Глава 16. Кровь На Лепестках.
— Я сразу понял: что-то неладное творится, раз ты осмелился вызвать меня тогда. Только, честно говоря, я надеялся, что твоя задница в каком-то дерьме попроще, я и представить не мог, что ты настолько двинутый, чтобы снова наступать на те же грабли, — шипел Лоран, отчаянно сжимая руки в белеющие кулаки в карманах плаща. — Ты о чём вообще? — недоумённо спросил Джеймс, однако понимая, что рискует, разыскивая Беллу, он сразу предположил именно это. Приоткрыв дверь и театральным жестом указав в квартиру, Джеймс пригласил Лорана войти. — Ты знаешь, о чём я! Какого чёрта ты вынюхиваешь? Тебе вообще лучше бы пока не высовываться, а ты что творишь? Кого ты ищешь? — Ты отвернулся, когда я просил помощи, а теперь вдруг интересно стало? — Потому что я присматриваю за твоей задницей, как было мне велено, идиот. Что за дело ты ведёшь? Частное? — Да ничего я не веду! Чего ты взъелся-то! — вспылил Джеймс больше от отчаяния, что официально ему никогда не отыскать девушку — на неё не подавали в розыск. — Хотел найти пропавшую девушку, думал, это грёбанное «добро» как-то меня оправдает, но её друзья сказали, что девушка нашлась. И больше ничего — так и сказали. Только я что-то среди них её не вижу… — увидев, что Лоран схватился за голову, будто в остром приступе мигрени, Джеймс замолк. Наверное, стоило солгать и изменить пол разыскиваемой. — Ты никогда из этого дерьма не выберешься, тебе бы лучше полечиться. Твоя мания преследования заведёт тебя в тюрягу, вот что. — Я.. — Вот ты нашёл бы её, и что? С цветами бы припёрся? Ты? Или просто взял бы её силой, как у тебя лучше всего получается, а?! — Я — детектив. У меня и в мыслях… — Ты — идиот. Джеймс не стал перечить разгневанному бывшему коллеге, видя, как вздулись вены на его висках. Лоран глубоко вздохнул и закрыл глаза, бормоча. — Послушай. Я не могу закрыть глаза на изнасилование, на твою больную голову и на тот факт, что нас воспитывали, как братьев. И когда ты снова.., чёрт возьми, снова берёшься за старое в той или иной форме…, а поиски человека, который не пропал, — это оно и есть! Меня это изъедает изнутри, ясно? Поэтому я предлагаю тебе вот, что: давай-ка ты займёшься делом, только не в Сиэтле. Езжай, отсидись на окраинах. — Да что я там забыл? — А ты воздухом подыши, только, уверяю, и работа там найдётся. Переведу тебя на пару месяцев, а потом вернёшься. Если захочешь. — Звучит, как будто ты меня в пансионат сдать пытаешься, — сказал Джеймс и плюхнулся в кресло с потёртой обивкой. Лоран усмехнулся, но быстро скрыл улыбку.***
Опустив голову на колени, я зарылась пальцами в спутанные волосы. В прядях до сих пор торчали обрывки листьев и мелкие прутья, а голова кружилась, болела и ныла от удара, что мне достался. И снова этот тёмный подвал. Я не хочу быть здесь! Мы перешли на такой уровень общения, когда уже не было места похищениям и дикому заточению. Стоило расслабиться и позволить себе слабость проявления чувств, как снова всё с начала! Снова непроглядная пыльная мгла окутала меня, заставляя воспоминания последнего дня обрушиться гигантской безжалостной лавиной на моё сознание, заставляя дрожать от ужаса, растерянности и безысходности перед сложившимися обстоятельствами. Моё признание, полное искреннего отчаяния, созревшее в этом подвале, созревшее перед тем камином, где мы жгли книги, зацветшее у озера с последним всплеском от брошенного телефона — теперь оно как иссохший чернослив в углу пыльного подвала, наполненного словами в книгах, которые я уже вряд ли смогу вымолвить. Эдвард собирался убить человека прямо на моих глазах, и, скорее всего, обидчик погиб. Так что, может, мне и не стоит жаловаться на подвал, может, именно он защищает меня от безумия. Может, я пожалею, когда Эдвард сюда спустится, чтобы расквитаться и со мной. Я призналась в любви прекрасному, тёмному цветку, а увидела в ответ настоящего монстра. Что же со мной такое? Почему я снова попадаюсь? Неужели цена за любовь, которую я так ждала и не получила, оказалась недостаточно высокой, и мне теперь снова нужно пережить боль и разочарование? Совершив невозможное, я