Дорога к чемпиону

В Таиланде найти партнера не проблема. Мальчики-цветы с нежной кожей и тонкими запястьями продаются на каждом углу. Всего-то за 25 баксов. Жутко коверкают английский и повторяют одно и то же, как зажеванная кассета в аудиомагнитофоне. Даже когда лежат, уткнувшись лицом в простыню не первой свежести, лопочут заученные фразы: «Как здорово, мистер» и «Еще». Из-за этого лепета у него не получается представить вместо малолетний шлюхи Иппо. У Мияты медленно портится весь настрой. Он надавливает ладонью на шею парня, вдавливая его в кровать, так что тот с трудом глотает воздух. «Заткнись», – приказывает Мията. В комнате душно. Шумит кондиционер, ритмично скрипит кровать, раздаются шлепки плоти о плоть и – хрипло дышит таиландец. Мията закрывает глаза, но и так у него не получается представить, что под ним Иппо. Его задница – наверняка – крепкая и мускулистая, а не костлявая, будто таиландец не ел как минимум месяц. Стал бы Иппо стонать как шлюха: «Сильнее»? Мията пытается представить, но опять терпит крах. В душе у него и то получалось лучше. Такамуру он знает лет тринадцать-пятнадцать. Если напрячь память, то он сможет вспомнить год и даже месяц, когда тренер притащил в клуб хамоватого парня с дурацкой прической. «Придурок», – тогда подумал про него Мията, и вот прошло столько лет, а его мнение не поменялось. – Ну, сколько цыпочек выебал в этом месяце? – мерзко гогочет в трубку Такамура. Наверняка, сидит на полу в своей комнате-клетке, ковыряется в носу и пялится на какую-нибудь молоденькую поп-звезду на экране телевизора. Из трубки раздается ритмичная мелодия с тихими женскими взвизгами. В Японии десять вечера – в Маниле середина дня. У Такамуры день закончился, а у Мияты в самом разгаре: через час матч с местной звездой полупрофессионального бокса. Отец ушел ругаться с организаторами: похоже, его соперник хочет затянуть матч. Мията закатывает глаза и упирается взглядом в идущий трещинами потолок. Над головой мигает одна-единственная лампочка – уходит в лучший мира, – а вентилятор на противоположной стене раздражающе скрипит лопастями. «Нищета» написано на всей обстановке зала. Нанятый отцом местный менеджер утверждал, что это лучший зал в столице, но всё так убого и запущенно, что становится не по себе. Мията закрывает глаза и представляет, что он не в Маниле, а в Токио. – Филиппинки – горячие штучки? – спрашивает Такамура и пускается в долгие рассуждения о национальных качествах женщин. Как будто он где-то бывал, кроме Токио. Мията держит трубку у уха, вроде бы как слушает речь Такамуры с неприличными шуточками и гоготом, но не вслушивается. От Мияты не требуется длинных ответов – иногда он хмыкает, когда Такамура говорит очередную несусветную чушь, но чаще просто молчит. Они долго знают друг друга, и Мияте не нужно задавать интересующие его вопросы, стоит лишь немного подождать, и Такамура сам выбалтывает все. – … Булки постоянно жрал. Оказывается, любовь у него… – … Ты бы видел его лицо! Мы чуть не обосались от смеха! Ее брат Машида! Он аж трясется весь при его имени… Этого и следовало ожидать. Следовало. Иппо притягивает. И он уже взрослый. Мията почти не злится, думая о незнакомой девице, которая с легкостью заполучит мямлю Иппо. Он почти не раздражается, когда Такамура вдруг начинает рассказывать о Аоки, который нашел себе девушку. Мияту не интересует ни Аоки, ни его девушка, но он слушает Такамуру. Вдруг он снова расскажет о Иппо? Трепаться Такамура любит так же сильно, как драться – проходит минут