Фотоальбом

На базе Джон начинает ощущать себя цивилизованным человеком. Он наконец-то бреется, переодевается в форму морпеха — без знаков отличия, правда, потому что он никоим боком не относится к американской армии — и его даже стригут на военный манер, чтобы выбритая пулей полоска на виске так не бросалась в глаза. Джон трогает ладонью жесткий ежик на голове и чувствует, что вернулся на семь лет назад, туда, откуда начал. Если бы можно было на самом деле отмотать эти годы, как пленку, Джон, может быть, так и сделал бы. Хотя, скорее всего, нет. Он не может отплатить морпехам добром за добро — его истории про Мориарти, забравшего Джона с собой на вертолете из захваченного супермаркета, верят со скрипом. Джон очень хорошо умеет слышать такой скрип. — Свяжитесь с МИ-6, — предлагает он. — Свяжитесь со Скотланд-Ярдом, они подтвердят про супермаркет. Да выйдите хотя бы за ворота! Они там. — Кто — ворота? — скептически спрашивает командир базы. — И ворота тоже, — соглашается Джон. — Но я имел в виду моджахедов и Мориарти. — База хорошо укреплена, — говорит командир после полуминутных раздумий. — Они не прорвутся, им не на что рассчитывать. — Пока вы так думаете, не на что рассчитывать вам, — тихо отвечает Джон. — Свяжитесь с Англией. Я не лгу, я не шпион, и я не брежу. Этот разговор похож на попытки найти в темноте парный носок — Джон хватается за ниточки, выносит на свет, пытается раз за разом, но всё не то и не так. В реальной жизни не бывает архиврагов, вспоминает он. Архизлодеев, готовых с помощью толпы фанатиков захватить американскую военную базу, не бывает тоже. Когда-то он и сам так думал, ему ли винить сейчас командира в узости мышления. — Свяжитесь с Англией, — настойчиво повторяет он, потому что подтверждение со стороны — его единственный шанс. — Свяжемся, — обещает уставший от Джона командир. — А пока идите, мистер Уотсон. Рядовой Уотсон, сержант Уотсон, лейтенант Уотсон, доктор Уотсон. Он не припомнит, когда в последний раз был «мистером». Это шпилька со стороны командира, показывающая снова, что Джону не верят. — Джек, — слышит Джон, выйдя в коридор, — присмотри за этим парнем, пусть не шляется по базе просто так. — Есть, сэр, — отвечает Джек, который полтора часа назад дал Джону напиться и одолжил свою бритву. Джон выходит наружу, на дощатую веранду, и садится рядом с Ником — тем, кто встретил Джона у ворот и велел позаботиться о нём. — Куришь? — спрашивает Ник. — Нет, — сознаётся Джон. — А у тебя есть? — Угу, — Ник ударом большого пальца выбивает из пачки сигарету. Джон прикуривает от тлеющей сигареты Ника и затягивается неумело, как школьник. Дым слегка обжигает легкие и кружит голову; Джон ожидает кашля, но нет, всё в порядке. Как будто так и надо. — Курить плохо, — говорит Джон, втаптывая окурок в землю. — Кто ж спорит, — отзывается Ник. — Только здесь так жарко, что сам Господь Бог, если бы ему вздумалось приехать сюда в отпуск, не отличил бы хорошее от плохого. Во рту горький привкус табака и собственной слюны. Джон смотрит на забор, отделяющий его от Мориарти, и прикидывает, сколько ещё минут ему отпущено на то, чтобы сидеть вот так. По его прикидкам — немного. Пожалуй, если выйдет иначе, Джон будет почти разочарован. * * * Джон показывает Нику и Джеку карточные фокусы, которым обучился на последнем курсе университета, когда десяток гранат, заброшенных через забор со всех сторон, разом взрываются. — Вытяни карт... — предлагает он, и жар, пыль, обломки металла душат его, слепят, раздирают на части. — Ёбаный в рот! — кричит сквозь нещадный кашель Ник. С его уха капает кровь. Джон, щурясь, пробирается внутрь базы. Оружие, ему нужно найти оружие. Ник и Джек следуют за ним. — У вас есть хоть один