впустила кого-то в своё сердце, и не просто кого-то, а человека, который противоречит всем понятиям адекватности, приличия и морали. Похоже, неадекватная тут именно я, и цена равноценна моей упрямой глупости. Мысль о том, что всё это злая задумка Элис и Джаспера, закралась в мою уставшую, больную голову. Они ведь могли намеренно по просьбе Роуз сдать меня на растерзание её сумасшедшего брата-маньяка. Ведь что я знаю об Элис? Она — совершенно чужой мне человек, подружка по переписке. Она могла втереться в доверие, и теперь я одна из тех жертв, что годами живут со своими похитителями, до смерти боясь в начале, и вовсе не желая уходить — в конце. Не то от удара, не то от переживай, в висках ощущалось жжение и тяжесть, сознание будто уплывало вслед за потоком повторяющихся мыслей — переплетающихся, тревожных, больных. В теле же сохранялась неприятная дрожь, мышцы будто одеревенели от напряжения в попытке уже не нужной самозащиты. Эдвард предусмотрительно оставил на стопке книг обезболивающее и стакан воды. Я приняла белую таблетку и опустошила стакан, оставшись сидеть на матрасе какое-то время. Чем же он сейчас занят? Может, поехал замести следы? … добить того парня. Не думаю, что он так легко оставил бы меня здесь одну после того, что случилось. Господи, мы даже не поговорили, и словом не обмолвились, чтобы хоть как-то оценивать нынешнюю ситуацию. О, эти противоречивые чувства! Мерзавцы получили по заслугам, но что если тот парень убит? Убит Эдвардом… Мои пальцы пахли кровью. Разве всё, что произошло, могло быть против моей безопасности с его стороны? Нет, он ни за что не причинил бы мне боль. Разве могут лгать глаза с таким глубоким взглядом? Разве может лгать сердце, сжимаясь от боли и трепета при любом воспоминании? Невозможность чувствовать что-то конкретное сводила с ума, я должна была узнать, как он настроен, что происходит, сколько мне здесь ещё сидеть. Я должна была увидеть его, чтобы убедить себя, что всё так, как и было до прихода этих ужасных людей. До того, как они разрушили наш уютный кокон. Чуть пошатываясь, я всё же решительно двинулась по лестнице к двери, поручни слегка скрипнули, и я приблизилась к замку. В коридоре за дверью совсем тихо, а через замочную скважину ничего не рассмотреть — коридор был окутан тьмой, как и подвал, в котором я находилась. — Эдвард! — набравшись смелости, позвала я как можно громче, но звук получился похожим на слабый всхлип — робкий прыжок мелкой рыбёшки из воды и обратно тёмной-тёмной ночью. — Что, — раздался понурый, тихий голос прямо за дверью откуда-то снизу. Я в ужасе отпрыгнула, совсем не ожидая услышать такой спокойный и близкий ответ. Он здесь. Он рядом. Острое чувство страха и желание открыть чёртову дверь смешались в такой дикий коктейль, что я чуть не повалилась с лестницы. — Эдвард… — я опустилась на одно колено, прислушиваясь и представляя, что массивная дубовая дверь — это стекло. — Ты здесь… — А где ещё мне быть, — ответил он обречённо. Я села на пол у двери и представила, что он сидит по ту сторону, прислонившись к ней спиной. Заправив прядь волос за ухо, я прислонилась к двери виском. — Ты ранен? … — спросила я, вспомнив, как молотил его белобрысый парень. Да и что вспоминать — эта жуткая картина неизменно стояла перед глазами. Эдвард молчал. Я прикоснулась к грубой двери кончиками пальцев, представляя, что запускаю их в его густые шелковистые волосы на затылке. — Ты выпила таблетку? — Выпила. Мне не больно… — головная боль как будто и правда отступила, как только я заговорила с ним. Господи, почему он спрашивает о какой-то таблетке, если всё, что мне нужно сейчас — это чтобы он открыл чёртову дверь. Вот и будет моё излечение. — Пожалуйста, открой дверь…, — почти шёпотом попросила я. — Ты же видела, к чему это привело, — мрачно процедил Эдвард голосом, лишённым всяких сил. Да, я видела. И мне никогда этого не развидеть. Их голоса до сих пор повисли эхом в ветвях деревьев и даже сейчас нашёптывали в моей голове свои мерзкие слова. — Это же… это же просто несчастный случай, совпадение… — Нет…нет, нет… — фанатично стал повторять Эдвард, словно закрыл