тобой! - ответил Тристан и сунул свечу фитилем в огонь. И все исчезло. А потом все вернулось. Земля качалась под ногами, перед глазами плавали цветные пятна. Чтобы не упасть, он ухватился за какие-то прутья — и тут же кто-то укусил его за палец. От резкой боли зрение у него прояснилось, и Тристан с изумлением уставился на разъяренного хорька, за чью клетку он только что неосмотрительно схватился. Очень странно! Когда они с дядей готовились атаковать ведьм, никаких клеток вокруг не было... Он отвернулся от хорька и наткнулся на любящий и испуганный взгляд матери. Та-ак... Похоже, он опять немного промахнулся с точкой назначения. Кое-как сориентировавшись в пространстве, но еще не вполне определившись со временем, Тристан осторожно выглянул из-за клеток со зверьем, служивших им с мамой убежищем... и замер. Посреди полутемного зала, вися в двух футах над полом, принц Септимус извивался и захлебывался воздухом. Ведьмы на балконе не сводили с него глаз. На мгновение Тристан очень ясно вспомнил, как наблюдал эту же сцену три месяца назад. Тогда он все ждал и надеялся, что Септимус как-нибудь выкрутится и прикончит жуткую старуху так же, как раньше прикончил ее сестру. Он ждал, пока бездыханное тело принца не рухнуло на пол. Потом ему это часто снилось, он просыпался в поту и лгал Ивейн, что не запомнил сна, потому что ему было как-то неловко. Сейчас он знал совершенно точно, что ждать нечего, и все же не мог сделать ни шагу. На стадии планирования ему почему-то казалось, что когда он вернется в прошлое, вооруженный знанием о будущем, все будет легко и не страшно. Однако теперь его охватил страх вследствие избыточной осведомленности совершить ошибку. Что, если из-за его вмешательства все пойдет наперекосяк? Время сочилось сквозь пальцы. Тристан подумал об Ивейн. Потом он подумал о короне. Оба предмета его размышлений стоили того, чтобы рискнуть. - Спрячься, - велел он матери и шагнул из укрытия, стаскивая с плеча тубус с молнией. Ведьмы уставились на него, их сморщенные губы растянулись в глумливых улыбках. - Еще один храбрец, - захихикала толстая. Стиснув зубы, Тристан прицелился и сорвал с тубуса крышку. Отдача была такой сильной, что он упал на спину - однако тубуса из рук не выпустил и поскорее навернул крышку обратно. Выпущенная молния с треском пропорола воздух и впилась в балкон прямо под ногами тощей ведьмы. Штукатурка и осколки камня брызнули во все стороны, и ведьма с визгом полетела вниз, исчезнув в облаке каменной пыли. Это был удачный выстрел, вот только Септимусу он не помог: вися в воздухе, принц продолжал тонуть. Тогда, зажав тубус ногами для пущей верности, Тристан еще на долю мгновения приподнял крышку. На этот раз молния ударила прямо в фонтанчик под балконом. Каменная чаша лопнула, вода хлынула наружу, и в тот же миг Септимус рухнул на пол, кашляющий и живой. Поднимаясь на ноги и вновь закидывая тубус за спину, Тристан с удивлением обнаружил, что страх оставил его. Наоборот, он чувствовал необычайную легкость. Когда они победят, Септимус, наверное, скажет: "Я обязан тебе жизнью, мальчик". А Тристан скажет: "Что вы, дядя, на моем месте так поступил бы каждый. Вы мне ничем не обязаны. Только заберите, пожалуйста, эту чертову корону..." Но до победы было еще далеко. Толстая ведьма бежала по балюстраде ему навстречу. Тристан обнажил меч. Он знал, что будет дальше. Септимус приподнялся на локте и огляделся. В нескольких шагах он заметил лежащую на мокром полу куколку из голубой глины. Отталкиваясь здоровыми рукой и ногой, принц подполз и схватил