***
После первой операции — врач велел Келли стоять у тагриметра и следить за показателями — её трясло. Джули предупреждала её с самого начала — в те далёкие времена, когда Келли Митхер ещё была Мартой Ордам, — что «эта работка вывернет тебя наизнанку». Позже Джули частенько качала головой и с беспокойством глядела на Келли. «Я боюсь за тебя, Келл, — говорила она. — У тебя всё на лице написано». Джули тренировала Келли, Джули следила, чтобы та училась меньше говорить, больше замечать, имитировать спокойствие. «Я хочу эту миссию», — повторяла Келли, если Джули или кто-то из повстанцев пытался её отговорить. Так было каждый день на протяжении пяти лет, но сейчас — в момент, когда на лице пациента появилась умиротворённая улыбка, Келли затошнило. Всего на мгновение она прижала ладонь ко рту, но доктор Ганслоу заметила её жест. — Вы удивлены? — спросила она. — Кажется, я тоже удивилась в первый раз, но у нас нет времени на ерунду. Что там на тагриметре? Ерунда. Вот как. Келли рассказывала о состоянии мужчины, глядя на заполненный цифрами экран. Судя по тому, что она знала из вузовской программы, операция прошла успешно. Пациент — кажется, его звали Грегором Смитом — был счастлив, спокоен и чист. Через минут пять его увезли двое санитаров — молчаливых амбалов, неприятно похожих друг на друга. Когда они остались одни, доктор Ганслоу сняла перчатки, — её руки были изрезаны морщинами — подошла к столу, который находился в углу большой операционной, и передала Келли лежавшую на нём папку. — Заполните. Заодно и удивляться перестанете. Келли кивнула и провела пальцем по корешку папки — она была довольно объемной. Доктор Ганслоу неодобрительно покачала головой: — Я уже который год прошу полностью перевести нас на электронную документацию. Нам нужно больше внимания уделять защите лесов. Работница Дома милости заботится об экологии. Джули бы долго смеялась. У Келли не было на это времени, она обхватила папку руками, попрощалась с доктором Ганслоу и вышла за дверь.***
Через четыре дня она ассистировала Солону. Это была третья операция, за которой Келли наблюдала. Все они проходили одинаково. Пациента погружали в капсулу тагриметра, после чего работник Дома проводил кодирование: отсекал ненужные мысли, излишнее беспокойство, вредные идеи. Келли полагалось стоять рядом и следить, чтобы у пациента, например, не отказало сердце. Доктор Ганслоу во время операций говорила мало, скупо комментировала свои действия — видимо, считала своим долгом обучать Келли. Солон и вовсе молчал. В конце, когда санитары увезли блондинку, глаза которой больше ничего не выражали, он вдруг улыбнулся. — Сегодня управился быстрее, чем обычно. Вредных мыслей у неё было совсем немного, да и в целом — мыслей. Келли поймала себя на том, что хочет усмехнуться, но сдержалась. «В этом нет ничего смешного. Шутка Солона отвратительна. Отвратительна?». Солон взял со стола папку. Келли ждала, что он отдаст бумаги ей, но Солон не сделал этого. Он посмотрел на Келли внимательно, и по его губам скользнула улыбка: — Может, прогуляемся? — Но… Нужно было заполнить отчёт и передать Джули информацию о прошедшем дне. — Поверь, ты успеешь, — Солон помахал перед носом Келли на удивление тонкой папкой. — Пошли. И Келли согласилась. «Мне в любом случае нужно осмотреться получше», — сказала она самой себе. В первый день им показали помещения для работников Дома милости, операционные и три отсека: для готовящихся к «лечению», перенёсших его и не выдержавших вмешательства. Последний отсек распадался на два отдела: в одном содержались те, кто сошёл с ума в тагриметре, во втором был морг. Келли не знала, какое отделение пугало её больше. Отец оказался среди сумасшедших. Вот что она помнила. Так же хорошо, как то утро, когда он отправился к следователю и не вернулся. «Я