✖
Лухан просыпается в своей кровати, полностью одетый и даже в целости и сохранности. Ночная попойка в честь своего дня рождения, который он использовал, как предлог поныть Чондэ, пролетает перед глазами двадцать пятым кадром, отдавая болью в голове и печени, что совсем не удивительно. Минсок предлагал пойти и как в старые добрые времена отпраздновать с их общими друзьями, но Лухан категорично был против такого расклада, потому что страдать на свой день рождения, когда рядом тот, из-за кого он вечно убивается, было не очень привлекательной перспективой. Поздравляю, Лухан, ты очередной раз проебал шанс на то, чтобы просто побыть вместе, – бубнит сам себе под нос, поднимаясь с кровати. Привести себя в порядок удается с лихвой только к вечеру, когда можно снова ложиться спать и благополучно забить на работу, которой он нахватался на выходные. Недоделанный проект и чертежи валяются на столе вперемешку со скетчами зарисовок Минсока, словно камни на плечах, но Лухан все равно откладывает «на потом», доставая один из рисунков и вытягивая его перед лицом. Смотрит не долго, вздыхая тяжело и опять же – отчаянно, а потом едва ли не сминает его, испугавшись стука в дверь. (Звонок он пытается повесить уже полгода, но все попытки сделать это были настолько тщетными, что легче было заставить родить Чондэ, нежели справиться с такой тяжелой задачей.) Если это соседка, даже не буду открывать, – думает Лухан, укладывая рисунок на место. Если это Чондэ, то скажу, что я не в форме продолжать пьянку, – думает Лухан, отпихивая груду грязных шмоток под диван. Если это Минсок… нет, Минсок в любом случае не удосужится меня навестить, – подмечает Лухан, отодвигая заслонку на глазке и пытаясь рассмотреть две странные фигуры, совершенно незнакомые Лухану… и огромную коробку. Лухан едва ли отскакивает от двери, когда в нее стучат с новой силой, а один из пришедших приближается к глазку, пытаясь заглянуть внутрь. Зрелище жутковатое, так как «рыбий глаз» и не такие ужасы показывает. – Кто там? – совсем не мужественно спрашивает Лухан, прочищая горло. – Доставка! – басят за дверью, заставляя Лухана вздрогнуть и поежиться в который раз за такой короткий промежуток времени. – Я ничего не заказывал, – решительно говорит Лухан, отходя на шаг назад, потому что в дверь снова стучат. И это начинает раздражать. – Доставка на имя Лухана, здесь есть такие? – спрашивает другой человек. Лухан глубоко вздыхает, отбрасывая мысль о похищении, что это могут быть маньяки и все такое, убеждая себя в том, что ему кто-то мог прислать подарок. Как только он открывает дверь, парни (к слову, оба выше его и больше похожи на маньяков) натягивают улыбки до ушей, а один из них, который повыше, сразу тычет ему в живот стопкой бумаг, тараторя о том, что Лухану надо расписаться вот здесь и здесь, а другой самостоятельно двигает коробку, и, судя по тому, что у него это даже получается, там что-то не настолько тяжелое. Все вроде как идет нормально, пока Лухан таки не расписывается на бумаге, где в углу красуется «Сеть магазинов детских товаров…» – Куда рулить? – парень забирает бумаги и прячет их в свою сумку, тут же помогая своему товарищу опрокинуть коробку, чтобы легче было затаскивать. – Туда… э… нет, вот туда, – Лухан неоднозначно показывает себе за спину, отскакивая в сторону. Какие наглые доставщики пошли, однако… – Что это вообще? – с опаской спрашивает Лухан, когда коробку опускают на пол, а один из парней хлопает в ладоши и басит: ну, я пойду, догоняй, хлопая Лухана по плечу. Что за бестактность. – Медведь, вроде бы. Там внутри записка, может, поможет, – подмигивает парень, быстро облизывая губы и стягивая перчатки с рук. Лухан на пару секунд залипает на его пальцах, и совсем не думая ляпает: – Это… помоги мне распаковать, – Лухан поднимает голову, заглядывая ему в глаза и вспоминая, не выглядит ли он как бомж после недельного запоя. Кажется, именно так и выглядит, когда парень хмыкает себе под нос, откидывая перчатки на табуретку рядом со столом, явно согласившись. – Пожалуйста, – зачем-то добавляет Лухан. – Я Сехун, кстати, – говорит он, протягивая руку Лухану, а заодно и улыбку на лицо. Коробка распаковывается слишком ловко (Сехун в этом спец, подмечает Лухан), когда тот присаживается на корточки и хватается за пакет, кидая: помогать будешь?. Медведь, как кажется Лухану, оказывается просто огромным, и он уже думает попросить Сехуна запихать его обратно и увезти этот пылесборник подальше, а того, кто его заказал – послать на все четыре стороны, потому что игрушки Лухан ненавидит так же, как и оливки в пицце. Вместе с медведем из коробки выпадает открытка, на которой нарисован большеглазый олень, при виде которого сердце Лухана делает абракадабру и скатывается в пятки. Такого оленя мог нарисовать только Минсок. Сехун тянется к открытке, но Лухан его опережает и быстро закидывает ее на стол к кучке бумаг и рисунков, делая вид, будто это вообще не важно ни черта. (Если бы в его доме сейчас не было какого-то там доставщика, причем непозволительно сексуального, Лухан бы прыгал до потолка, радуясь какому-то куску бумаги больше, чем плюшевому монстру, который улыбается из пакета настолько радостно, что Лухан невольно морщится.) – Не нравится? – Сехун, кажется, даже грустнеет и кладет свою лапу на луханевское плечо, обращая на себя внимание. – Нет, все нормально, – кусает губу Лухан, – я это… думаю, дальше сам справлюсь, – как бы намекая, что помощь больше не нужна, добавляет Лухан. – Ладно… тогда я пойду, – рассеянно говорит парень, откидывая прядь белых волос назад и показывая ровно выбритый под единичку висок. Лухан закрывает за ним дверь, тут же несясь в комнату. Тормозит возле медведя и со всей дури пинает его, от чего тот заваливается набок, а Лухан хватается за свою ногу, бубня Минсок, придурок. Открытка до невозможного милая, а слова внутри нее дерут душу, и хочется рыдать от этого в голос, но Лухан лишь продолжает читать пожелание, не выдерживая на подписи: «С днем рождения, олененок ヾ(´･ω･｀)» и всхлипывая. Любить друга, безответно любить четыре года, причем друга-натурала, который обо всем знает и даже умудряется его троллить, не всегда понимая, что это только сильнее ранит – это очень жестоко, думает Лухан, укладывая открытку на стол, аккуратно и даже бережно, снова кусая губу и хватая мобильник. Не думая, подходит к коробке, буравит ее взглядом недолго, а потом наклоняется и забирается в нее, включая любимую песню Минсока.✖
Сехун выходит на улицу и зависает, так как его буквально гложет чувство, что он что-то, да оставил. Проверив карманы уверяется, что это чувство не из воздуха взялось – перчаток при себе не обнаруживает. