Без войны виноватые

Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь. Жуков клялся и божился, что его любовь к Габену вечна. Да только кому он клялся? Самому себе. Каждый день, каждый час, каждую минуту он убеждал себя, что это не просто интерес к человеку, не увлечение, не игра. Что его чувства реальны, правдивы. Он сам заставлял себя в это верить. Маршал, который старается быть бесчувственным, потому что так проще. Проще не привязываться к людям, держать их на расстоянии вытянутой руки, ведь потом сильно больно зашивать раны. Маршал никогда бы не мог подумать, что так сильно может привязаться к человеку. Настолько, что хочется быть с ним каждую минуту, внимательно слушать, боясь пропустить даже хоть какое-то слово. Жуков считал, что в этом мире все просто и относительно, что его счастье продлится очень долго. Глупый. Глупый Маршал. * Они познакомились на одной из деловых встреч, которая была устроена их отцами, что владели крупными фирмами, а сейчас заключили контракт о сотрудничестве. Жуков сразу приметил парня, что стоял на другом конце зала и смотрел на это всё с огромным презрением. Будто ему реально не хочется здесь находиться, ему противна обстановка, противны все люди, что находятся в этом зале. Маршал почувствовал, что тот парень смотрит на него взглядом, полным даже какой-то ненависти. Но за что? Что такого сделал Жуков, чтобы на него так смотрели? — О, сынок, ты уже увидел его, да? Этот парень, что стоит на другом конце зала, сын того человека, с кем мы сегодня заключили крупную сделку, — отец появляется слишком внезапно, чтобы можно было успеть адекватно отреагировать. Маршал просто замер, смотря на то, как в их сторону направляется тот самый парень. — Габен, — представляется он и протягивает Маршалу руку. — Жуков, — тот пожимает её и кивает, мол, рад знакомству. У Мастера красивые глаза — серо-зеленые, Маршал сразу замечает это. Да и вообще, он весь — словно какой-то идеал. — Ну, ребятки, знакомьтесь, а я не буду вам мешать, — отец Жукова кивает им, а потом вновь теряется в толпе гостей. — Итак, — Габен с ухмылкой смотрит на Маршала, а потом наклоняется к его уху — Жуков намного ниже него. — Мне не нужно ничего общего с тобой. Мне не нужен сам ты, — Мастер шепчет это всё на ухо парню, а тот даже не знает, как реагировать. — Мы будем делать вид, что подружились, потому что этого хочет мой отец. Но между нами ничего не будет, а дружбы тем более. Всё ясно? Жуков как-то на автомате кивает и стоит, будто оглушенный. Габен же, довольный собой, хлопает Маршала по плечу и уходит. В тот вечер, когда жизнь Жукова совершенно изменилась, он понял одно: Мастер ему безумно интересен. * Жуков был из тех людей, которые отрицают хоть какие-то чувства между людьми. «Любви нет!» — кричат они на каждом шагу, срывая голос, пытаясь достучаться до разума других, но сами в этот момент пытаются убедить себя в своих же словах. Маршал понимал, что самой большой ошибкой в его жизни был тот миг, когда он всё же перестал отрицать высшие чувства и сам поддался им… «Противоположности притягиваются», — гласит широко известный факт. И в их случае этот факт не стал исключением. Сколько бы Габен ни говорил, что ему совершенно плевать на чувства Маршала, как бы ни отталкивал от себя, сам Мастер тянулся к нему. А Жуков же был не против, потому что стал зависим от этого человека с холодным взглядом. Мастер знал, что он не подарок. Ему всегда было искренне жаль людей, с которыми он встречался, потому что рядом с ним люди страдают. Габену иногда хочется прекратить, но он не может остановиться. Мастер обожал, когда в нем разочаровываются. Эти наполненные неожиданностью глаза — цель, которую он по жизни преследует. Поэтому Мастер плохой партнер и приятель. В любой момент ему может захотеться кого-то ударить по больному. Но он не считал, что это неправильно. Это его желание, которое исполнялось намеренно, посему глупо извиняться за то, что делал вполне осознанно. Можно случайно наступить кому-то на ногу и сказать «извиняюсь», но за такие вещи — никогда, ибо каждое «извини» за содеянное с осознанием причиняемой боли — это простое содрогание воздуха. Их отношения развивались довольно стремительно, чего, впрочем, и ожидал Жуков. Но не было ни слов о любви, ни горячих признаний — только многочисленные ссоры. Маршал мог терпеть что угодно, но в один из не самых прекрасных дней он сорвался и уехал из города, надеясь никогда больше не увидеть его; надо подавить в себе чувства, надо осознать, что без него живется в тысячу раз лучше. А потом Жуков понял, что ему и с ним, и без него одинаково плохо. * Маршал без дела слонялся из комнаты в комнату по своей двухъярусной просторной квартире, изредка что-то непонятное бурча себе под нос. Скука буквально пожирала парня изнутри. Обычно он либо гулял по городу — особенно ему нравился парк, — либо блуждал по крышам многоэтажных домов, ходил по ресторанам и более дешевым забегаловкам, вечера коротал с лучшими друзьями, сидя перед огромным телевизионным экраном и резавшись в очередную приставку с кучей видеоигр… Одним словом, жизнь била ключом. Весело, задорно. А с этим переездом все с ног на голову перевернулось. Тут у него не было ни друзей, ни знакомых, ни родственников. А самому шататься по улицам в поисках тех, с кем бы можно было познакомиться, было не самой лучшей идеей. Пытаясь спрятаться от Габена, Жуков только усложнил этим себе жизнь. — Надоело, как же мне всё это надоело! Почему я должен скрываться от человека, без которого не могу и дня протянуть?! — Маршал сидит на полу, обхватив руками и рыдает. Поток бессвязной речи срывается с его губ, и Жуков не может больше выносить это одиночество. А ведь прошел всего лишь день. Он не видел его один день, а такое ощущение, что перед глазами промелькнула целая вечность, оставив за собой неприятную серебристо-черную ленту воспоминаний. Когда по квартире разнесся звук резко распахнувшейся входной двери, которую, очевидно, толкнули, Маршал даже глазом в ее сторону не повел, будто ничего и не случилось. Или же его просто не интересовало, что могло произойти. Странно даже: вот он сейчас сидит и жалуется на одиночество и неинтересность жизни, а в его поведении могут наблюдаться черты, характерные для состояния апатии человека. Да уж. Настроение у этого подростка меняется слишком быстро и резко. Бледноватого оттенка губы парня все еще неслышно открывались, рефлекторно пробегаясь нервными импульсами мышц по словам «без которого не могу», однако из глотки не доносилось ни единого намека на то, что голосовые связки вообще собираются работать и выполнять свои функции. По квартире слышатся шаги — все то же: сидит. И вдруг тепло. Его кто-то обнял, прижимая несильно к себе, и успокаивающе нашептывает что-то. Вроде бы успокаиваться не от чего, все же хорошо — нет ни криков, ни истерик, ни психбольных мыслишек. Просто апатия и одиночество. И все же, постепенно становится тепло — сердце оттаивает и начинает учащать свое биение, возвращаясь в нормальный незаторможенный ритм. Мир из блекло-серого стал приобретать яркие краски. — Габен, — губы растянулись в улыбке, а их обладатель прикрыл глаза, наслаждаясь теплом близкого человека. — Зачем ты прятался от меня? — у Мастера довольно-таки хмурый вид. Кажется, еще чуть-чуть, и он разозлится на Маршала за его такое вот поведение. — Потому что ты подтолкнул меня к этому, — Жуков закусывает губу и отводит взгляд, потому что не хочется смотреть в эти глаза, которые могут начать метать молнии. Габен молчит и сжимает губы в тонкую линию — устал от этой неравной игры и хочет уже получить заслуженный приз. В миг, когда он понял, что погоня прекратилась, ему стало скучно, а когда Маршал принял его неискреннее объятие с таким теплом — ещё и мерзко. Любовь создаёт иллюзию тепла от объятий человека, являющегося её объектом, — эту истину Мастер выдумал давно, ему и стараться не надо, чтобы одурачить тех, кто им очарован. Он любил воспитывать людей, поддавшихся иллюзиям и слабости: доверчивых, всепрощающих, открытых — не столько ради них, сколько во имя своей души, которая жаждала видеть, как страдают те, кто умел чувствовать чище и ярче, чем он сам. Габен же считал, что людям нужна любовь лишь потому, что они не умеют играть