уши руками и слышать ничего не хочет. — Мы оказались не в том месте не в то время. — Нас там вообще быть не должно было! — Ты поступил, как нормальный человек — позвал девушку на свидание, на природу… — Мы — НЕ нормальные люди, Белла. Не нормальные. Окрыв рот в попытке возразить ему, я снова вспомнила, как он убивал того человека, отчаянно и жестоко карая, казалось бы, за какие-то личные обиды. И вспомнила, как попрощалась с Элис, обрекая себя на всё это, как сейчас в неведении переживает моя разбитая семья — каждый осколок по-своему. — Что с тем человеком? — спросила я с опаской, подозревая самое худшее. Часть меня хотела ему заслуженной смерти, ведь иначе он может вернуться и снова разрушить наш мир, а другая часть понимала, что судить его далеко не нам, и жестокость Эдварда — это нечто больше и глубже, нежели стремление защитить меня. — Понятия не имею. Гниёт у озера, либо уже плачется мамочке. Или полиции… — Мы же в безопасности. Выпусти меня, Эдвард, это какая-то дикость, я не хочу здесь находиться. — Не могу, Белла. Судя по всему, теперь я не позволю тебе покидать подвал. Я предупреждал, что это опасно. — Что ты несёшь?! Таким и будет наше общение? Через дверь?! — Я не вижу иного способа оградить тебя от этих мразей. Не теперь, когда ты моя, а я — твой. — Ты говоришь, как сумасшедший! — Он что, совсем спятил? Все мои опасения, выходит, теперь превращаются в жизнь? Такая меня ждёт судьба? Годами в подвале под носом у Роуз и, вероятно, в нескольких милях от Элис, раз Роуз так легко добралась сюда из Сиэтла. — Пожалуйста… открой дверь, и давай поговорим. Мы… наверное, мы должны вернуться и проверить, как он. — Ты с ума сошла? Он едва очнётся, тут же обвинит нас в том, что мы сбили его на дороге и смылись. Это же отморозки! Тоже хочешь в тюрьму? — Ты бы видел, каким отморозком сам выглядел, когда убивал его.. — мрачно заключила я. — Я не уверен, что убил его. — Может и не убил, но убивал. Открой. — Я не открою эту сраную дверь! — вдруг ответил он криком. За дверью послышалась возня, и он продолжил громогласно, очевидно, встав на ноги и ударяя ладонями в дверь. — Потому что ты тут же попробуешь удрать и будешь пытаться сделать это всякий раз, при любом удобном моменте! Потому что ты видела, какой я! Вы все, все одинаковые! Дрожа от ужаса, я боялась коснуться вибрирующей поверхности двери, в голове всё зазвенело от его резких пронзительных слов. Меня накрыло цунами обиды и униженности. — В чём же моя долбанная уникальность для тебя, раз я имею такую честь провести остаток жизни в подвале?! — пиная и колотя дверь, начала кричать я в ответ. — Как никогда в жизни я сейчас хочу быть как все, потому что эти все сейчас сидят перед телеком со своими любимыми и едят попкорн, шутят и дурачатся, а не запирают друг друга в подвале! Выпей СВОИ таблетки, Эдвард, потому что сегодня ты явно пропустил одну! Я выплеснула всё, что могла, мне нечего терять, в конце-то концов. Пусть морит меня голодом и холодом, пусть войдёт и придушит, к чёрту всё! Пусть разберётся со своей психикой, потому что сегодня это принесло нам обом массу проблем. Я разрыдалась, не переставая стучать в дверь и плакать, потому что понятия не имела, какой может быть выход из всей этой странной и идиотской ситуации. Он молча слушал мой плач какое-то время, не перебивая и не прерывая меня. Через толстую дверь я ощущала его растерянность и страх, сожаление и усталость — всё то, что свалилось и на меня за этот день. По крайней мрее, я думала, я надеялась, что он тоже способен испытывать такие чувства. Зачем, ну зачем я призналась ему в любви, раз теперь приходится испытывать такое смятение. Разве так поступают с любимыми? Запирают против их воли? — Не плачь, пожалуйста… Я ведь… — Молчи… Не вздумай это сказать, — сквозь всхлипы умоляла я, припав лицом к двери, пальцами ощупывая воображаемые плечи Эдварда сквозь дубовую дверь. — Любит всегда лишь кто-то один, значит, кто-то из нас лжёт. А я у озера сказала правду, поэтому молчи.., — слёзы ещё сильнее потекли из глаз, впитываясь в бесчувственную древесину, напитавшуюся нашим напряжением и горем. Я почти