десять, не меньше, и у Мияты уже заканчиваются деньги для телефона, когда тот переключается с Аоки на баб, а потом снова – на Иппо. – Думаешь, вернешься, он останется на том же уровне? – спрашивает Такамура, удивительно серьезным для него голосом. – Надеюсь, нет, – отвечает Мията. Он хочет снова сразиться с Иппо, снова стать с ним на равных – чтобы победить его. И… остальное, только фантазии. Когда отец возвращается в раздевалку, Мията уже сидит далеко от телефона. Его тело хочет разрядки – и филиппинскому боксеру придется не сладко. Потом Мията вернется в свой номер, такой же скромный и нищенский, как и всё вокруг, и будет трахать свой кулак, представляя Иппо. Заснет и во снах вернется в Токио. Южную Корею Мията представлял другой. Отстраненной, набирающей мощи, стремящейся за Японией, как молодой талантливый боксер, рвущийся к чемпионскому поясу. Но эта страна на проверку оказывается удивительно похожей на Японию. И в то же время другой. Он смотрит на улицы Сеула из окна такси по дороге до отеля и пытается подобрать слово для нее, но не может. Чужая и одновременно похожая. Тоска по родине вспыхивает с новой силой. В Корее у Мияты всего три матча. Это малость по сравнению с количеством боев, проведенных в Таиланде и на Филиппинах. Отец говорит, что это вовсе не показатель уровня бокса в стране, вовсе нет. «Они просто очень осторожные», – говорит отец, хмурясь, – «Никто не хочет понижать свой уровень OPBF, а твоя репутация уже хорошо известна». Отец долго молчит, а потом предлагает, отправиться в Америку. «Хотя бы примеришься к мировому уровню». Мията тут же соглашается. С тренировок Мията обычно возвращается сразу в отель, не выходя никуда: слишком тоскливо. Он лежит на кровати и слушает аудио-уроки английского языка – ему надо подготовиться к новой поездке. Иногда он читает книги, что привез из Японии. Образ Иппо не исчезает, словно время остановилось. Когда дрочить надоедает, он идет на улицу и снимает шлюху, которая в ближайшем закоулке делает ему минет. На вид ей лет тридцать, лицо еще не потеряло свежесть, но фигура, когда-то явно хорошая, расплылась. В обтягивающем платье она почти смешна. Но когда она обхватывает своими блядскими, накрашенные ярко-красной губной помадой его член, он заводится – представляет на ее месте Иппо. В тупике темно, сверху видна лишь макушка парика шлюхи, ритмично двигающей своей головой, и ему не приходится сильно напрягаться для этого. Только получается чушь: Макуночи, в платье и парике, в частном ролевом представлении. Смешно? Уже нет. В Мексике он понимает, что такое настоящая нищита и безнадежность. Филиппинам далеко до нее. Молодые боксеры дерутся не на жизнь, а на смерть – лишь бы вырвать из этого ада и уехать в Америку. Судьи предвзяты. Отцу стоит несчитанное число нервных клеток, чтобы судья не засчитал Мияте ничью. На четвертом матче отец сдается – говорит: «Пакуй вещи. Мы едим в Китай». На что Мията качает головой. «Нет, мы возвращаемся в Японию». Вечером он дает своему проигравшему сопернику пятьдесят баксов и тот отсасывает ему даже лучше, чем корейская шлюха. Япония встречает их дождем. Слабым, почти незаметным, но Мията рад. Он берет у Такамуры все японские журналы по японскому боксу, что вышли за время его отсутствия, ищет в них Иппо и дрочет как малолетка на эти фотографии в туалете. Он оттягивает время, чтобы сходить в зал Камогава. Не трусит и не смущается. Просто ему нравится то непонятное радостно-тревожное чувство, живущее в нем. Но в зале Иппо нет. Пересекается он с ним