Конец эпохи.

-Чаю? -Да. -Хорошо. Так они теперь общались. Строго. Односложно. Только по делу. Они жили бок о бок, но будто бы в двух разных мирах, в параллельных вселенных, которые время от времени пересекались, но тут же, будто от гигантского взрыва, разлетались на свои орбиты, желая только одного — избежать очередного лобового столкновения. Внешне всё выглядело как обычно: вели расследования, ели за одним столом, сидели перед камином, перекидываясь ничего не значащими фразами.… На Бейкер-стрит поселилась отчужденность, и едва ощутимая тоска по прошлому. Всё чаще и чаще Ватсон ловил себя на мысли, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, позволив себе остаться на Бейкер — стрит после всего произошедшего. Уйти было неимоверно тяжело, но еще труднее сейчас, когда между друзьями холод и отстранённость. Джон чувствовал, что медленно сходит с ума. Этот постоянный контроль над своими эмоциями, чувствами, ужасно выматывал. Он перестал улыбаться Шерлоку, просто по-дружески улыбаться. Вновь нарваться на неконтролируемый гнев Холмса ему больше не хотелось. Точнее, он просто не вынес бы этого снова. Шерлоку было все равно. Он жил своей привычной жизнью, витал в своих Чертогах, заполонял человеческими внутренностями холодильник и, казалось, даже не задумывался о том, что рядом с ним кому-то может быть не комфортно. Только время от времени Ватсон все же ловил на себе долгий взгляд, в котором сквозило сожаление, граничащее с отчаянием. И тогда Джон смотрел в упор на Шерлока до тех пор, пока тот не уходил к себе, не произнося ни единого слова. После этого было особенно тяжело. Несколько дней Холмс ограничивался утренним и вечерним чаем и парой слов приветствия. Это мимолетное проявление человечности исчезало спустя пару дней, и все возвращалось на круги своя. Для Холмса. А Джон? Ватсон признался себе и смирился с тем, что ему больно. Это ноющее чувство в груди поселилось давно, и кажется, надолго. В один ужасный миг его жизни, Джон осознал, что у него больше нет друга, нет отношений, нет понимания и принятия друг друга. Та тончайшая шелковая нить, которая протянулась между ними в миг их первой встречи, лопнула, как туго натянутая струна. Лопнула в тот самый момент, когда Шерлок, злой до чертиков, метался по комнате и выкрикивал ошеломленному Джону жуткие слова… — У меня нет и никогда не было друзей! Мне не нужны друзья! Мне ТЫ не нужен! Что ты мне даёшь? Да ты ни в одном деле мне не помог! Ты даже элементарных вещей не понимаешь, не видишь! Твоё присутствие причиняет мне физическую боль! Твой мыслительный процесс для меня как муки ада. У тебя на лице написана твоя глупость и бездарность! Твоя мозговая деятельность настолько проста и незатейлива, что порой я не понимаю, как ты дожил до своих лет. Ты — идиот, Джон! Круглый бесповоротный идиот! Каждое слово, сказанное Холмсом, вколачивало Ватсона в пол. Он судорожно сжимал и разжимал кисти рук, всеми силами пытаясь не задрожать всем телом от боли. — Ты и вправду думаешь, что случайно здесь оказался? Думаешь, просто так тут живёшь? Джон перестал дышать. — Я всё это устроил только для того, чтобы братец от меня отстал со своей грёбаной заботой и опекой. А теперь ты? Ты будешь учить меня? МЕНЯ? ТЫ? Ты низшее по развитию существо! Ты сродни гусенице, медленно ползаешь и не приносишь никакой пользы, кроме чая утром! Внутреннюю дрожь было не остановить. Она поднималась от кончиков пальцев, поражая всё тело и подбираясь к самому сердцу. — Запомни раз и навсегда! Ни ты, ни кто-то другой не будет МНЕ указывать, что и как делать! Джон не чувствовал больше ничего, глядя на то, как Шерлок готовит две параллельные дорожки кокаина на столе и вдыхает их. Ватсон смотрел на