не разбирала собственных слов, но знала, что он слушает. — Это ты такой как все — вам нравится причинять мне боль. Своим безразличием, своей фанатичной преданностью — всё одно. — Не говори так. Скульптурное лицо Эдварда возникло перед моими глазами в виде воспоминания: его глубокий взгляд тёмно-зелёных глаз, упрямо сжатые губы, эти непокорные, взъерошенные волосы медного оттенка… Я перешла на плач, уже не пытаясь ничего говорить. Моя душа готова была целое море выплакать. За все эти годы, за все эти дни. — Белла, не плачь. Пожалуйста.. — тихо проговорил он так близко, словно прямо на ухо, и я стала безжизненно сползать по двери на пол, постепенно осознавая свою участь здесь. Я не из тех, кто пользуется слезами. Со слезами у нас за все эти годы сложились настолько тесные отношения, что использовать их для воздействия на других я считаю подлостью. Сейчас они лились искренним бурным потоком, и я всё всхлипывала, а голова снова начинала кружиться и болеть. Но впервые за всё время от них был толк, они спасли меня, потому что уже через несколько секунд Эдвард, взъерошенный и растерянный стоял передо мной. Кожа над бровями распухла от нанесённых ударов, глаза красные, сощуренные, губа разбита, нос припух. Он выглядел как боксёр после сурового, грязного поединка — сильный и крепкий, отчаянный и злой. Пронзая меня взглядом, он шагнул внутрь, а я попятилась назад, качнувшись на краю ступеньки. Сильные руки вовремя подхватили меня и потянули из пропасти к себе, к теплу, к Эдварду… Губы, слишком нежные для такого жёсткого лица, с жадностью припали к моим. Он не обращал внимания на боль, которую вызывал наш голодный поцелуй на разбитой губе, мы пятились по лестнице в пучину мрака, в глубь подвала, минуя ступени и стопки книг, пока я не ударилась спиной о стену, холод которой даже не ощущался в порыве этой странной страсти. Тяжело дыша, мы целовались, беззвучно обвиняли и снова прощали друг друга, крепко держась за плечи, за руки, за бёдра, за шею… Он прервался, лишь чтобы стянуть с меня джинсы и обувь, швыряя всё в сторону, а я почувствовала под ногами твёрдую землю — шершавый пол —, но тут же оказалась в воздухе, плотно обхватывая его ногами за талию. Мне не хотелось находиться здесь, делать это здесь, но момент был таким решающим и резким, что сознание превращалось в кисель, блокируя дурные воспоминания этого странного дня, всех этих странных дней вместе. Только я и он — вместе так тесно, как только возможно. Он был на удивление молчалив — ни слова, ни стона, лишь прерывистое дыхание человека, дорвавшегося до кислорода, плавно становящееся глубоким и ровным, под стать его движениям. Я крепко держалась за его шею и плечо, пока он щекотал дыханием мою шею и ухо, воссоединяясь в едином ритме. Мне так хотелось жадно терзать его губы, но металлический привкус крови заставил сжалиться и просто плыть по течению, по воздуху… в его крепких руках, не утративших сил и после такого дня. Я почти не могла пошевелиться, полностью подчинившись моменту, едва шевеля губами и языком, опьяневшая от его энергетики, от его крови, от его безумия, от своего головокружения… Ещё момент, и мои ноги задрожат. Ещё момент, и этот жар выжжет все сомнения. Эдвард крепко сжал мои ягодицы, мои дрожащие бёдра, проникая глубоко и замирая в немом крике. Его тело вздрогнуло, и этот ток прошёл сквозь меня. Мы опустились на пол, неуклюже кутаясь в объятиях друг друга в глухом подвале, согревая его стены своим безудержным дыханием. Пытаясь всмотреться в его глаза, я гладила Эдварда по щекам, по опухшим скулам и влажным, покрасневшим губам. Пионы в его саду так красивы, я хочу вдохнуть аромат каждого. Хочу перебирать лепестки, каждый раз открывая для себя их красоту по-новому. Но, боюсь, я ухаживаю за садом, в котором меня ждёт садовая вилка прямо в сердце… — Нужно обработать твои раны… — прошептала я. Но Эдвард лишь обречённо опустил глаза. — Кожа опухла, нужно хотя бы приложить лёд. — Я заглянула за ворот его растянутой после драки футболки и увидела, что на спине тоже были синяки. — У тебя сильные гематомы… — Это не имеет значения, Белла, — тихо ответил