Лебединая песнь

Я не был Богом, правителем или гением, не был неудачником или любимчиком судьбы. Я не романтический герой и даже не герой-любовник, а это не история моих подвигов и побед. Всего лишь последние дни моей жизни – моя лебединая песнь. В 2587 году человечество поняло, что так не может дальше продолжаться: атмосфера истончалась, климат ухудшался, а земля уже давно не была способна удовлетворить все возрастающие запросы человечества. Было введено огромное количество ограничений и правил, но все и каждый на планете осознавали, что это ее последние издыхание. Планета гибла, а мы вместе с ней. Правительству оставшихся сверхдержав это было яснее, чем кому бы то ни было, и поэтому на протяжении уже долгих лет разрабатывался план по переселению на необитаемые планеты. Из всех планет с подходящим уровнем развития для наших целей были выбраны только рестартированые, те, на которых пока еще не было разумных форм жизни. По основному закону Содружества Тридцати были запрещены какие-либо контакты с планетами, имеющими примитивное развитие, но на планеты, которые уже успели пройти весь цикл и развиться заново, то есть на рестартивованые, эти правила по каким-то причинам не распространялись. Именно поэтому они и были выбраны для переселения. Тогда никто даже не подумал о причинах отсутствия запретов, а также о том, почему эта планета до сих пор жива и успешно развивается на протяжении стольких веков. Кто-то когда-то сказал, что планета – это по сути один живой организм со своей иммунной системой и своими паразитами. Глупо вмешиваться в живой полноценный организм. Для последних приготовлений и дополнительных сведений на каждый сектор новой системы было отравлено по несколько исследовательских команд. В одной из таких команд и работал я, самый старший из исследовательской группы. За неделю до вылета мне как раз исполнилось двадцать пять, и я уже успел полностью ощутить всю прелесть кризиса среднего возраста. Для сравнения, самому старшему после меня было двадцать один, а руководителю группы девятнадцать. Смешно, но только сейчас я начинаю понимать, как примитивна вся наша «совершенная» система, и как сильно я пострадал из-за нее. В нашем веке человечество уже давно пребывало на «высшей» ступени эволюции, о чем неустанно твердили вездесущие плакаты, и произошло это не только благодаря планомерным изменениям, естественному отбору и остальным движущим силам. Пару веков назад произошел невероятный скачек, позволивший преодолеть за незначительное время сразу несколько этапов, и все благодаря внедренному тогда никем неизвестным учителем новой, пусть и очевидной задумки. Она заключалась в том, что детей следовало обучать с раннего детства, с пеленок вливая и заталкивая в них информацию через нейроинтерфейс. Тогда многие возмущались, что это отбирает у детей их детство, но результаты превзошли ожидания, и потому на подобную мелочь вроде детства никто уже не обращал внимания, а уже через каких-то двадцать лет метод использовался активно и повсеместно. В результате к шести годам дети владели пятью основными языками. К десяти на хорошем уровне были знакомы с фундаментальными науками и имели неплохие представления об основах искусства, которое тоже активно развивалось. К семнадцати годам они уже имели определенные карьерные достижения, а кто и вовсе становился «Солнцем» своего времени, которое, впрочем, быстро заканчивалось, ибо уже через несколько лет ему на смену приходило новое, еще более гениальное, в некотором отношении, «Солнце». Я же не был гением и отнес бы себя скорее к среднестатистическому человеку давно минувших веков, по крайней мере, мое представление о тех временах именно такое. В свои двадцать пять я был всего лишь помощником, мальчиком на побегушках, как выразились бы раньше, я обожал архаизмы и цели в жизни у меня никогда не было, как и мечтаний, надежд, да и всего прочего, присущего людям моего возраста. Единственное, что у меня было – это сожаления. Я помнил каждое из них, каждый свой упущенный шанс или возможность. Изменить я ничего не мог, но и забыть тоже, так что оставалось только сожалеть. Говорят, у каждого свое видение окружающей реальности, свой мир. Для меня - это мир сожалений. Но он был другим. Капитан Кей! Даже звук его имени был красивее моего. Он был невероятным, один взгляд на него, и я уже не мог оторваться. Он был подобен скоплению неиссякаемой энергии, Солнцу и сверхновой. Он излучал счастье, свет и жизнь, он был самой жизнью. Для меня. Хотя он этого, наверное, никогда не узнает. Кей был первым представителем моего рода, которым я по-настоящему увлекся, да и увлекся вовсе. Всего за каких-то пять дней он стал для меня целым и единственным миром. До этого меня никогда не посещали подобные мысли, но он стал первым человеком, которому было позволено проникнуть в мои сны. Первым и последним, как можно было бы теперь сказать. Впервые мы познакомились с ним в день вылета, он был из тех немногих, которые даже в бессознательном состоянии могут контролировать нейропривод, именно по этой причине он и был капитаном лучшего в наше время корабля «H149PRT», если не ошибаюсь с названием. В тот день он проходил мимо нас и здоровался, улыбаясь, махая и говоря что-то каждому персонально. Тогда я даже не заметил, что неосознанно ловлю каждое его слово или жест, словно это прописано в моих инстинктах. Тогда первым моим впечатлением о нем было разочарование. Неужели человек, гений, рождающийся раз в несколько столетий, подобный ему, может быть таким? С до смешного активной мимикой, глупым детским поведением и невероятной открытой улыбкой, обнажающей верхний ряд белоснежных зубов? Почему-то сейчас я вспоминаю именно его зубы, кажущиеся идеальными, но на самом деле с маленькой, еле заметной выщербенкой, на верхнем переднем, и с правым более острым, чем левый клыком. Он тогда протянул мне руку и произнес: «Давай воплотим Мечту». Помню, я растерялся, поднял голову и столкнулся с его глазами, такими синими, как океан с орбиты Земли, с зелеными, еле заметными крапинками вокруг зрачка – след вмешательства в систему мозга. «Наверняка он чем-то сильно болел» - сразу же отметил я, и сам удивился своей наблюдательности. И только потом понял смысл его слов: «Мечта» - именно так много столетий назад назвали идею о переселение человечества на необитаемую планету. Помню, захотел тогда что-то ответить, но когда решился, он уже отошел, а я мог видеть только его спину и практически белые растрепанные