ее. Куколка, казалось, пульсировала в руке, на мгновение ему показалось, что он держит в кулаке собственное сердце. Так... Зажав куклу подмышкой сломанной руки, Септимус двумя пальцами взялся за согнутую кукольную ручку и резко выпрямил ее. И вскрикнул, когда в его собственной руке кости со щелчком встали на место. Затем, стиснув зубы, так же вправил себе ногу. Затем сунул куколку во внутренний карман и оглядел поле боя. Тощей ведьмы нигде не было видно. Толстая ведьма была занята молокососом. Шагах в десяти среди каменной пыли и облетевшей штукатурки сверкал на полу королевский камень. Пол у Тристана под ногами вздрогнул, когда толстая ведьма спрыгнула с балюстрады и приземлилась прямо перед ним. Юноша попятился, выставив перед собой меч. Пусть ведьма подойдет к клеткам чуть поближе... Тихое хихиканье, от которого кровь застыла у Тристана в жилах, разнеслось по залу. Тощая ведьма, смеясь, медленно поднялась на ноги из кучи битого камня. Искривленный палец с длинным ногтем нацелился в принца Септимуса. - В кого бы мне превратить тебя, а? - спросила ведьма весело. - Пожалуй, в кого-нибудь маленького и пушистого... Принц находился слишком далеко от нее, чтобы достать мечом, но слишком близко, чтобы избежать заклятья. При мысли, что дядю сейчас опять грохнут у него на глазах, Тристана охватило отчаяние. Не думая, что делает, он выдернул стеклянный подснежник из нагрудного кармашка. - Септимус! - крикнул он и швырнул талисман через зал. Септимус обернулся на его окрик. Но прежде чем подснежник пролетел хотя бы половину разделявшего их расстояния, толстая ведьма резко взмахнула рукой. Взявшийся невесть откуда порыв ледяного ветра пронесся по залу, задув половину свечей, подхватил стеклянный цветок и уронил ей на ладонь. - Что это у нас? - прокудахтала ведьма, разглядывая добычу. - Неужели защита от колдовства? Она сжала подснежник в кулаке, растерла и швырнула стеклянную пыль Тристану под ноги. - Кажется, твой амулет испортился, мальчик. Какая жалость! - и она захохотала. Ее сестра в дальнем конце зала тоже захохотала и взмахнула руками. Септимуса окутало зеленое пламя. Что-то тут было не так. Склонив голову набок, Ламия наблюдала за противником: отчего-то тот не становился ни меньше, ни пушистей, хотя заклинание было, разумеется, наложено правильно. А потом... потом пламя вообще погасло. Да в чем же дело?! Септимус смахнул последние зеленые искры с рукава. - Ведьма, - сказал он, - ты осмелилась колдовать против короля Штормхолда? Королевский камень, алый, словно, кровь, сиял у него на груди. - Ах, вот как, твое величество, - произнесла Ламия, отступая. - Интересный поворот... Подобрав юбки, она с неожиданной для старухи прытью побежала вверх по лестнице, ведущей на балкон, туда, где остались лежать каменные ножи. Септимус, прихрамывая, последовал за ней. - Оказывается, у твоего дружка тоже есть защита от магии, - отметила толстая ведьма, оглянувшись через плечо. - Повезло ему, а? И, прежде чем Тристан успел взмахнуть мечом и сбить замок с ближайшей клетки, она со свистом втянула в себя воздух и дунула. Ледяной вихрь толкнул Тристана назад. Щеки обожгло холодом, из глаз выступили и сразу же застыли на ресницах слезы. Рукоять меча во мгновение ока стала такой холодной, что юноша с криком разжал пальцы. Он схватился было за тубус - и обнаружил, что крышка примерзла. В тубусе что-то перекатывалось со стуком: видимо, даже молния застыла. Увидев, что ведьма снова набирает воздуху в грудь, Тристан схватился за ближайшую клетку и швырнул ею во врага. Но его снаряд