ненадолго, — сказал он тогда и поправил галстук. — Подогрей нам ужин». Келли, которая тогда ещё была Мартой, справилась с заданием, но это не помогло. Папа всегда говорил, что горячая еда приманивает его домой. В тот вечер приманка не сработала. В тот, и в десятки других. Пока маме не пришло письмо с зелёным штемпелем. Келли знала его наизусть. «Миссис Ордам! Вынуждены сообщить, что Ваш муж не перенёс процедуру очищения. Сейчас он находится на реабилитации в Доме милости. В течение четырёх дней мистера Теодора Ордама переведут в подведомственное Дому милости специализированное учреждение…». Там отец и умер. В подведомственном специализированном учреждении. Келли думала об этом, пока Солон выводил её из Дома и вёл к большому окружённому деревьями озеру. Солон что-то говорил своим манящим низким голосом. Келли требовалось противоядие. — Ты давно тут работаешь? — спросила она, когда они оказались у кромки воды. Солон кинул на траву свой плащ и предложил Келли присесть. Она не возражала. — Около четырёх лет. «Почему ты здесь работаешь?», — вот что волновало её на самом деле. Был ли Солон фанатиком, верящим в силу государства? Получал ли он удовольствие от операций? Келли слышала, что некоторые из работников Дома наслаждаются этим — власть… кто бы отказался от власти над чужим разумом? Хью ассистировал как раз такому врачу — доктору Глейтону. Вчера Хью рассказал Келли о Глейтоне, и в его голосе было столько отвращения — Келли даже показалось, что её дорогой Хью — единственный одногруппник, ставший её другом — может присоединиться к ней. К ним. — И как? Солон пожал плечами, а потом поправил очки. Эта прямоугольная оправа очень шла ему. «Нет-нет-нет, Келли, ты не должна так думать». Когда он ответил, Келли вздрогнула — она успела забыть, о чём спросила, да и Солон, волосы которого поблёскивали в лучах закатного солнца, сбивал её с мыслей. Келли ещё никогда не встречала таких притягательных мужчин. Наверное, его создали в какой-то лаборатории или собрали на фабрике. — Спокойно, я привык, — Солон потянулся. — К тому же мне нравится, что Дом стоит почти в лесу… Ты осуждаешь меня? Оба глаза — зелёный и голубой — теперь изучали лицо Келли. Она вспыхнула, но, вспомнив уроки Джули, всё-таки взяла себя в руки. — С чего бы? Я же сама приехала работать сюда, а ты ведь знаешь, для этого надо пройти конкурс и всё такое. Просто я пытаюсь понять, почему ты это сделал. — А ты? Келли ждала этого вопроса. Она заготовлено-смущёно улыбнулась. — Я… мне, честно говоря, страшно видеть, как люди теряют свои прежние мысли, перерождаются, но, думаю, это очень помогает государству. Я люблю наш Олхейм, хотя это и несовременно. Солон словно экзаменовал её, прощупывал, но, кажется, остался доволен результатом. — Вот как. Патриотка, значит. — А что? Разве это плохо? Келли надеялась, что возмутилась искренне. Солон вдруг добродушно рассмеялся: — Да ничего, — он слегка придвинулся к ней и подал ей свою руку. — Я вот не патриот, но мне нравится твой энтузиазм, а страх пройдёт. Поверь. Келли пожала руку Солона — горячую, а она почему-то думала, что ладонь окажется холодной. Солон улыбался, и на душе у Келли стало спокойно. Она победила его.***
Келли обманула Солона, но — ей пришлось признать это через пару недель — и саму себя тоже. Она твердила Хью и новым знакомым — сёстрам Мэй и Оливии, — что между ней и «доктором Зогхардом ничего нет». Они делали вид, что верят ей и закатывали глаза, когда Келли убегала на очередную прогулку. Это было ложью. Как и то, что её и Солона связывает только секс, что она к нему ничего не чувствует. Такими сказками Келли кормила себя, в очередной раз выбираясь из его комнаты, обставленной пугающе аскетично. — Ты красивая, — говорил Солон Келли, проходя губами по её коже, наматывая на свои длинные пальцы её светлые