волосы. Тогда я внезапно осознал, что мне нравятся светлые волосы и небрежные прически. Потом, в своей каюте, я даже попытался сделать со своими волосами нечто подобное. Мне не пошло, и я расстроился, хотя сейчас понимаю как это глупо. Мы ведь с ним совершенно не похожи. Капитан относится к тому типу людей, которые выбирают из бесконечного мира возможностей, я же беру, что приходится. Я тогда залез в сеть, чтобы получше узнать о нем. Узнал и расстроился еще больше. Теперь разница между нами казалась просто огромной. Оказалось, что в пятнадцать лет капитан открыл один из фундаментальных законов, за что его имя было выгравировано на одном из "Четырех столбов славы", позже он стал руководителем научного отдела, который проработав всего, год добился невероятных успехов. Через год Кей ушел, и в скором времени отдел закрыли из-за неокупаемости. Капитан был на два года старше, но, в отличи от меня, он добился недосягаемых многим в нашем мире высот. Было так грустно и больно – наверное это зовут завистью, никогда до того момента такого не ощущал. До планеты было лететь шестнадцать часов. Всего миссия должна была занимать 480 часов, а значит, там нам следовало пробыть четырнадцать суток (1 сутки на планете равнялись 32 астрономических часа по земному времени). Основные цели миссии – исследование природы и вынесение окончательной оценки пригодности планеты для переселения. Помню, как во время полета Кей шутил и веселился. И если бы я не знал, что он наш капитан, то никогда бы не догадался, настолько легким и непринужденным было его поведение. Не было даже намека на ту феноменальную концентрацию и мозговую активность, что требовались от разума капитана даже самого маленького корабля, не говоря уже о нашем. Кей настолько быстро располагал к себе людей, что буквально через час вокруг него была практически вся команда. Все они улыбались, им было так весело. Я же стоял в стороне, облокотившись на дальнюю стену и буквально глотал каждый жест капитана. Помнится, время тогда прошло так быстро, что сейчас даже грустно. Сойдя на поверхность, все стали переносить вещи и осматриваться, обсуждая плюсы и минусы установки искусственной атмосферы, а я не мог пошевелиться. Когда-то давно Землю называли «Голубым алмазом вселенной», тот, кто это придумал, явно не бывал здесь. Небо этой планеты было практически белым с легким голубым оттенком, и вода, как следствие, тоже. Лишь ярко-красный диск слившихся воедино слепящих солнц и две заслоняющие практически полнеба луны разбавляли эту невероятную атмосферу. Вся растительность здесь была сизо-синей, создавалось впечатление, что все живое покрыто легким инеем. Помню, я тогда замер не в силах произнести ни слова, и кто-то сбил меня с ног, наверное, тот синяк до сих пор не сошел. Они не могли понять, ведь все мы видели отчет с детальным изображением места исследования. Я тоже видел, но почему-то не смог остаться равнодушным. Оглядываясь назад, я понимаю, что те дни - это самые яркие воспоминания о моей жизни. Мое первое и последнее приключение. Маленькая команда. Исследовательская группа: семеро человек включая меня. Шестеро человек из команды корабля, четыре андроида и девять «шестнадцатых». Шестнадцатыми на нашей планете называли людей с измененными генами (чаще всего бывших сирот или бездомных), в обязанности которых входила охрана и, если понадобится, быстрое стратегическое мышление. Их рефлексы и сила увеличивались, увеличивалась и скорость мысли, но чаще всего они просто не доживали до старости, расплачиваясь своей жизнью за способности, несвойственные телу. Шестнадцать – именно столько людям потребовалось полномасштабных попыток, чтобы научиться «в совершенстве» манипулировать ДНК. «В совершенстве», смешно, даже мне очевидна абсурдность этого выражения. Человеческое высокомерие порой поражает. Корабль на котором мы прилетели был элитного класса и поэтому имел определенное количество VIP-мест, так что с жильем нам, можно сказать, повезло. Почему для наших целей был выбран именно этот корабль? Все просто – это был его первый живой полет на сравнительно далекое расстояние, и по каким-то особым причинам руководство хотело, чтобы именно Кей им управлял. И при всем том огромном выборе, что у меня был, я выбрал небольшую каюту рядом с мостиком. Каюта капитана была за стенкой. В ту ночь я закрывал глаза, и думал о нем. Представлял, что он делает то же самое. Мои руки непроизвольно тянулись под линию брюк. С непривычным намерением касались собственного тела. С мыслями о другом человеке, о его тепле, его руках. В тот момент мне почему-то казалось, что Кей груб в сексе. Его движения резкие, дыхание сдавлено, а скрытые за мутной дымкой глаза полуприкрыты. Я скользил рукой по собственной коже представляя, что это его рука. С моих губ срывался стон, и я представлял его стон рядом. Его учащенное сердцебиение, невзначай откинутую горячую ладонь на своей груди... В такие моменты мы никогда не задумываемся, что это несправедливо по отношению к человеку, о котом мы мечтаем. Не знаю почему, но сейчас вспоминать это скорее неприятно, нежели стыдно, хотя тогда я едва ли контролировал свои действия. Первый день на планете прошел быстро, в основном мы осматривали местность и расставляли оборудование, составляли планы, и только под вечер занялись непосредственно работой. На второй день для нашей группы была запланирована экспедиция вглубь самого старого леса, где брала начало река, опоясывающая всю планету. Я был невероятно рад, хоть мне тогда и не удалось выспаться из-за раннего отправления. Одной из причин такого рвения был капитан – ходили слухи, он никогда не пропускал подобные вылазки, и, как я узнал, наравне с командой проводил исследования. Не знаю почему, но в тот день он не смог пойти. Помню, было немного обидно, впрочем, я быстро забыл об этом, так как сама экспедиция уже была для меня невероятной возможностью. До нужного места мы должны были добраться за несколько часов, и, как я уже давно понял, общих тем у нас с членами группы было мало, так что я предпочел рассматривать окружающий мир, вместо поддержания беседы. Стволы исполинских деревьев, окружающих нас со всех сторон, имели светлую упругую поверхность, которая затвердевала на ярком свету и становилась невероятно прочной. Я тогда подумал, что же станет с планетой, если ее заселят люди с их извечным желанием уничтожать. Сейчас мало кто расценивает природу как нечто живое - скорее как материал. Хотя мои выводы не так