обледенел в полете, упал на пол, не достигнув цели, и разлетелся на ледяные осколки. Следующая клетка замерзла еще прежде, чем он успел ее бросить. Прутья ее со звоном рассыпались, и в руках у него оказался замерзший горностай, вытянувшийся в смерти, как доска, и такой же твердый. Ведьма подходила все ближе, лед скрипел под ее башмаками. Вот она снова начала набирать воздух, раздуваясь едва ли не вдвое... В безупречном длинном выпаде - увидь его сейчас капитан Шекспир, он как учитель фехтования пришел бы в восторг - Тристан ткнул ее дохлым горностаем в горло. Ведьма поперхнулась. Ее толстое лицо побелело под слоем румян, на губах выступил иней. Она зашлась в приступе сиплого кашля. Не обращая внимания на боль в застывших от холода мышцах, Тристан подскочил к ней и с размаху, словно топором, ударил горностаем по шее. С мелодичным звоном голова ведьмы скатилась с плеч, ударилась об пол и разлетелась в ледяную пыль. Следом рухнуло обезглавленное тело, но из раны не вытекло ни одной капли крови: она вся застыла в жилах. Обернув руку носовым платком, Тристан поднял с пола свой меч. Он тяжело дышал, ладони и лицо его были обожжены морозом, но он не чувствовал этого, слишком захваченный своей победой. Он огляделся в поисках дяди и заметил его сразу же: Септимус и тощая ведьма сражались на балконе. Меч и каменный тесак мелькали в воздухе с такой скоростью, словно в деле участвовали десять мечей и десять тесаков сразу. От этого зрелища сердце Тристана сжалось в недобром предчувствии. Ну почему дядя все время лезет в самое пекло? Что, если ведьма сейчас его пырнет? Нужно ему помочь! С прошлого раза Тристан помнил о быстром способе попасть на балкон. Он бегом пересек зал, ухватился за канат, удерживающий под потолком одну из люстр, и рубанул мечом. И на него упала люстра. Грохот привлек внимание фехтовальщиков на балконе. Бой приостановился, сражающиеся стороны уставились на распростертого внизу юношу. Затем перевели взгляд друг на друга. Оба тяжело дышали. - Похоже, твое величество, - проговорила Ламия, - у нас тут патовая ситуация. Я не могу тебя заколдовать, но и проткнуть себя мечом не позволю, уж поверь. - И что же нам делать? - спросил Септимус. Ламия отступила на шаг и медленно опустила тесак. - Я всегда старалась поддерживать хорошие отношения с королями, - сказала она. - Тебе тоже нужно сердце звезды, верно? Так почему бы нам не разделить его? На четверых одного сердца, конечно, не хватило бы, но, - она, не глядя, указала назад, туда, где лежали ее мертвые сестры, - нас осталось двое. А половины сердца как раз хватит, чтобы обрести бессмертие. Несколько мгновений Септимус внимательно смотрел на нее. - Идет, - кивнул он наконец. - Отлично, - Ламия улыбнулась. - В одиночку, знаешь ли, заниматься этим не очень удобно... Возьми расширитель для ребер. Я объясню, что делать. Ивейн, пристегнутая ремнями к каменному ложу, смотрела на них остекленевшим от ужаса взглядом. Тристан чувствовал себя очень странно: все вокруг словно выцвело и казалось каким-то ненастоящим. Он огляделся и замер в изумлении, ибо взору его предстали шестеро мужчин, появившихся в зале из ниоткуда. Некоторые из них были отмечены страшными ранами, и сквозь всех без исключения можно было разглядеть мебель. Тристан бросил взгляд на собственные руки и испуганно ахнул, увидев, что и они тоже сделались полупрозрачными. Один за другим призраки таяли в воздухе, пока не остался только один из них. - Принц Праймус? - изумленно прошептал Тристан. Принц нисколько не изменился с того момента, как они виделись