неестественно бледное лицо Шерлока, на его кривую улыбку, на расслабленное тело и вдруг понял, что убьет. Если тотчас не уйдет из комнаты, то непременно убьет его. — Пошел вон, — изрек Шерлок, даже не взглянув на Джона. Всего лишь сделать шаг до каминной полки. Пистолет всё еще там. Взвести курок, медленно поднять руку, встать в стойку и… Джон поднял правую руку и посмотрел на неё, как на чужеродный предмет. Рука слегка дрожала, но он знал, что не промахнётся и бледное лицо с кривой улыбкой украсит аккуратное отверстие ровно посередине этого чертовски умного лба. Как не странно, но именно желание пристрелить вывело Джона из ступора. Он ушел, с четким намерением никогда больше не возвращаться, жить своей жизнью, перестать быть «гусеницей» на побегушках, кухаркой и поломойкой. Вот только он не рассчитал, что Лондон чертовски мал для них двоих. Конечно, Шерлок извинялся, но все слова пролетали сквозь Джона — он слушал, внимательно глядя на детектива, кивал головой и молчал. Молчал целую неделю. Не думал, не рассуждал, не анализировал. А через неделю вернулся на Бейкер-стрит в свою комнату. И накатила злость — жгучая, раздирающая на части. Джон колотил подушку в бессильном гневе, вскакивал и разбивал кулаки в кровь о стену, но продолжал бить невидимого друга. Бывшего друга. После падал в кровать и засыпал. Злость переросла в ненависть. Джон не мог смотреть на Шерлока. Только при одном взгляде в памяти всплывали все те слова, вылитые как ушат помоев на голову, от которых в момент поднималась гигантская волна ненависти и агрессии к соседу. Вспоминались дорожки белого «снега» на их журнальном столе, отрешенный, чужой взгляд Холмса, неестественно заострённые черты детектива и возвращалось желание убить. И тогда он уходил. Практически сбегал с Бейкер-стрит. Летел в боксерский клуб и до изнеможения лупил по груше голыми руками, желая забыть всё как страшный сон. Он больше не называл 221 В домом. Теперь это было лишь Бейкер-стрит, место, где он иногда ест, спит и ненавидит. А потом накатила обида.… Накрыла Джона с головой, выворачивая наружу душу и заливая сердце. Он беззвучно плакал. Слезы выкатывались из глаз, смачивая избитую подушку. Он перестал спать. Боль в глазах стала режущей и нестерпимой. И всё закончилось. Однажды утром он просто вышел в гостиную и приготовил завтрак на двоих. Джон ничего не испытывал больше — не было ненависти, не было злости, обида спряталась в дальний угол души, а сам Ватсон медленно плыл по своему личному течению своей собственной реки Жизни. О Шерлоке он больше не думал. Шли месяцы, Джон слово за словом вычеркивал всё из своей памяти. И когда последняя реплика перестала мучительно биться в мозгу, появилась боль. А за ней тоска. Смертельная. Он был беспредельно одинок в этом мире Шерлока Холмса. Он потерялся, исчез. Джона Ватсона больше не было. С каждым днем ему все труднее становилось дышать, он начал задыхаться в этом мире, в этой жизни. Осознание того, что он медленно умирает, пришло среди ночи вместе с кошмаром, который Джон не помнил. Вдруг перекрыло дыхание. Он резко сел на кровати и попытался вдохнуть. И ничего. Жжение в груди разрасталось и множилось, а кислород так необходимый ему сейчас застрял где-то в районе горла. Паника, липкая и мерзкая охватила Ватсона. Мозг лихорадочно пытался справиться с ситуацией. Спазм всё сильнее сжимал горло. Еще секунда и всё будет кончено. Бесславный путь отставного доктора, глупо умершего в собственной постели. Усилием воли Джон поднял руку и изо всех сил стукнул себя кулаком по грудине. И снова, и еще.