важны, лучше продолжить описание. Тот, чья нога хоть раз ступала на неизведанные земли, наверняка поймет мои чувства: заинтересованность, быть может, опасение и вместе с тем желание прикоснуться к новому. Далеко не все на этой планете позволяло до себя дотронуться. Даже некоторые цветы, ощутив малейшие колебания почвы, вызванные нашими шагами, склоняли стебли, пряча свои цветы, или же вовсе скидывали лепестки, одновременно образуя новые бутоны. Несмотря на разительные отличия, природа все же имела с нашей немало общего. Фауна исключением не была, хоть я и увидел только двух ее представителей: нечто маленькое практически прозрачное позвоночное, которое у меня ассоциировалось с хамелеоном; и что-то светлое и пушистое, но как только я попытался подойти, мех мгновенно стал длинными острыми шипами. Меня тогда все никак не покидало ощущение нереальности. Неужели планета, живые организмы которой имеют столь развитые механизмы защиты, опережающая по состоянию эволюции нашу не менее чем на несколько тысячелетий, не имеет более развитых форм жизни? Но весомым доводом было то, что никто и никогда не изучал рестартированые планеты, так что судить было трудно. Смешно, не так ли? Никто. Никто из цивилизаций, опережающих нашу на века и тысячелетия, хотя последние вообще предпочитали жить в изоляции. Люди – высокомерные создания, решившие потешить свое самолюбии став «первыми». Помню, задумавшись, я потерял из виду свою группу, но все было в порядке, ведь на месте мы должны были быть еще не скоро, а я уже просчитал более короткий путь. Можно было прогуляться одному, хотя сейчас я не считаю идею гулять по неизведанной планете в одиночестве такой уж хорошей, можно было хотя бы прихватить с собой одного из двух сопровождающих нас андроидов. Спохватился я только через несколько часов, когда почувствовал по нейросети недовольство группы. Пришлось идти к ним. Оказавшись на месте ничего странного я не заметил, разве что чересчур дружелюбную обстановку между Сэмом (главой исследовательской группы) и андроидами, которых он не переносил так как сам данную версию и создал. Пытаться понять подобную неприязнь не стоит, ибо ни у одного из пытавшихся не получилось. Наконец, все оказались в сборе, и Сэм смог начать объяснение необходимых деталей. Именно тогда они и предстали перед нами. Возникли из ниоткуда. Появились из воздуха – так бы мы говорили, если бы не импланты у нас в глазах, позволяющие сказать: «материализовались из квантов». Суть та же, но атмосфера уже не такая, не так ли? В любом случае светила своих времен не могли смириться с непониманием и начали спор, наперебой предлагая теории того, как может быть возможно одновременное физическое присутствие и отсутствие чего-то. Я же стоял в стороне, предпочитая вместо того, чтобы вмешиваться в подобные дискуссии тихонько разглядывать прибывших. Их было трое: как мне показалось, двое мужчин и женщина, на вид молодые, но судить наверняка было невозможно хотя бы из-за того, что это другая раса. Все трое были примерно на полметра выше привычного человеческого роста, их кожа тоже не сильно отличалась от нашей, разве что была очень светлой. Вцелом, они выглядели весьма грациозно: высокие и изящные, с тонкими конечностями и пальцами, длинными пепельными волосами, собранными в высокий хвост металлическим серебряным браслетом или просто зачесанными назад. У них были аккуратные немного заостренные уши, напоминающие эльфийские из древних сказок. Их лица отличались более существенно: у всех острые были подбородок и скулы, высокий лоб, большие раскосые глаза со сплошной радужкой, которая постепенно светлела к центру, образовывая, непривычно большой белый зрачок, и практически незаметные губы. От ушей к плечам у них сходила светлая металлическая паутинка рисунка, спускаясь неравномерными еле заметными пятнами по рукам к ладоням, которые были полностью покрыты серебряной паутиной. Они не пытались что-либо сказать – просто спокойно стояли и наблюдали за развернувшимся спором своим пронзительным взглядом, которого предпочитали сторониться даже андроиды. Через несколько минут спор угас и все замолчали, обращая, наконец, свое внимание на саму причину спора. Тогда-то они и заговорили. Просто попросили покинуть планету. Не помню дословно, но, кажется, имплант перевел их слова как: «Просим ваших людей покинуть эту систему, и в дальнейшем не прерывать нашу изоляцию». Всего лишь просьба. Просьба от существ, одним своим присутствием заставивших взбунтоваться все прописанные инстинкты андроидов. Андроиды ощущали это, а люди, создавшие их, нет. Вернувшись на место дислокации и обсудив произошедшее с остальными членами экспедиции, мы приняли решение о дальнейшем исследовании того места. Мы решили, что это была охранная система, просуществовавшая каким-то образом так долго. Неизвестные нам технологии. У капитана сразу же загорелись глаза, и он вызвался пойти с нашей группой. Дальше было много всего: день, разговоры, подготовка, воодушевление, ночь, Кей, утро, снова воодушевление. Для меня это было как старинный фильм, которые обычно показывают в музеях: множество разных событий и ярких красок, мелькающих на экране. Ты понимаешь, что все это происходит не с тобой, но от этого не становится менее интересно или менее захватывающе. Вторая наша вылазка не принесла ровно никаких результатов. Потратив практически целый день, мы не обнаружили ровным счетом ничего, даже малейших следов каких-либо технологий или высокоразвитых существ. Команда устала, Кей был разочарован. А мне было все равно, даже то, что было, оставило у меня незабываемые впечатления. Чтобы один из выделенных нам немногочисленных дней не прошел совсем уж бесполезно, Сэм решил исследовать океан. Для этого нужен был образец из него. Ничего трудного, просто слетать туда на транспорте и взять образец жидкости. Отправили меня. Провести несколько часов в транспорте – все, чем я мог помочь. Думаю, если бы у меня была гордость, я не был бы тем, кем являлся всю жизнь. Странно, но Кей настоял поехать со мной. Несколько часов туда и обратно мы должны были провести в тесном, небольшом замкнутом пространстве. Только он и я. Сейчас думаю, что должен был обрадоваться тогда, но не помню, что бы испытывал нечто подобное. Были только неловкость и мелкий страх. Наверное, в этом и заключается вся моя натура. Страх. Именно этим я так сильно отличался от капитана. Я боялся что-то сказать, боялся оказаться собой. Я знал Кея – за прошедшие дни я наизусть