совершенно случайно – перед матчем с Сэндо, – и его прошибает током. Иппо смотрит на него с тем же обожанием и восхищением, словно одна из тех девчонок, что ходят на его матчи. Только Иппо влюблен не в его лицо, а в его… талант? Это смущает. Разговаривать с Иппо тяжело. Тот говорит, что следил за ним. А Мията думает: «Ну, уж вряд ли так пристально, как я за тобой». Они почти не пересекаются, но Мията всё равно думает о Иппо, теперь о чемпионе с мощным ударом и лицом подростка. Он читает журналы, ходит на матчи – почти скрытно – и смотрит записи выступлений Макуночи. Хоть он и знает, что Иппо будет только рад, если они встреться, но, черт возьми, ему хочется быть равным с Макуночи, а равным чемпиону может только чемпион. А он все еще позади. Отец смиряется с тем, что он не будет переходить в другую весовую категорию, хоть и говорит, что Мията зациклился. Но и Мияте это решение дается тяжело. Мышцы ноют, не переставая, в животе словно огромная дыра, а его нагрузки день от дня только возрастают. Каждая минута жизни наполнена болью, но он знает – это стоит того. Одно хорошо – он так выматывается, что ему хватает пару раз провести по члену, чтобы спустить. Спарринг с Кимурой был хорошей идеей. Тот опытный, быстрый боксер. И из зала Камогава. Когда они переводят дух после семи раундов, Кимура с задержками между жадными вдохами говорит: – Иппо-кун передавал тебе привет. На это Мията ничего не говорит, просто бросается в бой с новыми силами. Кто знает, быть может, то, что это придурок так громко орал с трибун, что перекрывал визги болельщиц, сыграло свою роль на матче с австралийцем. Быть может, дело и в самом Иппо. «Он будет смеяться надо мной». «Он всегда вставал». «Я не могу не оправдать надежды!» И он побеждает. Проходит неделя после матча за титул чемпиона OPBF, и Мията отправляет вызов Иппо в школу Камогава. Теперь они равны. Чемпион против чемпиона. Отказ, который приходит через неделю, действует на него сильнее Удара Газели. Отец сочувственно хлопает его по плечу, а Мията не может заставить себя глубоко вздохнуть. Сколько времени он шел к Иппо, и отказ? – Мы еще раз попробуем, – говорит-утешает отец, но на все их вызовы зал Камогава отвечает отказом. В течение следующего года они сталкиваются несколько раз. Иппо приветливо улыбается каждый раз при встрече, и Мията забывает, что хочет сказать. «Титула OPBF не достаточно для тебя? Ты еще считаешь, что мне далеко до тебя?» Но получив отказ в очередной раз – уж не в десятый ли, – он выходит из себя. Ждет Иппо на тропинке, которой тот ходит домой, и высказывает всё это в лицо Макуночи. А тот растерянно хлопает глазами, словно ничего не знал. В тот же день он дерет длинноволосого гайдзина в туалете ночного клуба. Но все равно воображение подставляет на место прокакаининой бляди Иппо. Иппо приходит к нему в зал через пару неделю. Отец, как всегда понимающий и мудрый, уходит в комнату тренеров. – Пока я не могу принять твой вызов, – говорит Иппо с горящими уверенностью глазами, – но придет время, и я сам брошу тебе вызов. Мията кивает, стараясь не показать, как он доволен. Но, тем не менее, идет на поводу у Иппо – чертового Иппо, который сам пришел к нему – и идет с ним в зал Камогава. – Тебя там все будут рады видеть! – щебечет Иппо. – А помнишь, как я в первый раз пришел в зал Камогава? Мията помнит. Шестнадцать лет, бокс, разыгравшиеся гормоны и смешной новичок. Всегда поднимающийся, даже после страшных ударов. Сколько раз после того первого боя Мияте снилось, что он в общем душе