чертов автомат, который я могу взять? — спрашивает Джон. — Возьми пулемет, — Джек машет рукой куда-то влево. — Там склад, бери, и патроны тоже. Им не до Джона, всем теперь не до Джона. Имейся у Джона чувство злорадства, он не преминул бы сказать, что предупреждал. Но у него нет злорадства, а есть только лихорадочный азарт и отчаянное желание выжить. Он вытаскивает пулемет на веранду, лента с патронами, гремя, волочится следом, две запасные Джон повесил себе на плечи — единственное боа, которое он когда-либо надевал, его любимый шарф, не греющий, но дарящий чувство силы и комфорта. Укрыться на веранде негде, разве что за невысокой стенкой из тонких досок; пули прошьют её без малейших затруднений. Джон переворачивает металлический складной стол, прислоняет столешницей к стенке, ставит пулемет на стул. Гранаты продолжают лететь, песок и пыль забивают Джону рот, нос, глаза. Забор падает с оглушительным лязгом и повисает в двух местах, перекрученный, смятый взрывами в гармошку. Джон пригибается и начинает стрельбу по вбегающим во двор базы фигурам. Белые рубашки, коричневые штаны нападающих окрашиваются алым. Джон ведет строчку пуль ровно, укладывает их, как вышивальщица — стежки. Его руки не дрожат, и раны не ноют. Он перерезает врагов пополам, наполняя двор базы вонью разорванных внутренностей и фонтанами крови. Мы убиваем, чтобы жить, они живут, чтобы убивать, говорит сержант Смити, вот где разница между нами, зарубите это себе на носу. Идут ли в армию добровольно те, кому не нужно убивать, чтобы жить, думает Джон. Эта мысль тревожит и отвлекает, и он забывает её, сосредоточенный на том, чтобы убить и выжить. Первая волна нападающих захлебнулась в собственной крови — пулемет Джона, автоматы и пистолеты морпехов сделали своё дело. Становится тихо. — Он что-то задумал, — шепчет Джон, чувствуя, как едкий, пропитанный порохом пот течет по лицу. Никто не спрашивает, кто это — он. Сейчас это неважно. — Свои задумки он будет объяснять чертям в преисподней, — обещает Ник сквозь зубы. Ухо Ника наскоро забинтовано, кровь проступает сквозь повязку и капает на плечо. Джек сосредоточенно следит за подходами к базе сквозь прицел автомата. Остальные, чьих имён Джон не знает, сосредоточены и угрюмы. К базе подходит человек. Он один, он идёт медленно, он невысок и одутловат. В руке у него пистолет, но дуло смотрит в землю, и морпехи, настороженные, не стреляют. Человек подходит всё ближе, не поднимая глаз, и останавливается в десяти шагах от веранды. — Аллах Акбар, — неожиданно каркает он и поднимает руку с пистолетом, и Джон понимает, но пулемет слишком тяжел, его не навести вовремя на цель — в голову, только в голову, или по ногам — и человек стреляет себе в живот. Туда, где под просторной рубашкой выпирает взрывчатка. Джон успевает броситься на землю и прикрыть голову руками. Он помнит, на что способна бомба, изготовленная руками Мориарти; его воспоминания блекнут, когда огненный ад настигает его и заваливает пылающими кусками того, что когда-то было верандой. Он ещё слышит, как взрываются от жара патроны, как трещит дерево, пожираемое огнём, как кричат и стреляют те, кого не накрыло взрывом. Перед глазами Джона всё плывет и размывается, как сквозь мутное стекло, спину печет — её накрыло широким обломком стола, и пламя пляшет поверх, пока не добравшись до Джона. Доски веранды трещат и проваливаются под Джоном. * * * — Мы с тобой танцевали фокстрот, — напевает кто-то над самым ухом Джона, — выходило не так и не сяк, и уж было отчаялся я, как тут вдруг заиграл краковяк... Джон вдыхает и чувствует, как болезненно отзывается обожжённая горячим воздухом слизистая. — Доброе утро, дорогуша, — приветствует его Мориарти, обрывая песню