в игры. Габен молчит, потому что ему никому и ничего больше не надо доказывать — он продемонстрировал, что от него не спрятаться, и теперь Жукову придётся сыграть с ним последний акт. Мастер не намерен переубеждать этого открытого парня в том, что тот поступил верно, хотя и злился за эту попытку вырваться из сети, в которую тот сам по своей наивности залез, да ещё и изрядно запутался в придачу. Он склонился к самому уху Маршала, так, что тот почувствовал тёплое спокойное дыхание на своей коже и слегка напрягся, ожидая слов, которых не последовало — вместо этого тёплые губы коснулись его щеки чуть ниже виска. Парень почти неуловимо вздрогнул и посмотрел в глаза, такие же хмурые и усталые, в которых застыл вопрос, что был озвучен лишь спустя пару бесконечно растянувшихся мгновений: — Ты не оттолкнёшь меня за это? — голос Мастера бесцветен, и непонятно, упрекает он или спрашивает разрешения. Сам он думал, что, наверное, и то, и другое одновременно. Жуков не задумывался об этом, он видел лишь тот смысл в этой фразе, какой мог согреть его уставшую от долгой изоляции душу. Та требовала сократить расстояние между ним и Габеном до предела, умоляла не давать тому говорить ни слова хотя бы пару секунд, чтобы успеть раствориться в мгновении прежде, чем оно будет разрушено. Поэтому парень не колебался, он полуобернулся и впился в губы желанного гостя поцелуем с каким-то отчаянием, а его пальцы судорожно сжимали ткань дорогой рубашки. От мысли, что Мастер позволяет это, что Мастер, чёрт возьми, ему отвечает, у Жукова закружилась голова. Ему было плевать, что даже целовал Габен властно и немного холодно — он прижимал к себе, и этого было достаточно. А потом мало. Ладони Маршала хотели дотронуться, чувствовать тепло его кожи, но парень не мог себе позволить спугнуть момент. Напрасно, наверное, ведь когда Мастер разорвал поцелуй, он понял, что шанс безвозвратно утерян. Или?.. Его холодный гость — холодный в спорах, ссорах, решениях, делах, чувствах, голосе, взглядах — слишком жарко дышал в его губы. Когда же цепкие и, как оказалось, холодные пальцы подцепили футболку, которая тут же бескомпромиссно была стянута с покрывшегося мурашками тела, Жуков понял, что уже не остановится. Это та грань, которую он намеревался перейти любой ценой. Мастер обхватил его обнажённый торс руками, не позволяя отстраниться и прижимая к себе спиной — он не хотел показать, как потеплел на мгновение взгляд, когда его ладони впервые коснулись кожи. Габен очень любил это чувство: как перехватывает дыхание, стоит впервые коснуться того участка кожи любовника, что обычно скрыт под одеждой. Мимолётное прожигающее ощущение — он быстро ко всему привыкал. Для Жукова впивающиеся в кожу пальцы, оставляющие за собой красноватые следы из тех, что быстро проходят, и жадные, немного грубые поцелуи на шее и плечах, треть которых останется там долгой памятью в виде алых пятен, создавали иллюзию нужности. Он нужен. Габен считал, что тот попросту присвоен, и ему было горько от того, что невзаимная любовь заставляет смотреть на такие разные вещи столь одинаково: они оба были довольны происходящим, которое видели лишь своими глазами. Влюблённые глаза не могут стать расчётливыми, а холодные — воспылать искренней страстью. Маршал тихо стонал и тяжело дышал, плавясь под поцелуями. Ещё чуть-чуть, и он взорвётся. Ещё немного, и от него останется лишь россыпь искрящихся осколков. Но нет… Подросток оказался куда более живучим, чем думал сам. Когда Мастер положил ладонь на его пах, с бессовестной полуулыбкой на губах надавливая на член через джинсы, Жуков лишь чуть сильнее покраснел и сдавленно, робко простонал. Он свыкся с происходящим, и оно его вполне устраивало. — Я разрушу твою жизнь, — прошептал Габен ему в самое ухо. — Ты не понимаешь этого, но с каждой секундой… — его холодные пальцы прошлись лёгким касанием от пупка до ключиц, — я забираю всё больше камешков из фундамента твоего мирка… — Плевать, — выдохнул Маршал и, пользуясь случаем, полуобернулся к парню и припал губами к его шее. Не разрывая поцелуй, проговорил. — Ты же все равно не дашь мне уйти. — Не