Камогавы прижимает Иппо к кафелю и дрочит ему – его мегатонный член. Как он тискает его крепкую задницу, а тот только стонет и повторяет своим срывающимся голосом: «Мията-кун!» Как Иппо выпячивает задницу и принимает в себя Мияту, поскуливая от удовольствия… – …А на второй день Кимура и Аоки рассказали мне про пальцы в анусе. Мияту вышибает из воспоминаний так резко, что он некоторое время растерянно хлопает глазами и пытается понять, не послышалось ли ему. – Что? – Ну, – тянет Иппо и краснеет. Ему двадцать лет, а краснеть он еще не разучился. «Девственник», – думает Мията. – Аоки и Кимура рассказали о способе расслабиться перед матчем. Он действительно мне здорово помог. Мията старается посмеяться над Иппо и его наивностью, но перед глазами живо рисуется картина обнаженного Иппо. Растягивающего себя. Он говорит Иппо о неотложных делах и сбегает, надеясь, что Иппо не заметил, как у него пошла носом кровь. В следующий раз они встречаются на летней тренировочной базе зала Камогава. Мията не может понять, как его затащил сюда Такамура. И главное, зачем. Пусть Такамура из тех немногих людей, которых Мията может назвать «друзьями», но проницательность не конек того. Все спортсмены – эгоисты, а Такамура так и вовсе – чемпион эгоистов. И извращенцев. – Дай-ка, крошка, я натру тебе спинку, – Такамура трогает совсем не спину девчонки, и та визжит на весь пляж. – Просто делаем вид, что не знаем его, – тихо говорит Кимура, отвернувшись. Они неторопливо убегают прочь – подальше от придурка Такамуры, которого закидывают детскими совочками, шлепанцами, кремами и даже шезлонгами. Рядом с Миятой бежит Иппо. Пытаться избежать этого соседства невозможно – только привлечь внимание. Иппо же только рад его компании. Лицо Иппо еще не зажило после последнего матча, но он широко улыбается Мияте, что тому хочется пнуть его. Затем повалить на песок. И… Ночью Аоки и Кимура сбегают – проведать своих девчонок, которые тоже приехали на пляж. Такамура тоже незаметно исчезает, и это ничего хорошего не предвещает. Ни Аоки, ни Кимуре. А Иппо уже вытаскивает футоны, вместе с Миятой расстеливает их на середине комнаты и ложится спать. Мията не может заснуть. Как тут заснуть, если протяни он руку, сможет дотронуться до Иппо? Иппо тоже не спит – дыхание у него ровное, но не спящего человека. Он не болтает как обычно, видимо, и у него бывают моменты передышки. Но они очень редкие. – Я буду болеть за тебя на следующем матче, – говорит Иппо. – Не говори такие вещи. Они смущают, – замечает Мията – действительно смущенный. Его следующий матч через месяц – молодой претендент с Филиппин желает оспорить его титул. Они снова молчат. Иппо немного ворочается и спрашивает: – Ты ведь сможешь контратаковать Удар Демпси? Хотя звучит это скорее как утверждение, чем вопрос, Мията отвечает: – Смогу. Иппо сопит в тишине, видимо собирается с мыслями, и Мията подбирается, как перед боем. И тут в комнату врывается Такамура. – Эй! – включая свет, громогласно произносит тот. – Да вы как никак спать завалились! А я уж подумал, что вы ебетесь вовсю. – Такамура-сан! – подскакивает с футона бардовый от смущения Иппо, а Такамура ржет на всю комнату. Мията пристально изучает его. Рубашка на Такамуре разорвана, а на щеке красуется след от пощечины, но вид у того довольный донельзя. «Неужели заметил?» – думает Мията, и ответом ему служит мимолетный взгляд Такамуры – неожиданно серьезный и проницательный. «Не мнись!» – говорит этот взгляд, а потом Такамура снова становится собой – гогочущим