выучил его привычки. Я знал, как он встает среди ночи, потому что по неизвестной мне причине не может заснуть. Как незаметно уходит, взбирается на наш корабль и наблюдает за небом, будто что-то ища, пока его взгляд не становится пустыми. Я знал об импланте – серебряной полоске у него на скуле, что старательно маскируется днем, но что отчетливо видна ночью. Я видел его силуэт каждое утро, но за все то время мне так и не хватило смелости спросить его. О чем он думал в те моменты? Я знал, он был общительным и веселым. Очень умным, слишком умным, чтобы достаточно скрасить эту разницу и общаться с окружающими на равных. Даже глупо, я успел хорошо его узнать, но не понимал, что он не допустит неловкостей. Он слишком хорошо знал людей. Возможно, это единственная наша схожая черта. Капитан сам начал разговор, он говорил о всяких мелочах, о звездах, недавно созданных системах, о некоторых мирах. Он был так молод, но знал так много. Ни один нейропивод не смог бы сохранить в человеческом мозге столько разрозненной информации. Кей не требовал отвечать или поддерживать беседу, он рассказывал и рассказывал интересные факты, все новую и новую неизвестную для меня информацию своим тихим бархатным голосом, от которого моя кожа покрывалась мелкими мурашками. Мне нравилось его слушать, растянувшись на мягком кресле, пока автопилот приближал нас к месту назначения. Помню, он тогда внезапно замолчал и неожиданно серьезно на меня посмотрел, я тогда обрадовался, ведь до этого ни с кем из нас он не был серьезен: «Знаешь» - сказал он, - «люди очень забавные создания». «Знаю» - хотелось ответить, но я промолчал, потому что привык молчать. «Я всегда разделяю людей только на две группы, - продолжил он. - Первые – люди, с которыми я могу общаться. Обычно, это незаурядные личности, с ними не всегда интересно, но они помогают не потерять действительность и в то же время не приземляют меня совсем. Вторые – посредственные люди, те, которых в обычных условиях я предпочитаю игнорировать, таких большинство. Нет особенной причины, они мне просто не нравятся». Глупо, но я тогда испугался, что он отнесет меня к посредственным, но он продолжил: «Так вот ты не похож ни на кого из них». Вряд ли можно словами описать то, что я тогда почувствовал, ведь не только я наблюдал за ним - так мне тогда казалось. «Ты не яркий и сияющий как первые, и не тусклый как вторые. Ты не цельная полноценная личность, как многие из них, и даже не часть чего-то, как большинство. Ты будто собран из осколков, чужих частей и понравившихся тебе качеств». Помню, как мне тогда стало больно. Это противоречило всем законам науки, ведь на мне не было ни единого повреждения. Мои чувства были очень глупы, ведь он был прав на все сто процентов, и я хорошо это знал. Это не было детской травмой, которые так любят девушки и писатели. У меня была нормальная семья: отец – механик, мать – биопроектировщик, старший брат – руководитель научной группы. Обычная семья со средним достатком, мы никогда не избегали друг друга, хоть и не были особенно дружны. Я ругался с братом, слушал наставления отца и матери, получал искреннюю заботу от каждого из них. В школе у меня были самые обычные друзья, я никогда не переживал каких-либо потрясений или потерь, у меня не было несчастной первой любви, родственника самоубийцы, безумного гения соседа или изъяна в ДНК. Я был таким, какой есть сколько себя помню, просто родился таким. Я не считал себя странным, скорее посредственным, но Кей был прав – я состоял из мелких, не принадлежащих мне осколков украденных или отобранных в попытках создать цельную личность. Но сколько бы их ни было, частей всегда недоставало, и я все равно продолжал оставаться собой. Помню, захотел тогда что-то сказать, но все пошло не так. Помню жуткий треск – он до сих пор стоит у меня в ушах. Обшивка из лонсдейлита с покрытием двухслойного графена, что создавал увеличивающее давление поле, рвалась словно лист пергамента. Несколько секунд, и наш транспорт уже был лишь непригодным куском смятого металла, а осколки кристаллов бывшей обшивки лишь прекрасным дождем вокруг. Я даже не успел ничего заметить, а Кей уже давно среагировал: он взорвал под нами небольшой болон с полинариумом(мгновенно застывающей пластичной пеной легко изменяющей свои свойства при добавлении других веществ, из которой в наше время делают практически все, включая жилые постройки) так, чтобы наше приземление было мягким. Он схватил меня, и, оттолкнувшись от падающего вместе с нами бывшего транспорта, отшвырнул в сторону расстелившегося на земле облака пены. Его реакция, рефлексы, предусмотрительность – все это выдавало опыт. А я бы даже не догадался взять с собой дурацкий баллончик с полинариумом. Я был неимоверно рад, что он оказался со мной, но в тоже время мне было противно от своей ничтожности, и я бы, наверное, даже не сдвинулся с места, если бы не приземлившийся рядом человек с длинным тонким мечом за спиной. Вернее, он был похож на человека, а еще на тех существ, что мы видели днем ранее. Он был не таким высоким как они, но все же выше нас с Кеем, глаза были человеческими, хоть и с немного большей чем у людей неестественно яркой зеленой радужкой, не такие длинные как у Них, падающие на глаза серебряные волосы, а вместо серебряной на определенных участках кожи была еле заметная черная паутинка. Он несомненно был представителем Их расы, но, очевидно, не чистокровным. Помню, как Кей тогда изменился в лице, только завидев его, а незнакомец только усмехнулся. Он представился Алтромом – странное имя, но я почему-то хорошо его запомнил. Он говорил на странном и не очень понятном языке, мне тогда показалось, что его переводчик получил повреждения, и только после Кей объяснил, что это был наш язык прошлых столетий. Помню, как мне тогда стало стыдно. Алтром казался невероятным, я не мог отвести от него свой взгляд, было в нем что-то особенное и величественное, что-то, что мне бы хотелось иметь в себе, и если бы не тот факт, что именно он испортил наш транспорт, я мог бы назвать его дружелюбным. Он спокойно разговаривал с Кеем, иногда одаривая его полуулыбкой и даже не обращая на меня внимания, а вот Кей, казалось, был напряжен. Алтром спрашивал что-то о замаскированной на лице капитана пластине, о которой почти никто не знал, почему-то о нашем двигателе, а потом неожиданно рассмеялся и посочувствовал. Странно, но Кей тогда тоже рассмеялся, но не как всегда, а обреченно. Я не понимал даже половины