он, нежно касаясь дыханием моей шеи. — Сюда всё-равно явится полиция. Меня пронзило, словно иглой. Меньше всего нам нужна сейчас полиция, особенно после того, что произошло. Я отстранилась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Но в них не оказалось ни тени сомнения. Почему он так в этом уверен? Я помотала головой и стала тараторить, словно мантру, саму себя убеждая. — Нет, нет, Эдвард.. Никто и слова не скажет, потому что они сами были виноваты. Кто их станет слушать? Они напали первыми, хотели угнать твою машину и… — он не дал мне договорить и медленно поцеловал в губы, очень нежно и осторожно, будто это моя губа была разбита. Не поцелуй, а сплошной мёд… с привкусом крови, с предчувствием беды. — Они ведь не знают тебя и номер машины вряд ли успели запомнить… — не унималась я, теперь практически шёпотом. Но он взглянул на меня так, словно уже был приговорён. — Оденься, здесь прохладно, — сказал он с уставшей улыбкой, приподнимая меня со своих колен. Слёзы высохли, и я почувствовала в себе силы двигаться. Эдвард прислонился спиной к стене и вытянул ногу, вторую согнув в колене, сложив руки с израненными костяшками пальцев на животе. Он внимательно смотрел, как я натягиваю нижнее бельё и джинсы, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Он смотрел на меня с кривоватой усмешкой, любуясь каждым моментом этого простого действия. Я чуть не споткнулась о напольный фонарь и повалила стопку книг, которая в свою очередь повалила ту, что стояла глубже в помещении. Я принялась складывать их на место, если здесь у книг вообще есть хоть какое-то место — они стопками расставлены как попало по всему подвалу. Наверняка, многие из них давно испорчены сыростью и насекомыми. — Не надо, — предупредил Эдвард немного встревоженно. — Всё равно их сжигать. — А.. зачем? Можно ведь разместить их в гостиной и читать у кам.., — расфантазировалась я, лениво перебирая некоторые книги, всматриваясь в названия. Они ни о чём мне не говорили. Безликие книги, навсегда запечатавшие в себе тайны. — Никто никогда не будет их читать, Изабелла. Эти книги нужно сжечь, и я уже справился с большей частью. Не трогай их. Ого, сколько же их было? Некоторые были в кожаном переплёте со старинными обложками, некоторые походили на периодические издания и карманные романы. Я не придала значения его словам и уже крутила в руках какое-то старинное издание, на торце которого были странные пятна. Эдвард не видел, что привлекло моё внимание, я лишь стояла, как вкопанная, обшаривая взглядом остальные книги, и на них были пятна — бурые, старые пятна запёкшейся крови, которая, очевидно, заливала их струями, потому что чем дальше, я всматривалась, тем больше крови на книгах видела — на обложках, на желтоватом переплёте, на торцах. Книга выпала из моих рук и бухнулась на пол с глухим стуком, а я сделала шаг в сторону. — Я же просил их не трогать, — послышался напряжённый голос Эдварда прямо за моей спиной, отчего по коже побежали мурашки. Он словно говорил со мной из самых глубин Ада, призрачным эхом отражаясь на всём моём теле. — Что это такое, Эдвард? — мой голос дрожал. — Оставь это и забудь. В голове яркими красками стала вырисовываться отчётливая картина: его таблетки «чтобы никого не убить», моё похищение и заточение, избитый до полусмерти парень, кровь на книгах, которые он периодически старательно сжигает, не желая рассказывать, почему. Мои инстинкты сработали быстрее, чем голова была способна осознать, и я схватила фонарь с пола и сделала то, что не решалась сделать с самого начала своего пребывания здесь, каждый раз отбрасывая реальные мысли о спасении. Я сделала это неожиданно для себя самой, и, как только послышался звон колбы о кованые края фонаря и ругательный вскрик Эдварда, ноги понесли меня прочь из этого места. Понимая, что у меня нет ни минуты, ни секунды, я взлетела по лестнице и побежала по дому к входной двери, прекрасно помня, что она заперта. Вдруг на этот раз всё будет иначе… Дверь оказалась закрытой на замок, естественно, поэтому я ринулась в кухню, смутно слыша спешный топот и оклики Эдварда. Я схватила стул и