… И закашлялся. Спасительный воздух наполнил легкие. Ему был дан шанс! Возможность отринуть все мелкое и наносное и начать новую жизнь, сделать что-то очень хорошее. Посадить дерево, родить и вырастить сына, построить дом… Возможно, сама жизнь непрозрачно намекает ему, что этот этап пройден и пора двигаться дальше, расти и развиваться. Ему предстояло выбираться из этого желе, в котором он, словно муха, барахтался последние несколько лет. Осознание пришло такой ослепительной вспышкой, что Джон больше не мог спать. Жажда действия захватила его полностью. До утра доктор просидел за компьютером, шаг за шагом вступая на новую незнакомую тропу. Утром он был сосредоточен. Завтракал медленно, пережевывая каждый откушенный кусок и запивая горьким кофе. Просматривал новости в газете. Наткнулся взглядом на криминальную хронику и перелистнул страницу. Шерлок вошел на кухню и окинул взглядом Джона. Приподнял бровь в немом вопросе и сел напротив Ватсона. — Спасибо, я не голоден, — произнес Холмс. — Я так и подумал. Джон не смотрел на него. — Итак? — ядовито осведомился Шерлок. Ватсон отложил газету в сторону, взял в руки кружку с кофе и поднял глаза на Холмса. Если бы тот стоял, то всенепременно отшатнулся бы. Столько твердой решимости и стали было во взгляде Ватсона. — Я уезжаю, Шерлок. — Было, — равнодушно пожал плечами детектив. Джон усмехнулся и вздохнул. Вдруг стало так легко, спокойно. Решение принято и не требует пересмотра. Он убрал со стола, вымыл посуду, всё это время, ощущая на себе колючий взгляд Шерлока. — Я проголодался. Ватсон обернулся и спокойно спросил: — Чай? Кофе? — Молоко. Джон подошел к холодильнику, открыл его настежь и произнес: — Вот молоко, а здесь ветчина и сыр. Масло в масленке. Яйца на полке. Приятного аппетита. Он покинул кухню с улыбкой на лице. Но это не была улыбка триумфатора, победителя или мстительного эгоиста. В улыбке была горечь, пропитавшая насквозь всю квартиру и самого Джона. Все пожитки уместились в две небольшие сумки, которые Джон перенес к входной двери. Как бы не мила была мысль уйти не прощаясь, сделать этого Джон не мог. Из гостиной послышался громкий крик. — Джон, ты где? Ватсон стоял в дверях и смотрел на Холмса, который вытянулся на диване, сложив руки на животе. — Шерлок… — Ты должен просмотреть всю криминальную хронику. Мы ищем труп мужчины лет тридцати, крупного телосложения, с диабетом в анамнезе, — быстрой скороговоркой произнес Холмс. — Шерлок… — Ну же, Джон, мне некогда выслушивать твой очередной бред, мне нужна твоя помощь! — Прощай… — Да брось! Ватсон почувствовал, как волна гнева и раздражения поднимается от кончиков пальцев и охватывает всё тело. Он резко развернулся и быстро сбежал по ступенькам вниз. Ватсон уже переступил порог квартиры, но был возвращен грубым движением обратно. Шерлок практически втащил Джона назад, заставив выпустить сумки из рук. — Ты куда? — ошеломленно спросил Холмс. — Руки убери! — Ты куда собрался? Он тряс Джона, как грушу. Ватсон одним резким движением сбросил руки Холмса со своих плеч и нервно поправил куртку. — Я ухожу! Я ухожу от тебя! Шерлок отступил на шаг назад и потряс головой. Ватсон смотрел на него, совсем не ощущая, что этот человек когда-то был его другом. Внутри будто все перевернулось. Он вновь взял в руки сумки и вышел. Ноги налились свинцовой тяжестью, сердце заныло, а в душе поднялась волна боли и накрыла с головой. В глазах у Джона потемнело, но он упрямо шел вперед, не обращая внимания на внутреннюю дрожь. Каждый шаг давался всё труднее, но Джон двигался вперед, преодолевая этот долгий путь в никуда. Остановился около скамейки и в удивлении окинул окрестности. Джон не понял, как оказался в парке, просто шел, превозмогая душевную боль. Устало опустился на скамейку и только сейчас понял, что начался дождь. Мелкий, колючий, ледяной поток воды, который смывал грязь с асфальта, с листьев.