слов, а капитан говорил с ним свободно. Еще одна разница. Мне хорошо запомнилось чувство, что я тогда испытал. Странно, но это была надежда. Надежда на что, я не осмелюсь думать даже сейчас. А еще мне было грустно, настолько, что хотелось плакать. Но я ведь не плачу. Никогда. А Алтром с капитаном все продолжали говорить. Помню, их тема была очень важной: Алтром рассказывал об этой планете, о величии ее народа миллиарды лет назад, о непрекращающемся прогрессе, о тщеславии и о том, как жители планеты были одержимы сохранением природы. Мне стоило тогда над этим задуматься, всем нам стоило, даже Алтром об этом говорил. А потом он почему-то снова выразил сочувствие капитану, и в тот момент Кей выглядел так же, как и каждую ночь, когда он непрерывно смотрит вверх, будто что-то ища в полутьме неба, освещенного лишь холодным светом неисчислимого количества звезд. Алтром ушел, а капитан остался грустным, каким он был только наедине с собой. Тогда я понял, что не достоин даже его притворства, но в отличии от предыдущих раз больно мне уже не было. Не было и грустно. Наверное, в какой-то момент я осознал, что это глупо. А еще понял, что таких моментов мне никак не избежать. Помню зачем-то поднял глаза: два солнца стояли в самом зените, практически сливаясь в одно на непривычного цвета небе. Мы пролетели уже больше половины пути, так что даже если бы использовали наиболее короткую дорогу через самый древний лес, это заняло бы как минимум полдня, а с остановками даже больше. Вся проблема была в том, что средний световой день на этой планете длился девятнадцать часов, а до того мы уже успели поучаствовать в экспедиции по лесу и потратили немало сил. Нам необходимы были еда и отдых. Пока я думал, капитан уже развел огонь и по старинке что-то жарил: оказалось, он успел захватить с собой все необходимое. А я снова был абсолютно бесполезен. Разница между нами была настолько очевидна. Но даже тогда я не жалел, что полетел на это задание. «Стать другом может только равный» - в тот миг я тоже вспоминал эту фразу. Мы не смогли бы стать даже друзьями или напарниками. Для него я был словно пейзаж за окном транспорта – ты едешь рядом, и даже если смотришь в окно, через секунду проезжаешь его, а перед глазами уже новая картина неотличимая от предыдущей хотя бы потому, что ту ты уже не помнишь. Кей сидел возле практически бесцветного огня и разбирал вещи, что успел захватить с собой, а я как всегда просто молчал и смотрел на небо. Сейчас, если задуматься, вспоминаю, что Кей никогда не смотрел на дневное небо. Странно, но некоторые мелочи осознаешь только потом. Если бы кто-нибудь спросил меня, чего я желаю больше всего, я бы ответил, что хочу знать абсолютно все. Ведь если бы я знал абсолютно все, то не находился бы теперь здесь, я бы первым обратил внимание на почву, на растения, на гравитацию. Никто из всей научной группы отправленной на это задание, даже отправившие нас кураторы – никто из них даже не задумывался о таких мелочах. Планета была намного больше, а гравитация была практически неотличима от нашей. Почва и растения были невероятно развиты, но не было ни единого намека на жившие здесь когда-то народы. Все списали это на годы, испепелившие даже былое величие обитателей. Первое правило любой подобной экспедиции – анализировать почву, и только Кей заметил, что ее поверхность неестественно однородная, словно очищенная от всех изъянов и ненужных примесей. Почему-то сейчас мне как никогда хочется смеяться, наверное, наверстываю предыдущие годы. Но вот получающийся надрывный стон-хрип только отдаленно напоминает смех. Мне грустно? Нет. Впервые в жизни я чувствую, что поступил правильно. В тот день мы так и заснули ничего друг другу не сказав, и если бы не сооруженная Кеем из полинариума комната, то наверняка получили бы ожоги под палящими светилами планеты. А на следующее утро я даже сам не понял, как оказался на корабле в своей каюте, за стеной которой была каюта капитана, в которой я так мечтал побывать хоть раз. Глупая несбывшаяся мечта, каких у меня навалом. Тогда мне было очень интересно как я попал к себе, скорее всего, кто-то заметил такое долгое отсутствие Кея, меня бы не заметили. Но, честно говоря, я не хочу знать правду, ведь впервые я могу мечтать, а реальность всегда хуже фантазий. Я лежал на своей кровати накрытый тяжелым теплым одеялом в небольшой каюте, за стеной которой была каюта капитана, и думал о том, что лучший день моей жизни заканчивается с размытым заходом солнц этой планеты, который я наблюдал в тот миг через полупрозрачную стену корабля. Тот день и вправду оказался лучшим днем за все двадцать пять лет моей жизни. Я никогда не забуду Кея, никогда не забуду эту планету, и нашу маленькую команду из тринадцати человек, четырех андроидов и девяти «шестнадцатых». Мои глаза закрывались, а я по-детски упрямо не хотел расставаться с остатками почти растаявшей сказки. Лучший день моей жизни. Он прошел так быстро, словно утек сквозь пальцы, а я и не заметил, мне тогда даже не было грустно, я просто хотел спать. На следующий день была назначена новая экспедиция в тот же лес, я не знал, что они пытались там найти, ведь мы с капитаном уже встретили Алтрома. И только намного позже я понял, что Алтром не тот, о ком стоит рассказывать. Капитан же знал об этом уже тогда. Новая экспедиция отличалась от предыдущей только более западным направлением. Капитан снова пошел с нами, я не знал зачем, сейчас же думаю, что он просто хотел нас проконтролировать. Даже тогда я понимал, что в самой миссии он не заинтересован, вот только не понимал почему. Теперь знаю, но от этого не легче. Мы передвигались небольшой группой из пяти человек. В целях безопасности капитан с двумя андроидами шли позади. Кей шел прямо за мной, и мне почему-то казалось, что он следит за каждым моим шагом, и если я оступлюсь, он обязательно заметит мой промах. Помниться, я был так напряжен, безумно хотелось на него оглянуться, но я слишком боялся быть правильно понятым, поэтому молча шел по проложенной идущими передо мной тропинке. Помню, как на меня внезапно запрыгнуло маленькое пушистое животное, отдаленно напоминающее вымерших уже давно медведей, только с огромными глазами и длинными клыками, что появлялись по его прихоти. Мне почему-то внезапно захотелось к нему прикоснуться. Сейчас думаю, что и это было небезопасно. Я тогда дотронулся до его мягкого меха, и оно издало такой милый звук, что я непроизвольно улыбнулся. А потом