локоны. — Очень-очень-очень. От его голоса у неё, точно у пятнадцатилетки, дрожали и подгибались колени. Его голос, его взгляд, его прикосновение делали всё иным, порой даже отодвигали в сторону Джулию, с которой Келли периодически связывалась по коммуникатору. — Ты могла бы работать быстрее, — заметила Джулия в один из сеансов связи, когда Келли забилась в кладовку в комнате чертовски пьяного Хью. После операций он всегда напивался в хлам. Келли кивнула коммуникатору. «Я должна работать быстрее. Должна думать об отце». Вместо этого в голове был только Солон — его рассказы об университетских годах, строчки из стихотворений, которые он порой ей цитировал, его всегда горячие руки, дающие покой и наслаждение. В тот раз поговорив с Джулией, Келли обхватила себя руками, прикусила губу и заплакала от бессилья. Ей нужно было работать: найти ключ от «сердца Дома» — мощного компьютера, способного управлять всеми тагриметрами, способного при случае уничтожить их. Келли попала сюда, чтобы стать тем самым случаем, чтобы отомстить. Беда заключалась в том, что она знала, через кого можно достать этот ключ.***
Хью сидел на подоконнике и смотрел в одну точку. — Я хочу уехать отсюда, — наконец сказал он. — Ты можешь считать меня слабаком, Келли. Келли пожала плечами: — Помнится, ты хотел попасть сюда, чтобы заработать побольше денег. Хью покачал головой: — Они снятся мне. Особенно часто тот парень, который почему-то проснулся во время операции. Он так кричал, Келл, так кричал. Хью понизил голос, потом слез с подоконника и подошёл к ящику, в котором хранил бутылки. Недавно Оливия сказала, что Хью невозможно воспринимать всерьёз, мол, у него для этого «слишком большие уши». Оливия была дурой. Келли подошла к Хью и похлопала его плечу. — Если ты так считаешь… если ты хочешь уйти, то должен сделать это. Вместо ответа Хью предложил ей бутылку, и Келли выпила немного прямо из горла. Какое-то гадкое пойло, от которого во рту стало горько. Гадость. Она бы спросила у Хью название, но он опередил её. — А помнишь, в первый день доктор Ганслоу сказала, что мы должны гордиться собой, держаться за это место, — Хью снова приложился к мутному горлышку. — Сказала, что через три года у нас появится возможность делать ночные обходы. От упоминания о «ночных обходах» у Келли засосало под ложечкой. Ключ, который выдавали работникам Дома на время дежурства, давал доступ к сердцу. Так сказала Джули. За прошедшую с их последнего разговора неделю Келли заставила себя распрощаться с сомнениями — она может взять этот ключ только у Солона, только он доверяет ей настолько. «Но что делать? Выкрасть его, взломать систему и скрыться при помощи повстанцев, которую организует Джулия? Или сделать то же самое, перед этим предупредив Солона?» Сейчас, забрав бутылку у Хью, Келли задавалась теми же вопросами. Могла ли она доверять Солону? Могла ли она предать его? Хью перебрался на кровать и вскоре захрапел. Келли села рядом. Если бы она начала встречаться с Хью в вузе, как он предлагал, сейчас бы ей не было так больно. Наверное.***
Солон любил лунные ночи, пил кофе без сахара и никогда не был за границей. Солон предпочитал контрастный душ, улыбался так, что сердце Келли падало куда-то в пятки, и умел рисовать углём. Солон хотел завести собаку, порой совершал долгие прогулки по лесу и весьма цинично относился к людям. Солон. Солон. Солон. Келли знала так много. Его голос, запах, привычки, движения, каждая случайная фраза, оброненное воспоминание — Келли собирала всё. Келли не понимала главного: как он относится к Дому, к Олхейму, к работе повстанцев? Это сводило её с ума. Солон. Солон. Солон. Так мало времени вместе и столько тепла, столько разделённых на двоих часов, когда она забывала, кто она, где и зачем. «Я не должна была забывать». В тот вечер Келли