в последний раз. Он по-прежнему был не одет и зиял перерезанным горлом. - Что же ты, племяш, - печально сказал принц, приближаясь к Тристану. - Профукал корону. А я ведь на тебя ставил! - Простите, сир, - пролепетал Тристан в ужасе. - Я что, умер? Принц Праймус расхохотался. - Обойдешься! - сказал он и со всей силы огрел Тристана по плечу. Юноша почувствовал, что падает... и в следующий момент оказалось, что он лежит на холодном полу и ему трудно дышать, потому что сверху на нем лежит люстра. Тристан спихнул ее и сел. У него раскалывалась голова. - ... Возьми расширитель для ребер, - донеслось до него. Он взглянул на балкон: Септимус и ведьма бок о бок стояли над Ивейн, и чувствовалось, что между ними царит полное взаимопонимание. Забыв о боли, Тристан вскочил на ноги. На этот раз он выбрал правильную люстру, и перерубленный трос вознес его к потолку... Король и ведьма заметили его одновременно. - Останови его! - выкрикнули оба в один голос, а затем синхронно нанесли друг другу удар. Их шансы на успех были бы равны, действуй они схожим оружием. Но в то время, как Ламия замахивалась своим огромным тесаком, Септимус воспользовался кинжалом, и это определило победителя. Тристан приземлился на балконе, и бездыханное тело ведьмы рухнуло к его ногам. Чувство невероятного облегчения охватило юношу: значит, дядя на самом деле просто хотел усыпить бдительность противника, а вовсе не... Дядя смотрел на него странным, тяжелым взглядом. Не так смотрят люди, собирающиеся сказать: "Я обязан тебе жизнью, мальчик." Рука Тристана словно сама собой нащупала тубус... - У тебя есть две возможности, мальчик, - произнес Септимус. - Убраться с моей дороги или умереть. Тут Тристан совершил один из самых умных поступков в своей жизни. Он не стал восклицать: "Дядя, я же вам жизнь спас!" или, тем более, "Дядя, вы же не станете есть сердце такой прекрасной девушки!" Вместо этого он в последний раз сорвал с тубуса крышку. Возможно, молния не успела до конца разморозиться, или же просто ее осталось слишком мало, но она отшвырнула Септимуса на несколько шагов, не причинив ему особого вреда. Впрочем, и этого Тристану хватило, чтобы разрубить ремни и крикнуть любимой: "Беги!" Ивейн бросилась к лестнице, а юноша развернулся навстречу врагу - очень вовремя, потому что в следующий миг Септимус набросился на него. Ужас и чувство близкой смерти придали Тристану сил и скорости, но он чувствовал, что долго не продержится. Под звон клинков дядя шаг за шагом теснил племянника. На лестнице Тристан сумел вырваться вперед, потому что оступился и большую часть пути проделал кувырком, но внизу Септимус его быстро нагнал. Он, казалось, ни капельки не устал, в то время как рука Тристана уже онемела, а сам он начинал задыхаться. Самое неприятное было в том, что он не мог обернуться, чтобы посмотреть, убежала ли Ивейн. Судя по тому, с каким энтузиазмом наседал на него дядя, звезда находилась где-то в поле его зрения. "Я больше не могу", - подумал Тристан обреченно. - "Сейчас я пропущу удар, а потом..." - Септимус, стой! Уна бросилась между ними и повисла у брата на руке. - Ты не можешь его убить! - выкрикнула она. - Это твой племянник! Септимус, не глядя, отшвырнул ее в сторону. Тристан почувствовал, как пальцы Ивейн впились ему в плечо. - Беги! - рявкнул он. - Я тебя не оставлю, - ответила она. - Беги! - крикнул Тристан в отчаянии. Септимус надвигался на него, неотвратимый, как сама смерть... ... А в следующий миг, пробив потолок, между ними рухнул рояль. Тристан и подумать не мог, что в рояле сокрыта