испугался, ведь я так редко улыбаюсь, что лицо наверняка выглядело жутко. Пушистый малыш мило сипел у меня на плече, а я с идиотским выражением оглядывался по сторонам, боясь, что кто-нибудь на меня посмотрит. Кей тогда так рассмеялся, а мне было стыдно. Стыдно за свою улыбку, что не смог подавить. Помнится, подчиняясь глупым эмоциям, я тогда снова забыл о безопасности и оторвался от команды, забрел на какую-то поляну с огромными цветами, что расстилались в самом ее центре, а деревья с ниспадающей густой кроной создавали впечатление, словно я в беседке из древней книги с неизменными принцессами и феями. Вот тогда то и появился он, один из тех, кого мы видели раньше. Высокий и изящный, он возник на окраине поляны, и издалека казалось, будто он стоит на огромном цветке. Это выглядел так невероятно, словно часть какой-то картины, на которую я могу смотреть только со стороны. Он не двигался, и оттого казался еще нереальнее, а я зачем-то подошел сам. Наверное, мне следовало тогда испугаться, но я испытывал только интерес. Думаю, в тот момент он меня оценивал. Мы просто стояли друг напротив друга, он пристально меня разглядывал, а я не мог даже пошевелиться, боясь разрушить прекрасную картину, желая впитать каждое мгновение, словно необходимое для жизни. Тогда мне даже не показалось это странным. Я помню отчетливо каждое его жест, каждое слово: «Ты ведь хочешь выжить?» - сказал он, меня тогда очень заинтриговал его вопрос. Конечно я хотел жить, даже сейчас хочу, но тогда я не понимал причину его вопроса и ничего не ответил. –«Я расскажу тебе историю этой планеты,» - я не знал что ответить, так что просто молчал, а он и не требовал от меня большего. Тогда он поведал мне историю, что я не смог понять из рассказа Алтрома. Не знаю, отличалась ли история рассказанная им, от той, что услышал я. Наверняка отличалась, ведь он был противоположной стороной. Интересно, почему капитан тогда не рассказал нам все, почему я сам не рассказал никому ни слова. Наверное потому, что вряд ли кто-нибудь бы поверил, ведь люди не те, кто мирится с чьим-то превосходством, легче думать, что это невозможно. Думаю, именно так бы люди отреагировали на отказ жителей этой планеты от физических тел, чтобы сохранить свою звездную систему. Они вышли из всевозможных союзов и уничтожили даже малейшие упоминания о своих технологиях. Алтром же был «защитной системой», оставленной их пропавшими правителями, он был рыцарем охраняющим историю предыдущих поколений от забвения. Вокруг же самой планеты было установлено поле, что не выпускало даже Алтрома. Было очевидно, что ни одна из сторон не намерена мириться с нашим вмешательством, и каждая из них могла с легкостью нас уничтожить. А еще было очевидно, что после очередного сканирования, проводимого полем раз в несколько суток, выживет только Алтром и коренные обитатели. Для меня это было словно сон. Возможно жестокий или страшный, но мне было все равно, впервые в жизни я чувствовал себя особенным, ведь все случилось именно со мной. Думаю, на моем месте любой думал бы также. «Я дам тебе ключ, - он вложил мне в руку небольшой прозрачно-зеленый камешек с черными прожилками внутри. – Ты волен распоряжаться им как пожелаешь, но знай – пропустит он только одного, а без него шанса выбраться или выжить нет. Ты всегда можешь остаться здесь, можешь не принимать чью-либо сторону: ни Алтрому, ни нам нет смысла видеть в тебе врага. Кого спасти решать тебе». Он поставил передо мной выбор. И тогда я совершенно не понимал, почему он выбрал именно меня. Думал, что возможно, это всего лишь случайность, и ему нужен был лишь кто-то, оторвавшийся от группы. Он заставил человека который всю свою жизнь жалел о принятых им решениях выбирать судьбу людей, находящихся на этой планете. Знакомых мне живых людей. Судьбу Кея. Его образ растворился в воздухе так же, как и появился, оставив меня наедине с решением, которое я должен был принять. Я знал как поступить было бы правильно, но не знал правильно для кого. Знаете, когда тебе вручают чьи-то жизни, ты чувствуешь себя своего рода Богом. Особенно если это жизни знакомых тебе людей. Когда тебе дают выбор, любой, даже самый незначительный, тебе кажется, что верный ответ ты знаешь, а самое сложное это его принять. Но вся правда в том, что верного ответа нет и никогда не было. Вся правда в том, что выбор дан мне, и какое бы я решение тогда не принял, оно было бы единственно верным. Никто и никогда не посмел бы меня осудить. Это лишь вопрос приоритетов. Вопрос только того, на что хватит моей смелости. Тогда я этого не понимал, а как только осознал, выбор стал очевиден. Для такого труса как я иного решения не было. Где-то неподалеку находилась наша группа, нужно было догнать их, наверняка они до сих пор что-то искали. Но они никогда бы не нашли, а если бы и нашли, то ничего бы не изменилось, ведь они не понимают. Людям, угробившим свою планету никогда не понять тех, кто отказался от физических тел ради ее выживания. Подобная жертвенность это не по-людски. Дождь. Маленькие капельки. А возможно яд. Для меня это не было столь важно. Для меня дождь был спасением. Я стоял, подставив привычно бледное лицо холодным струям, берущим свое начало «где-то в небе». Я точно знал, как образуется дождь, знал каждый этап, как должна вести себя та или иная молекула, но почему-то выбрал именно это объяснение. Группа была неподалеку, меня могли увидеть, начать спрашивать, почему я не активирую защитный экран. Могли назвать сумасшедшим. За такую мелочь. Всего лишь за то, что я стоял под дождем, подставив лицо его струям – смешно, не правда ли? Я смотрел в затянутое облаками небо, и сам не знал, что пытался там найти. Быть может поддержку, быть может, просто пытался разглядеть поле, что могло выпустить только одного. -Ты плачешь, - так тогда сказал Кей. Не знаю, как он меня нашел и как так незаметно оказался рядом. Я не плакал, просто смотрел в небо и пытался что-то там найти. Через день капитан нашей исследовательской группы обнаружил генератор поля, он находился всего в паре метров того места, где нас сбил Алтром, но даже Сэм со своим высокомерием признал, что ничего не может сделать. Возможно, мог бы Кей, но он молчал. Мы все молчали, наверняка они тоже понимал, что это значит, хоть и не знали точно, как работает поле. Тогда то наш штурман Джи и сломался. У него была такая сильная истерика, он даже плакал. Ему было восемнадцать лет. Целых восемнадцать, как привыкли говорить, но, почему-то