Ты помнишь?

      - Плевать я хотела на тебя, – ты говорила это так, будто констатировала факт. Ровно, спокойно, без крика и скандала. Как рядовую фразу наподобие «как дела» или «как настроение». Говорила так, словно всё произошедшее с нами не играло никакой роли.       Весь этот год – ни о чем. Мне всегда казалось, что за это время мы сблизились, стали друг другу как родные. Казалось, что ты поддержала бы в любой ситуации, помогла бы справиться со всеми проблемами. Казалось, что понимала меня, как никто другой. Как выяснилось позже, это действительно только казалось.       - Тебе плевать на чувства других людей, - ты продолжала и в эти минуты выглядела как совершенно посторонний человек. Выглядела чужой, далекой и фальшивой.       Для меня никогда не было большей радости, чем видеть твою счастливую улыбку. Ради этого пришлось прибегнуть к запрещенным приемам: неожиданные подарки, сюрпризы, по поводу и без. Я никогда не забуду твоё смущенное: «Ну, зачем? Не надо было. Спасибо». Женщины всегда жалуются на то, что мужчины забывают все значимые в их жизни даты; моя задача была в том, чтобы запомнить всё. Я помню, тебе это нравилось. Ты находила это милым.       А помнишь, как в одну из бессонных ночей, ты завалилась ко мне в квартиру в стельку пьяная и мало что соображающая? И не признания в любви тебя привели ко мне. Я этого не забуду.       - В моей жизни такого быть не может, - говорила ты, заикаясь, - не должно быть.       Мне нечего было сказать. Я, действительно, совсем не то, чего ты достойна. Это не со мной ты должна была познакомиться тогда на общем собрании. Не в мой отдел тебя должны были перевести. Не меня должны были просить ввести тебя в курс дела. Великая насмешница судьба столкнула нас, по-видимому, желая вдоволь повеселиться, и ей это удалось.       Ты помнишь, как встречал нас пустошью ночной уснувший город? Я помню. Помню, как ты любила ночь, когда можно делать всё, что заблагорассудится, когда никто не упрекнет тебя в бестактности, да и упрекать-то некому. Помню, ты говорила, что хочешь раствориться в этом городе, стать частью чьей-то истории, чьей угодно, только не своей. Я помню, тогда ты сказала, что любишь меня. Не знаю, что помешало мне именно тогда ответить тем же. Возможно, всё сложилось бы иначе.       Через пару дней, уверенности во мне прибавилось. Твои вкусы и предпочтения были уже изучены и зазубрены наизусть, и не составило труда подготовить очередной сюрприз. Сюрприз, подпорченный неожиданно вошедшим в кабинет подчиненным, а потом ещё одним, и ещё. Наша тайна вмиг стала всеобщим достоянием, поводом для шуток, для шепотов за спиной.       - Плевать я хотела на тебя, - именно это ты ответила на моё признание.       - У наших Ирочки и Светочки пикантные отношения, - произнес коллега, сделав весьма пошлый жест, жест, за который мне хотелось удушить его на месте. Но я не могла выдавить из себя ни звука, стояла как вкопанная, пораженная твоим ответом. Твои слова меня обезоружили. Ты могла промолчать, но ты сказала это.       Ты испугалась. Мне не в чем тебя винить, я всё могу понять. Могу понять твои старания избежать встречи со мной. Могу понять наше резко оборвавшееся общение. Могу понять сплетни сотрудниц, сплетни, в которых я слышала твои слова, твой голос. Я видела тебя в кругу этих сплетниц.       А помнишь, как всего спустя два дня ты закрутила роман с бухгалтером – неказистым и сутулым мужчинкой? Я помню, как ты воротила нос от него в столовой, как из вежливости натужно смеялась над его плоскими шутками. А теперь ты с ним, и всё ради того, чтобы твои сплетницы сняли с тебя подозрения.       Ты испугалась. Ты помнишь? Как было боязно тебе, как боязно.       Не бойся, я тебя не выдам.