такая разрушительная мощь. Деревянная щепа, костяные клавиши и металлические колки, словно шрапнель, брызнули во все стороны. Здоровенный кусок доски ударил юношу в лицо, и он рухнул на пол, слабо надеясь, что все-таки сумел заслонить любимую от большей части обломков. По лицу текло что-то теплое и липкое. Тристан смахнул это что-то с глаз и взглянул наверх. Сквозь дыру в потолке он увидел киль огромного корабля. - Капитан Шекспир! - заорал он сипло, и ему ответил дружный рев пиратской команды. Сверху упала веревка. Тристан попытался подняться, но ноги его не слушались. Ивейн возникла откуда-то сбоку, сунула веревку ему прямо в руки, он ухватился покрепче, и их потащили наверх. - Сбросить балласт! - послышался сверху голос капитана Шекспира. Мимо Тристанова уха просвистел внушительный мешок с песком. Подъем пошел значительно веселей, и спустя пол-минуты влюбленные уже стояли на палубе, и добрый капитан обнимал их по очереди. Септимус поднялся и задумчиво уставился на дыру в потолке. Задумчивость его объяснялась в значительной степени тем, что его только что сбило с ног крышкой рояля. Такие вещи неизбежно настраивают мышление на философский лад, а у новоиспеченного короля Штормхолда был сегодня к тому же очень насыщенный день. У него мелькнула даже мысль, что, может быть, неплохо было бы сделать небольшую передышку... но он эту мысль отверг. Звезда и мальчишка исчезли. Зато новообретенная сестра сидела на полу, целая и, кажется, невредимая. Ей повезло оказаться вне зоны поражения роялем. Септимус слишком мало ее помнил и не ощущал особой родственной любви. Но все же это была его сестра. - Идем, - сказал он. - Ты пытался убить моего сына! - ответил Уна, не двигаясь с места. - И хотел вырезать сердце у несчастной девушки! - Звезда, упавшая на территории Штормхолда, принадлежит короне, - холодно ответил Септимус. - А твой сын, подняв меч против короля, стал государственным изменником. Идем. Или ты остаешься здесь? Он двинулся к выходу. Спустя какое-то время позади послышались шаги: Уна все-таки пошла за ним следом. - Он же твой племянник, - сказала она ему в спину, когда он отвязывал коня. - Я убил троих братьев, чтобы стать королем, - ответил он. - После этого убить племянника, чтобы стать бессмертным - такая мелочь... Он подхватил ее под бока и усадил на спину коню, после чего вскочил в седло. - Куда мы едем? - спросила Уна. - Вернемся в город. Я найду кого-нибудь, кто доставит тебя в замок. - А ты?.. Септимус не ответил, ибо мысли его уже были поглощены другим. Найти корабль капитана Шекспира будет не сложно. Надо только собрать отряд побольше... Он был королем. И впереди его ждало бессмертие. - Вперед! - скомандовал он сам себе и пришпорил коня. - ... И теперь принц... то есть король Септимус не оставит нас в покое, - закончила Ивейн свой рассказ. - Капитан, боюсь, у вас будут из-за нас неприятности... - Не берите в голову, дитя, - великодушно ответил Шекспир. - Его величеству до нас не допрыгнуть. Тристан молчал, ибо у него не было сил говорить. Его раны промыли и перевязали, головокружение его уже почти не мучило. Он держал Ивейн за руку и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Капитан Шекспир, прекрасный и ужасный одновременно, положил руку на штурвал. - Поплывем к горизонту, - сказал он. "Хорошие концы, - подумал Тристан, сжимая ладошку возлюбленной, - нравятся тем, с кем они никогда не приключались. А я люблю открытые финалы." Ведь разве "Поплывем к горизонту" звучит не лучше, чем "Следующие шестьдесят лет они мирно правили королевством"?