позволю, — поправил его Мастер и потянул за собой, заставив сначала встать, а потом и направиться с ним в спальню. Жуков не терял времени. Он стянул со своего гостя рубашку и принялся осыпать поцелуями его шею, плечи, ключицы, упиваясь каждым мгновением, каждым ощущением, пьянея от запаха его кожи. Его поцелуи и касания были порывистыми и искренними, Габен чувствовал через них каждую эмоцию и ощущал полный контроль над происходящим. К моменту, когда они дошли до кровати, джинсы Маршала были уже расстёгнуты и слегка приспущены, и потребовалась лишь пара движений, чтобы полностью его раздеть. Мастер окинул обнажённое тело пронзительным взглядом и, положив ладони парню на плечи, заставил того сесть на кровать. Подошёл ближе и, положив ладонь на затылок, слегка притянул Жукова к своей ширинке, намекая, что от того требовалось. — Сделаешь это для меня? — Габену самому не понравилось, что это прозвучало как предупреждение, а не вопрос. Маршал поколебался, но всё же начал расстёгивать ремень и застёжки брюк парня, напряжённо дыша, пытаясь осознать происходящее, однако разум показывал телевизионные помехи. Он понимал лишь то, что так или иначе сделает это — шантажом или злостью, но Мастер заставит его, а злить того совсем не хотелось. Такая интимная ласка, наверное, должна сблизить их, сломать разделяющие их барьеры — так утешал себя Жуков, когда потеплевшие пальцы Габена ласково прошлись по его губам и подцепили спавшую на щёку прядь волос, кокетливо заправляя её за ухо. На самом деле, столь желанный гость был намерен сломать лишь его жизнь. Своего рода хобби для очаровательного мерзавца. Тот живёт, но у него нет души. Тот целует, но ничто хорошее в нём не расцветает вместе с хаотичным биением сердца. Габен заполняет пустоту внутри чужим горем и скорбью, поливая слезами, одновременно горькими и сладкими, как любимый им тёмный шоколад. — Я не умею… — попытался предупредить Жуков. — Я направлю тебя, — с резковатыми нотками в голосе ответил ему любовник. Когда ладонь парня сжала его член тугим кольцом, а губы привычно порывистым движением припали к головке, Мастер не смог сдержать глубокий грудной вздох. Как он этого ждал… Его тело горит изнутри и напряжено снаружи, как натянутая струна. Маршалу это нравится — он чувствует себя желанным и делает всё возможное, чтобы удержать это. Такое подчинение… Ещё немного, и Габен не сможет оставаться таким сдержанным и учтивым. Ему становится мало этих осторожных движений губ по его возбуждённой плоти. — Глубже, — требует он тихим хрипловатым голосом, а его пальцы, зарывшиеся в волосы на затылке парня, нетерпеливо перебирают прядки и поглаживают верхнюю часть шеи. Почувствовав, что Жуков подчинился, когда головка упёрлась ему в горло, Габен ухмыльнулся, позволив себе тихий стон, и упустил контроль над своим рассудком. Он за затылок притягивал Маршала к себе и сам немного толкался навстречу, запрокинув голову и прикрыв глаза. Он не обращал внимания на то, что руки парня упираются ему в бёдра, силясь оттолкнуть — его воспалившееся от происходящего сознание ликовало от звуков тяжёлого дыхания через нос, от ощущения, что бедняга рискует поперхнуться его плотью, от протестующих тяжёлых стонов. Однако он должен был остановиться, чтобы продолжить игру. И он это сделал. Отстранился и посмотрел на Жукова. Рефлекторно выступившие от напряжения в глотке слёзы сделали его раскрасневшееся лицо ещё привлекательнее. Непонимание вперемешку с упрёком во взгляде Маршала стали последним штрихом в шедевре Мастера: он обожал этот взгляд всем своим существом. Он хотел заставить влюблённого в себя парня плавиться в собственной похоти и недоумении от происходящего, терзаемый одновременно сомнениями и безумным желанием. Габен облизнул пересохшие губы. Ослеплённые влюблённостью люди не видят разницы между страстью и издёвкой, покуда эта сладкая пытка приносит хоть какое-то удовольствие. Мастер не извинялся, он просто опрокинул любовника на кровать и вжал в неё своим телом, впиваясь страстным поцелуем в припухшие губы парня. Он целовал до боли, он тихо стонал в поцелуй от нетерпения и предвкушения, а