вызвала Джулию, спрятавшись всё в той же коморке — в её комнате постоянно торчал кто-то посторонний, — и раскрыла ей правду. Почти полностью. Коммуникатор долго молчал. Наконец Джули откашлялась: — И ты хочешь, чтобы я разрешила тебе посвятить во всё этого Солона? — Да. — Мужика, с которым ты трахаешься два месяца… — Джули! — У нас нет времени на твою стыдливость, Келл. И мы не можем тянуть в наше дело всех, с кем тебе вздумалось покувыркаться. — Джули! У Келли горели щёки. Джули давно не разговаривала с ней в таком тоне. — Они поймали двоих наших, Келл. Тех, кто знал о твоей миссии. Ты должна закончить всё следующей ночью и исчезнуть. И звонить ты мне больше не сможешь. Надо переходить на новый канал связи. Думаю, скоро этот начнут прослушивать. И Джули вырубила связь со своей стороны. Келли вздохнула и прислонилась к стене, вспоминая женщину, которую оперировала сегодня — у неё в голове не было особых, крамольных мыслей. Всё такое повседневное, такое простое. Как она попала в Дом? Чем она не устроила правительство Олхейма? Зачем это всё? У Келли болела голова. Она думала о Солоне и решении Джули — снова и снова. Если она воспользуется данным ему ключом и исчезнет, Солона всё равно заподозрят. Её Солона — порой такого ворчливого, но всегда нежного, с невероятными разноцветными глазами. «Нет-нет-нет». Правильное и неправильно смешались в голове Келли, голос Джулии резал уши. Келли заставила наставницу замолчать. Джули ничего не понимала — два месяца в Доме милости равнялись целой жизни. Келли решила открыться Солону.***
Солон сидел за письменным столом и отмечал что-то в планшете, когда Келли зашла в его комнату. — Сегодня? — спросил он. — Мне же сейчас нужно на дежурство. — Я знаю, — у Келли тряслись руки. «Ты слишком нервная для этой работы», — сказала Джули в её голове. Она всегда всё знала лучше, и Келли велела ей заткнуться. В очередной раз. — Мы можем поговорить? — У тебя дрожит голос, Келли. Что случилось? — Солон хотел подойти к ней, но Келли остановила его, выставив вперёд руку. Когда он подходил так близко, ей было сложно сосредоточиться. — Поговорить… — повторила она, то ли спрашивая, то ли утверждая. Солон кивнул. Келли показалось — часы отбили полночь, но в Доме не было таких больших часов, да и вряд ли время перевалило даже за девять вечера. Солон снова спросил, что случилось. Его голос она слышала точно через вату. «Ты ошибаешься, — сказала Джули в её голове. — Ты маленькая, глупая девочка, и я зря отправила тебя сюда. Это была моя ошибка». Пытаясь заглушить её, Келли почти прокричала: — Мне нужна твоя помощь, Солон. Я… твой ключ… Когда она объяснила всё, Солон достал из кармана брюк белую карточку — тот самый ключ — и стал вертеть её в руках. — Значит, вот как. Вы решили уничтожить Дом, а почему сейчас? Келли пожала плечами. — До этого тоже пытались, но ничего не вышло. Агента раскрыли сразу, как только он приехал. — А тебе повезло? Келли кивнула. Наверное, это действительно было везением. Она всё вглядывалась в Солона, пытаясь понять, что он ответит, поможет ли он ей. Келли уже сама сделала шаг к Солону. Ей нужна была ясность. Мгновение — и он прижал её к себе, обнял. Келли вдыхала запах одеколона, запах Солона и всё ещё боялась его слов. Вдруг он откажется? Вдруг он предаст её? «Нет-нет-нет». — Я помогу тебе, Келли, но потом мне нужно будет больше узнать обо всём — вашей программе, ваших целях. Вы работаете только в Олхейме или и в других странах Договора? — Я не знаю, — призналась Келли, Джули никогда не говорила с ней об этом. — Но ты… ты правда? Солон кивнул, и Келли шумно выдохнула — кажется, всё было позади. Солон гладил её по спине и плечам, успокаивая. — Ты должна была рассказать мне всё раньше, Келли. Ты зря так мучилась, глупенькая моя. Келли прикрыла глаза. У них было ещё несколько лишних секунд, и она не хотела раньше времени лишаться тепла Солона, этого чувства защищённости, этого счастья.***