… Только не с души. Джон поднял лицо к небу и закрыл глаза. Он чувствовал, как одежда намокает и противно липнет к телу, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось сейчас внутри. Бушующий ураган путал мысли и разбивал вдребезги последние остатки самообладания. — Ты промокнешь и заболеешь… Джон вздрогнул и выпрямился. Хмуро взглянул на Шерлока и произнес: — Откуда такая забота о человеческом существе? — Просто беседую. Ватсон хмыкнул и откинулся на спинку скамьи. Закрыл глаза и подставил лицо под струи дождя.  — Не уходи, Джон, не бросай меня. Ватсон едва уловимо вздрогнул и лишь сильнее сжал зубы. — Я нелепый человек, Джон, спасенный только теплотой твоей дружбы. — О чем это ты говоришь? — ехидно осведомился Джон, — Дружбы? А ты знаешь, что это такое? Ты понимаешь, как это происходит у НОРМАЛЬНЫХ людей? Он специально сделал ударение на слове «нормальных» и зло посмотрел на Холмса. — У меня никогда не было подобных отношений, ты это знаешь. Я стараюсь, как могу. — О! Твои старания очевидны! У тебя же нет друзей! А тебе, Шерлок они и не нужны. О чем я вообще говорю? Ты даже со своим собственным братом не можешь пять минут спокойно поговорить, ты не навещаешь своих родителей, ты унижаешь, убиваешь окружающих тебя людей. Давишь своим чертовым интеллектом, своей гребаной дедукцией. Если бы в мире остались только трупы и наркотики, ты был бы самый счастливым человеком! — Джон… — Знаешь, Шерлок, заткнись! Я больше не готов тебя слушать. Не могу и не хочу. Ты убил во мне все добрые чувства к тебе. Я даже не разочарован, я убит, понимаешь? Тогда ты меня раздавил своей ненавистью, наплевал на меня, выбрав кокаин! А я живой человек, и мне бывает больно. Хотя, о чем это я.… Откуда тебе знать, что такое боль? Когда разрывает душу на части, когда сердце болит так, что хочется выть, когда опускаются руки и не хочется ничего. Тупая, ноющая боль! Джон перевел дыхание и окинул взглядом Шерлока. Тот сидел прямо, сложив руки на коленях. — Знаешь, я хотел тебя убить. Дважды. Выстрелить тебе в лоб, чтобы украсить твой драгоценный мозг аккуратной дырой… — Тюрьма… — А потом бы мне стало жутко от того, что я сделал, и я бы сидел в тюрьме, полный раскаяния и страха. Вышел бы я дряхлым стариком, одиноким, никому не нужным, выжженным дотла. Я не хочу, Шерлок, не хочу. Мне сорок, и у меня ничего нет. — У тебя есть я… — О, да! Осознание этого должно меня согревать? — Я не знаю. Джон, я изменюсь, я обещаю, ради тебя. Я перестану заваливать холодильник человеческими внутренностями, не буду выращивать плесень на полках, уберу микроскоп со стола… Ватсон криво усмехнулся. — Ты на самом деле думаешь, что это решит проблему? — Я не притронусь к кокаину. — Обнадеживающе… — Я не стану ночами играть на скрипке. — Боже, какие жертвы! — Сарказм? — Злой сарказм! Что еще? — Иногда я готов готовить завтрак… — О… — И убираться, но при условии, что пыль останется на своих местах. — Ну, конечно! — Я буду предупредителен и вежлив с твоими подружками, хотя мне это не нравится. — Шерлок… — Я буду ходить за молоком. — Шерлок, остановись. Детектив опустил голову и вздохнул. Джон накрыл руку Холмса своей и произнес: — Нет, мой ответ – нет. Если всё, что ты перечислил, будет исполнено, то ты перестанешь быть собой. Я этого не желаю. Сейчас Я хочу стать самим собой, просто Джоном Ватсоном, а не отсветом великого Шерлока Холмса. Я всё решил. Прощай, Шерлок. Джон взял в руки сумки и пошел быстрым шагом по тропинке. Отойдя метров на двадцать, обернулся и произнес: — Может быть, когда-нибудь я приеду к тебе со своими внуками в Суссекс, и мы будем пить чай с медом с твоей пасеки и вспоминать добрые старые времена…