Жуков видел в этих действиях страсть и искренность, которые Габену совсем не свойственны. Думал, что открыл что-то лучшее в нём — эту ошибку очень легко допустить, покуда ледяные глаза закрыты, и в них нельзя ничего разглядеть. Маршал выгибался и несдержанно стонал под поцелуями, заботливо покрывающими весь его торс, заставляя кожу гореть. Он негромко вскрикнул, когда два смазанных прохладным гелем пальца протолкнулись в его тело, и впился пальцами в спину нависшего над ним Мастера, чьё дыхание опаляло шею. Каждое движение пальцев в теле отдавалось яркими вспышками эмоций и лёгкой дрожью. Нетерпение завладело обоими, это слышно из рваного дыхания и жадных, порывистых прикосновений. Габен хочет, чтобы его вожделели. Маршал — чтобы это не прекращалось. Погибать в этом огне и жарком дыхании он мог бы миллионы лет. Он прохрипел бы Мастеру обещание, что сделает того счастливее, только вот обещания уже ничего не значат. Жуков сорвал голос, когда Габен снова упустил контроль над собой, на этот раз бесцеремонно вторгнувшись в тело любовника. Как бы хорошо ни был подготовлен партнёр, парень всегда знал, как причинить ему боль. Ему чертовски льстил этот срывающийся на хрип голос; эти руки, что продолжали прижимать к себе, несмотря на смятение от боли; сбивчивый бессвязный шёпот, сменяющий вскрики. Мастер не давал передышек, он и вдохнуть-то толком не давал, пока не довёл своего партнёра до исступления. Этот оргазм Маршал запомнит надолго. Габен же получил, что хотел, и ему мигом стало смертельно скучно. Это конец. Осталось поставить точку. Он не остался лежать рядом, он просто встал и начал одеваться, вызвав полное недоумение у Жукова, который ещё толком и не начал приходить в себя, лишь расслабился, поддаваясь боли во всём теле. — Габен… ты уходишь? — Знаешь, в чём твоя проблема? — Мастер развернулся к парню, застёгивая свои брюки. — Ты слеп из-за своих нелепых наивных эмоций. Какой смысл любить, если ты не можешь отделить правду от придуманной тобой же иллюзии? — усмехается, застёгивая ремень. — Счастливого конца не существует. Не бывает целых светлых времён. Есть моменты счастья и минуты забвения. Всё остальное — сказки, которые ты сам себе рассказываешь. Это довольно жалко выглядит. Габен направился к двери и замер, лишь чтобы через плечо бросить последнее: — Не хочу больше тебя видеть. Никогда. * Жаркое полуденное солнце слепит, поэтому Маршал опускает солнцезащитные очки на глаза. Он стоит в аэропорту в зале ожидания, смотря на проходящих мимо людей. Правой рукой Жуков держит дорожную сумку, в которой неаккуратно сложены вещи, ведь Жуков торопился. В левой руке стаканчик мерзкого и горького, как жизнь Маршала, растворимого кофе. Он купил его только для того, чтобы забыть, перебить вкус Мастера, забыть этот чертов запах, такой родной и любимый. Да, Габен был прав. Тысячу раз прав. Он сломал его жизнь, добился своего. Мастер с самого начала желал сломить, уничтожить его счастье, ему было плевать на все чувства Маршала, который, как девчонка, был по уши в него влюблен. Теперь Жуков после такого предательства никогда и никому не откроет свою душу. Да, застегивайте душу, чтобы ни одна пагань не посмела туда плюнуть. После предательства любимого человека всегда больно зашивать раны. Жуков вздрагивает от вибрации телефона. Опустив сумку, он достает мобильный и недоуменно смотрит на экран. «Даже так ты от этого не сбежишь». Стаканчик кофе падает из рук, коричневая жидкость разливается по белому покрытию, а Маршал не верит своим глазам. Он снимает очки и смотрит по сторонам, ища в толпе Мастера. Как тот узнал? Взгляд падает на телефон, и Жуков через некоторое время открывает крышку телефона и находит маленькое устройство для слежки. А Габен хитер и всё продумал. «У нас впереди ещё много войн и сражений, побед и поражений. Уверен ли ты, что сможешь жить без меня?» Маршал не знает, что ему делать. Свернуть назад или идти вперёд? Свернет — и вновь совершит ошибку, но… Жуков с улыбкой бросает телефон в мусорный бак, а потом уверенно шагает вперёд. «Может, счастливых концов и не бывает. Но это не конец. Это лишь начало».