идиотом. Следующей ночью их снова оставляют наедине, и Мияте кажется, что Такамура просто напросто выгнал из комнаты Аоки и Кимуру. – Развлекайтесь, девочки, – бросает он на прощанье и захлопывает сёдзи. – Такамура-сан такой странный, – тянет Иппо и поворачивает к Мияте. Но Мията ничего ему не отвечает. Просто валит на пол, прижимается тесно-тесно и смотрит в глаза. Как долго можно убегать от себя? Мучить себя? Мията может ответить: «Шесть лет». Большой срок для того, чтобы поумнеть. Глаза Иппо расширяются от удивления, а уж, когда Мията забирается рукой в его трусы, – от шока. Но Мията продолжает – Макуночи же не вырывается, не так ли? У Иппо действительно очень большой. От такого сбежит любая женщина да и мужчина тоже, если только с головой дружит. Мията посочувствовал бы Тами или Туми – как там зовут девчонку Макуночи? – если бы не был эгоистом. Он ведь тоже чемпион. Кажется, что сбываются все сны Мияты, после которых он просыпался в мокрых трусах, как мать его школьник. Сначала Иппо испуганно шепчет: «Что ты, Мията-кун, делаешь?», а потом стонет, трахая кулак Мияты. Даже больше – Иппо сдавленно бормочет: «Давай… я…» и сам стягивает с Мияты трусы. Руки у Иппо мозолистые – какие и должны быть у боксера, – но очень осторожные. Только подумать, что эти руки сильнее всех бьют в японском боксе. Кончает первым, конечно, Иппо. Его рука соскальзывает с члена Мияты, и Иппо изгибается, выплескиваясь. Из-за белесых пятен на футонах Такамура не даст им житья своими идиотскими шуточками, но в этот момент Мияте плевать. Он настолько смелеет, что шепчет еще вздрагивающему Иппо: – Покажи мне, как ты расслабляешься по совету Аоки и Кимуры. Иппо долго смотрит на него – и Мията уже думает, что тот откажется, – но кивает. Переворачивает набок, сгибает ногу в колене, слюнявит два пальца и проталкивает их в себя. Те входят без видимых усилий, только лицо у Иппо искажается на мгновенье. А у Мияты перехватывает дыхание от одного вида Иппо. От лица – напряженного и в ту же минуту расслабленного, – от пальцев, исчезающих в Иппо так глубоко, что не видно фаланг. – Я помогу тебе, – шепчет Мията, а сам молится про себя, что Такамура с приятелями задержался где-нибудь. Иппо не протестует, хотя вздрагивает, когда Мията ставит его на колени. Он послушно наклоняется вперед, даже выгибает мощный хребет – так, как нужно Мияте, чтобы выебать его. Лишь тихо вскрикивает, когда Мията наконец входит в него. Все переживания Мията, мечты и желания, забитые глубоко внутрь, вырываются наружу, и он чувствует себя оглушенным. Словно он завоевал мировой титул, вырубив сотню мексиканских легендарных чемпионов. А когда начинает двигаться – трахать свою многолетнюю цель, – мир в замыкается в их коробке-комнате, зацикливается в их движениях и разлетается к чертям, когда Мията кончает прямо в Иппо. Он как-то находит себе силы выйти из Иппо, рухнуть рядом, и почти синхронно вместе с Иппо ловить ртом кислород. – Это ведь не одна из тех шуточек, что вечно проделывают со мной Такамура и Аоки в душе? – почти обиженно и испугано спрашивает Иппо, когда их дыхания успокаиваются. На мгновенье Мияту разрывает желание убить Такамуру, а потом он понимает, о чем говорит Иппо. – Нет, – уверенно отвечает он. – Нет. Ключи от квартиры Мияты есть только у двух людей. У отца и у Иппо. Хоть тот никогда не приходит в малогабаритку Мияты без него, но Мияте приятно знать, что у Иппо есть этот ключ. Пока он у Иппо, пока они ждут матча друг против друга, пока им хочется быть вместе, Мията будет улыбаться.