на полуфразе. — Как спалось? — Твоими молитвами, — говорит Джон. Его голос звучит хрипло, но это оказывается не так сложно, как казалось поначалу. — Как приятно это слышать, — Мориарти наклоняется и щёлкает Джона по носу. — Я проследил, чтобы тебя заштопали как следует, ты прав. Мне не нравится, когда у моих куколок все шестерёнки наружу. — Сходи к окулисту, — советует Джон, закрывая с трудом открытые глаза. — Если я похож на куколку, то ты — принцесса Диана. Мориарти негромко смеётся. — Мои люди — те, кто выжил — хотели непременно выпустить кишки пулеметчику. Не знаешь, кстати, кто это был? — это не вопрос, и поэтому Джон не отвечает на него. — Пришлось их слегка обмануть. — Какие жертвы ради меня, — отзывается Джон. — Право, я их не стою. — Твоё благородство заставляет меня прослезиться, — предупреждает Мориарти и театрально сморкается в пыльный платок. — Ты настоящий джентльмен, Джонни, столп английского общества, прямо как пресловутый мешок с овечьей шерстью. Джон молчит, облизывая пересохшие губы. Что-то холодное и влажное касается его рта, и Джон, не раздумывая, приоткрывает губы — ему вспоминается отчего-то тот далекий теперь стакан воды в больничной палате. Но через секунду до Джона доходит, и он дергается на постели, выплевывая воду; волосы Мориарти на миг щекотно касаются его лба. Поить изо рта в рот. О Боже, Боже. Джон чувствует, что его тошнит. По крайне мере, он уверен, что его просто обязано тошнить, но он настолько шокирован, что не обращает должного внимания на позывы желудка. Отпрянувший Мориарти хохочет взахлеб и безостановочно, до неподдельных слёз. — Тебя легко взбодрить, правда, Джонни? — Мориарти выдохся, и теперь только улыбается. — Минуту назад ты изображал умирающего от боевых ран, а тут смотри, как подскочил. Может, стоит запатентовать этот способ лечения, как думаешь? — С тем же успехом можешь запатентовать кусок козьего дерьма, — советует Джон, тщательно вытирая губы тыльной стороной ладони. — Если сунуть его кому-нибудь в рот, эффект будет тот же самый, а микробов в чужие рты занесешь меньше. Мориарти молчит — не смеётся и не отвечает. Джон смотрит ему в лицо, продолжая вытирать губы. — Хочешь пить, Джонни? — Мориарти подкидывает в руке маленькую бутылку минеральной воды. Пластик бутылки запотел, на ладони Мориарти остаются мокрые следы. Джон жадно следит взглядом за полётом бутылки, за тем, как перекатывается внутри неё вода — от горлышка ко дну, и обратно. — Хочу, — говорит он, признавая, что отрицать очевидное — бессмысленно. — Что будет, если я скажу, что с этой минуты ты не получишь ни капли воды, чая или чего-нибудь ещё иначе, чем через мой рот? — с искренним любопытством спрашивает Мориарти. — Я откушу твой чертов язык, чтобы впредь ты не говорил ничего подобного, — обещает Джон. Он уверен, что Мориарти сумеет довести его до такого состояния, что он будет молить о глотке воды — неважно как, неважно, из чьего рта. Это несложно при условии той немудреной физической власти, которую Мориарти в данный момент имеет над Джоном. Важно то, что будет потом. — У тебя наполеоновские планы, — с нескрываемым удовлетворением замечает Мориарти; его интонации — как у сурового отца, чей непутёвый сын только что сдал сложный экзамен. — Что, если ты не сумеешь их исполнить? — Только если ты выбьёшь мне все зубы, — честно отвечает Джон. — Нет, пожалуй, это будет неэстетично, — Мориарти окидывает рот Джона критическим взглядом. — И к тому же, — Мориарти улыбается, его глаза сумасшедше блестят, черты его лица странным образом не гармонируют друг с другом, словно он под кайфом, — к тому же это совсем не интересно, Джонни. * * * Спустя несколько часов Джону уже совсем хорошо — он ходит по комнате