кажется, он тогда думал «только восемнадцать». Все они были слишком молодыми. За Джи последовали и другие, даже руководитель нашей научной группы. Истерика Сэма была самой выдающейся. Кей же был одним из тех немногих, кто оставался спокоен. Сейчас мне это кажется неудивительным, но тогда я невероятно восхищался его собранностью. Хотя даже при его условиях я вряд ли бы повел себя так же. А потом начали всплывать камни. Маленькие зеленые камушки с черными прожилками, что должны были позволить «пройти» только одному. Помню, мне тогда было так стыдно за то, что возомнил себя особенным. Наверное, остальные думали так же, поэтому и молчали. У нас оказалось четыре таких камня. Только четыре человека могли выжить. Сейчас мне кажется, что если бы не Кей, то началась бы бойня. А так мы отделались всего лишь истерикой и огромным количеством бредовых планов по выживанию от обезумивших людей. Никто не хотел выбирать тех троих, кому будет суждено выжить, ведь кандидатура Кея даже не обсуждалась: он один мог управлять кораблем с экспериментальным двигателем. Помню, в какой шок всех повергло его равнодушное заявление о том, что он сможет пройти через поле даже без камня. Тогда никто ему не поверил, и он впервые показал им имплант на своем лице. Только единицы поняли, что он значит, мне же до сих пор остается лишь догадываться. Все тогда обрадовались еще одному свободному месту. Еще бы, это вполне могла быть жизнь каждого из них. И из-за этого в команде разразилась новая истерика, Кей тогда впервые повысил голос, и все, конечно же, замолчали. В критической ситуации не «шестнадцатые», а именно он оказался способным принимать решения и мыслить здраво. Я тогда даже не мог подумать, что с появлением еще одного свободного места люди острее осознают ситуацию в которую попали. На корабле началась настоящая истерия. Никто не знал когда поле начнет сканирование, и потому все были в еще большем отчаянии. Истеричные возгласы вроде «Мы умрем!», казалось, наполняют весь корабль. Тогда даже капитан не выдержал: «Замолчите!» - я помню, как Кей не сдавался и тем самым внушал еще большее восхищение. «Разве ты не видишь?! Мы даже не знаем, когда наступит момент сканирования! Ты ничего уже не сделаешь». Сэм высказывал мысли большинства, так что все немного успокоились, ожидая ответа капитана. «Неужели так трудно заткнуться?!» К тому времени штурман уже успокоился, и пытался привести в чувства остальных взбунтовавшихся, но выходило у него явно плохо. «Мы умираем, мать твою, Джи! Ты предлагаешь мне спокойно смириться и в последние минуты жизни восхищаться нашей жертвенностью?!» Пускай Сэм и паниковал, но он был тем из немногих, кто еще был способен хотя бы мыслить. Интересно, а как бы я повел себя в его возрасте. «Заткнитесь все! И кто-нибудь, принесите сюда черный металл» Тогда этот внезапный приказ капитана казался невероятно абсурдным. Мы все умирали, а он думал о двигателе из редкого металла. «Когда мы умрем, он тебе вряд ли пригодится» Джи пытался шутить, но больше походило на то, что он снова сорвется. «Сделай милость, замолчи, это мая работа, я знаю что делать. Однажды Он показывал мне подобное» Я хорошо помню эти слова капитана. Все тогда враз замолчали, и по каждому из нас прокатилась надежда. «Откуда ты можешь знать что делать?! «Черный металл» ввели в использование совсем недавно, наш двигатель это его первое испытание в реальных условиях!» Наверное, в тот момент Сэм очень завидовал Кею и не хотел признавать его очевидное превосходство, но вместе с тем надеялся, что это не просто пустые слова. «Видимо, нет. Ты точно знаешь что делать?» Джи был единственным, кто сразу поверил капитану. «Ты же сам понимаешь, что по уровню развития мы даже близко не способны на создание подобного. Живой, Черный металл - есть множество названий, существовавших еще о того, как эта технология стала нам известна. Странно, не так ли?» В тот момент я подумал, что что-то подобное уже приходило мне в голову еще тогда, когда я узнал о транспорте, на котором нам следовало лететь. И тогда Кей сказал нечто странное и очень неожиданное. Даже сейчас я не очень понимаю смысл разговора, что тогда услышал. «Черный куб» «Это бред. Легенды, сказки. Неужели ты веришь в нечто подобное. Бог смерти, обитающий в черном безразмерном пространстве» В тот момент мне как и Сэму верилось с трудом. Казалось: «Неужели капитан станет рисковать нашими жизнями из-за простой сказки?» «Я был там. И Он бы убил тебя за подобную интерпретацию его имени» «Ты мог видеть нечто похожее, но не «Куб». Это же сказки, Кей» «Ты же видел имплант на моем лице» Не знаю почему, но это заставило Сэма замолчать. «У нас нет времени. Если Кей говорит, что знает, что делать, ты прости, Сэмми, но я ему поверю» «Спасибо» Кей тогда так улыбнулся, что мне показалось, будто он впервые за долгое время счастлив. Хотя разве возможно, что бы человек находящийся в такой ситуации чувствовал себя счастливым? Хотя точно я не помню, потому что он быстро опомнился и стал раздавать приказы, зачем-то попросил принести «Живой металл», чтобы подключить его к своей нервной систему. Никогда раньше не думал, что такое возможно. «И что дальше? Все мы не сможем улететь» Почему-то тогда только Сэм осмеливался высказывать подобное вслух. Наверное, он как и Кей чувствовал ответственность за наши жизни. А другие, похоже, как и я думали, что если не произносить этого вслух, то мы, возможно, проснемся и все окажется как прежде, а это место будет лишь простой необитаемой планетой. «Я сохраню вас в телепорте» Решение Кея было настолько простым, что я чуть не рассмеялся, но побоялся непонимающих взглядов, поэтому промолчал. Это было невероятно, буквально за секунду эта маленькая фраза вселила надежду во всех членов нашей команды, которые до этого сидели и равнодушно наблюдали за происходящим в комнате управления. «Экспериментальный корабль пострадает при прохождении через поле, мы не выполнили миссию - без корабля нам туда лучше не возвращаться» Мы все знали, что Джи прав, но умирать не хотел никто. «Сам корабль не представляет ценности, я ведь покажу им как управлять «Металлом». Думаю, Он будет зол» Кей опять говорил что-то понятное только ему самому, но почему-то я хватался за каждое его слово. Сейчас я понимаю, что это была одна из наиболее привлекательных его черт. Рядом с ним казалось, что он знает и может абсолютно все. А потом кто-то тихо добавил: «Ты не сможешь провести всех» Тогда мне казалось это