Она успела рассказать ему о своём отце и о том, как в восемнадцать смогла отыскать повстанцев, а потом ещё год упрашивала их взять её к себе. Солон понимающе качал головой, смеялся, сжимал её руку. Когда они оказались в коридоре и направились к сердцу Дома, то расцепили пальцы. Келли шла, всё время озираясь. В Доме было не так уж много стражи, но кто-то из работников мог случайно оказаться в коридоре, мог что-то заподозрить. У неё не получилось пронести в Дом оружие, и теперь она жалела об этом. А ещё о том, что не попрощалась с Хью — ему предстояло уехать только через несколько дней. Добрый-добрый Хью хватило ли бы у него сил, чтобы поступить, как Солон? Оставить всё позади, пойти за Келли? Она не знала, но рядом с Солоном боялась больше не за себя, а за него. Когда Солон открыл дверь, отделявшую их от сердца Дома, Келли вздохнула с облегчением. В этом огромном помещении всё гудело — Келли даже показалось, машина прямо сейчас переваривает мысли, отсечённые, выкачанные из людей, оставшихся внизу. — Давай ключ, — сказала Келли. — Мне всегда хотелось… Она протянула руку, но вместо того, чтобы передать Келли ключ, Солон схватил её за запястье. — Солон? Он резко прижал её к себе — спина Келли упёрлась ему в грудь. Она позвала, понимая, но не желая признавать эту ужасную, леденящую правду: — Солон, что… — Глупенькая моя, — прошептал он ей прямо в ухо, явно наслаждаясь моментом. — Такая красивая и такая глупая. Ты правда думала, что обхитришь меня? Из какой ты организации — сборища детей-фанатиков? Солон никогда раньше не разговаривал с ней так — резко, с издёвкой. Казалось, он получал удовольствие от каждой фразы. Он смеялся. — Солон, я думала… — Нет, ты не думала. Не льсти себе, — он сжал её запястье крепче, потом изловчился и сцепил обе её руки вместе. Келли пыталась сопротивляться, но её тут же обвила на вид тонкая, но, кажется, очень прочная проволока. Келли не могла пошевелиться. Солон отошёл в сторону, а потом приблизился к Келли, заглянул в её глаза. — Как давно? — глухо спросила она. — С самого начала, конечно. — Но я, — мысли в голове путались куда больше, чем в последние дни. Келли чувствовала, что сейчас умрёт. Солон убьёт её. Как такое возможно? — Я люблю тебя, — сказала она тихо. «Я предала память о своём отце ради тебя. Я предала саму себя». В глазах его промелькнуло удивление, потом он качнул головой: — Так, ты из-за этого была такой послушной в постели? — Урод. Теперь он усмехнулся, поправил заплетённые в хвост волосы. Он делал всё это совсем не так, как её Солон. Он смотрел на Келли холодно, и губы его не покидала кривая ухмылка. Он забавлялся, а у Келли жгло сердце, всю кожу и холодная проволока всё больше обвивала тело. — Может быть, у тебя что-то и получилось бы, Келли, если бы ты не была такой красивой. Я всегда слежу за красивыми, — он рассмеялся. — И если бы ты больше времени потратила на разведку, глупенькая моя. А теперь ты мне и не нужна больше, — Солон театрально развёл руками. — Найти твою группу так просто, что это даже неприлично. Повстанцы. Джули. Простят ли они её? Келли моргнула, наблюдая, как он приближается к ней, как подносит правую руку к её шее. — Солон, Солон! Она не хотела умирать. Она хотела жить, а ещё минут пять назад — жить вместе с ним. — Тебе стоило лучше узнать Дом, проникнуть в четвёртый отсек. — Что? Отсеков было три. Келли хорошо это помнила. — Чт… — она не успела повторить свой вопрос. Мизинец на руке Солона вытянулся и преобразовался в тонкое лезвие, которым он провёл по её горлу. Последнее, что Келли увидела перед тем, как навсегда покинуть игру, были разноцветные глаза Солона. Один — зелёный, другой — голубой. В них полыхало пламя.