без окон, в которой заперт, разминает мышцы. Тело слушается его не очень охотно, но гораздо лучше, чем он мог бы ожидать, попав почти что в эпицентр взрыва. Ему зверски хочется пить, а чуть позже — и есть. Джон с тоской вспоминает о своём мешке с сухпайком, оставшемся валяться где-то в рощице. Если командир морпехов успел связаться с Англией, то Майкрофт наверняка уже знает, что Джон объявился на базе, а не просто околачивается где-то на не до конца охваченных цивилизацией берегах Аргандаба. Если нет, то, даже если след Джона каким-то чудом сумеют проследить до базы, при виде разрушений, произведенных бомбой и гранатами, все вопросы о нынешнем местонахождении Джона отпадут сами собой. Поди опознай его в месиве трупов, загромоздивших пространство от забора до веранды, собери паззл «Джон Уотсон, павший в неравном бою». Джон не сомневается, что Мориарти позаботился о том, чтобы замести все возможные следы. Джона ищут Шерлок и Майкрофт, и, чтобы скрыть его от них, нужно действительно постараться. Ближе к вечеру Джону пропихивают под дверь два бутерброда с козьим сыром, завернутых в газету. Джон жуёт сухие хлеб и сыр, рассматривая газету — это «Таймс» трехдневной давности. Само собой, случайно в Афганистане в такую газету ужин не заворачивают — Джон представляет, как Мориарти нарезает для него бутерброды и заталкивает в кулёк из газеты, специально для этой цели хранившейся в кармане. Джону стоит больших трудов не подавиться сыром. На первой полосе «Таймс» — аршинный заголовок, сообщающий об ограблении старейшего и почтеннейшего британского банка. Дерзкое нападение, читает Джон, произошло вечером, час спустя после того, как неизвестными террористами был захвачен «Хэрродс» на другом конце города... Вот зачем. Джон комкает газету. Вот для чего это было нужно — сосредоточить полицию и специальные службы около захваченного «Хэрродса» и дать команду штурмовать банк. Бомбы на стоянке, показная жестокость, отсутствие требований — всё складывается в ясную картину в голове Джона. По предварительным данным следствия, злоумышленники, ограбившие банк, завладели суммой не менее трёх миллионов фунтов. Газеты — и «Таймс» не исключение — любят преувеличивать такие цифры, ссылаясь на предварительность данных, но Джон подозревает, что конечный результат стараний Мориарти был не так уж далек от названной астрономической суммы. За эти три миллиона погибла молоденькая кассирша, чья единственная вина была в том, что она вышла на работу тем вечером. Погибло несколько человек, желавших всего лишь купить еды и спокойно отправиться домой. Погибли полицейские на стоянке и у черного хода супермаркета. Джон медленно рвет страницу на кусочки и проталкивает их обратно под дверь. Второй бутерброд он не трогает — оставляет сохнуть дальше на стуле, а сам ложится на жесткую кровать. Он пытается придумать способ сбежать, но не видит выхода. Если только Мориарти снова придёт к нему и попытается приблизиться... он не настолько глуп, чтобы не ждать от Джона подвоха, но именно настолько неосторожен и азартен, чтобы рассчитывать как раз на подвох и провоцировать раз за разом. Джон обдумывает вариант разочаровать Мориарти — не подать виду, что он связал захват супермаркета и ограбление банка. Но это чревато тем, что Мориарти станет с Джоном скучно. Не то чтобы эта перспектива как-то расстраивала Джона сама по себе, но для него это означает гарантированный выход из этой комнаты — вперед ногами. Сломавшиеся игрушки, как правило, выкидывают. Что ж. Джон прикрывает глаза. Во рту у него сухо и пыльно, и, как бы он ни тёр губы, касание губ Мориарти до сих пор — спустя долгие часы — жжёт, словно огнём, заставляя Джона гадливо морщиться. Что ж. Поиграем, Джимми.