непонятным, ведь мы все прекрасно знали о вместимости телепорта, но лучше было так, чем только четверо выживших. «Все не так просто» В тот момент слова капитана казались мне очень смешными. Хотелось ответить: «Что, правда?». Ведь все мы были обречены, а такие мелочи как вместимость телепорта мало нас волновали. Мне тогда казалось, что уж я то обязательно окажусь в числе выживших. Наверное, всем так казалось, даже андроидам, что тихо сжались в уголке, понимая, что если от кого-то и будут избавляться, то они станут первыми. «На корабле пять отсеков телепорта, но просто так перемещать в них кого-то бесполезно. У нас четыре камня, соответственно и андроидов. Я подсоединю к ним камни, и они должны будут поддерживать синхронизацию. А это значит, что мы сможем воспользоваться только четырьмя отсеками» Никогда не думал, что радость на лице живой машины может произвести на меня такое впечатления. Даже сейчас их улыбки стоят перед моими глазами. Думаю, я был рад за них, и вместе с тем их счастливые улыбки вызывали странное горькое ощущение. «С чего бы?» - глупый риторический вопрос. Все из нас за доли секунды просчитали возможности четырех отсеков. Кей знал это, но все равно продолжил: «Четыре отсека максимальной вместимостью пять человек, а нас двадцать два не считая андроидов. Я в одиночку буду управлять кораблем – двадцать один... Одному придется остаться» Жестокий приговор, произнесенный обожаемым мною тихим голосом. Все казалось сном, не как тогда на поляне – это было сродни ощущению во время кошмара, когда происходит что-то ужасное, ты понимаешь что это сон и в следующую секунду вскакиваешь с кровати в холодном поту. Вся жизнь стояла перед глазами. Не знаю было ли так у каждого из нас, но я мечтал проснуться. Кей тогда сразу же спросил про добровольцев. Я понимал, что это был формальный вопрос, но хотелось вскрикнуть: «Ты издеваешься?! Кто в здравом уме пожертвует своей жизнью?!» Тогда мне было все равно, что передо мной стоит Кей, успевший стать для меня целым миром. Мне хотелось на него кричать, хотя я и понимал, что его вопрос был необходимой формальностью. Добровольцы. Кто-то, кто самовольно согласится на смерть во имя спасения жизней других. Я всегда считал, что в наш век уже давно перевелись подобные герои. Никто не будет оценивать чужую жизнь выше своей. Но если подумать. У меня было кое-что, что я считал страшнее смерти. Я боялся, что выберут именно меня. Нет, не так. Я боялся, что именно Кей произнесет мое имя своим красивым тихим голосом, которым я мечтал его услышать еще совсем недавно. Я мечтал об этом еще с первого дня нашего знакомства, а он за все время так ни разу и назвал меня по имени. В тот момент я боялся именно исполнения свой мечты. Забавно, правда? Вот так просто мечты обращаются в кошмары. Все молчали. Казалось, что если ты лишний раз шелохнешься, то это могут принять за добровольное согласие остаться. Не знаю прошла тогда минута или больше. Всем было так страшно, а все еще радостные лица андроидов казались жестокой шуткой над нами всеми. Не помню что тогда точно произошло, просто в один момент мне надоело ждать и бояться. Я просто встал. Тем кто согласился был именно я. Думаю, это был последний момент, когда я мог сказать слова, которые одновременно мечтал и боялся что Кей услышит. Не знаю, готов ли я был пожертвовать жизнью ради других. Мне просто было страшно. Да, умирать страшно, но мне казалось, что лучше стать добровольцем так никогда и не узнав, чье имя выберут остальные, кого Кей посчитает самым бесполезным. Я не видел, как капитан подключается к Черному металлу, я мог только наблюдать за нашим невероятно прекрасным, похожим на огромный драгоценный кристалл, кораблем. Бывает приходит время, и ты понимаешь, что это все. Люди живут, верят, влюбляются, продолжают дышать. Так было. Так есть. Так будет… Но не для меня. Моя история закончилась... Меня теперь практически нет. Теперь я навеки останусь лишь бесплотным, вечным наблюдателем, который будет жалеть лишь об одном. О том, что не сказал всего три заветных слова. Это все, мне больше нечего сказать. Надеюсь, вы сможете меня понять. … -Кей, - тихий голос, в который невозможно поверить в свете случившихся событий, робким лучом прорывает смирение и на мгновение, всего на миг, дает надежду. Он стоит передо мной. Невероятный. Идеальный, правда теперь с темными волосами, а с затылка (места вживления нейропривода) на плечо переходит неестественная черная паутинка. На его лице невероятная улыбка, открывающая верхний ряд белоснежных зубов с еле заметной выщербенкой на переднем и с правым более острым, чем левый клыком. А я даже не знаю что сказать. Лишь жадно впитываю его образ, позабыв про дыхание. -Пойдем, - он протягивает мне руку. И это невероятное мгновение стоит всех сожалений и всей моей жизни. Я почему-то не могу даже двинуться, а он все ждет. Мне снова стыдно перед ним, но я ничего не могу поделать. Он устало вздыхает, закидывает меня на плечо, а затем нас накрывает странное черное пространство. -Если бы ты умер здесь, мне было бы очень грустно, - смотря мне в глаза, как всегда тихо произносит он. В этой фразе нет ничего необычного, но этот момент кажется мне очень интимным. Мы телепортируемся и вокруг нас материализуется корабль, я понимаю, что не узнаю обстановку – все изменилось, стало больше и темнее. -Это «Черный металл», иногда он исполняет то, чего ты очень хочешь. Именно он позволил мне забрать тебя, - поясняет Кей, и я глупо киваю, хоть и не понимаю о чем он. -Почему? – хочется спросить, почему он так сильно хотел спасти меня, но я неожиданно не могу закончить фразу. Кей умный, он превосходит меня во всем, и поэтому сам легко понимает мой вопрос. -А разве нужна причина, чтобы любить кого-то? Любить за явные добродетели легко. Но я бы, например, обиделся, если бы меня любили за что-то подобное. Наверное, он прав, но когда что-то столь желанное для тебя становится реальным, трудно осознать это за секунду, и я снова молчу. -А за что ты любишь меня? – он спрашивает это так просто, словно что-то обыденное, и меня удивляет моя собственная невозмутимость. Хочется ответить, что я люблю его абсолютно за все: за ту пустоту, что я видел в его глазах каждую ночь на крыше, за невероятную надежду, которой сквозили его, подслушанные мною, диалоги с командой, за ум, за то, что видит меня насквозь. Даже за эту тонкую металлическую пластинку на скуле. Но почему-то кажется, что он обидится, и поэтому я отвечаю: -Просто.