с размаху запустила его в окно, оглушая помещение звонким, живительным шумом как раз в тот момент, когда в кухню влетел Эдвард. Мне ни за что не выбраться: ножками стула я разбила стекла, не повредив рамы, и он слишком близко, чтобы я успела выбраться и бежать, поэтому я схватила нож, пятясь к окну и раня свободную руку о столешницу, усыпанную стеклом. Я направила нож на Эдварда. Его наконечник смотрел точно ему в грудь, и Эдвард замер практически на пороге, в ужасе и недоумении глядя на меня. Не на чёртов нож, а на меня. На девушку, которая прямо сейчас думала, что готова прирезать его прямо здесь, после всего, что было здесь, после всего что было там… — Прошу тебя, положи нож на место, — сказал он так тихо, что я едва расслышала. — Я уже ничего не понимаю, Эдвард! — в истерике закричала я, сжимая рукоятку ножа с такой силой, что кожа на моих пальцах готова была лопнуть. — Кого ты убил?! Отвечай! Он выглядел растерянным, однако настороженно следил за мной. Кровь сочилась из его виска и руки, которою он успел защититься от моего удара фонарём. — Я никого никогда в жизни не убивал, Белла, — ответил он, округлив глаза, но не делая попыток приблизиться. — Не смей целиться в меня, — строго и предупредительно добавил он. И это была решительная угроза человека, который был уверен в том, что мне с ним не справиться. Кто он, чёрт возьми?! — А то что?! Посадишь меня в подвал? Убьёшь? Мне наплевать, Эдвард! Я просто хочу знать, я имею право знать, кто ты такой! Что такого связано с книгами, Эдвард? — потребовала я. — Изабелла, ты меня бесишь. Прекрати. — Вот как? Как забавляться со мной — ты всегда «за», а на вопрос ответить сложно? — Не поворачивай это против меня, тебе хотелось этого не меньше! Руки у меня дрожали, и я понимала, что в любую секунду случится решающий момент, когда я должна буду действовать быстро — либо совершить убийство, либо… я не знала, что делать, я была в полном отчаянии. «Вы все одинаковые» — он не раз повторял это, и только теперь до меня стал доходить смысл этих слов. В этом подвале, скорее всего, побывала не только я, не только я пережила это странное приключение в его доме в иллюзии любви и заботы от парня, который якобы был годами в неё влюблён. Я ведь ничего не помню о нём. Как я могла не заметить внимание человека всё то время на учёбе? Может быть, его и вовсе там не было, и он просто пудрит мозги своим жертвам, а потом приканчивает их в подвале. — Это кровь предыдущей «Бэллы Свон», да? — шипела я, как кошка. Он нахмурился и склнил голову на бок. — Нет! — Сколько девушек ты там замучал, а? Всем им говорил то же, что и мне?! — Изабелла, ты несёшь бред, — твёрдо отчеканил он, выглядя обиженным. Неужели ему так легко удаётся претворяться, словно я задела его чувства, в которых он вчера признался? — Чья. Это. Кровь. — Это кровь моей матери! — громко и отчётливо сказал он, бросая мне это в лицо и тут же поджимая губы, словно сказал что-то такое, чего не хотел признавать. Его глаза горели гневом и обидой, постепенно наполняясь влагой, но не выпуская слёз. Нож дрогнул в моих руках, волосы падали на лицо, но я боялась пошевелиться, что-то во мне вопило о том, что нужно действовать, а что-то словно ушло в пятки, являя мне полнейший ступор. Эдвард схватил меня за запястья и ловко вытянул нож, тут же бросая его на столешницу так, что тот отъехал и с грохотом упал в раковину далеко от нас. Он обхватил меня за плечи и прижал к себе так крепко, я буквально вросла в его горячее, надёжное тело. Утнувшись носом ему в шею, я стояла, не шелохнувшись, вытаращив глаза и ничего перед собой не видя. И вот тогда меня по-настоящему начала бить дрожь, а слёзы хлынули потоком из глаз. Казалось, всё моё тело содрогалось и плакало, пока в сознании стали проноситься какие-то дикие мысли и ассоциации того, о чём я знала не до конца. Его жаркий, полный отчаяния, тихий голос прервал моё помутнение: — В книжный магазин, который она держала, ворвался малолетний наркоман под дозой сильных галлюциногенов. Он искромсал её ножом прямо посреди книжных полок, пока я сидел в подвальной подсобке и слушал музыку в наушниках.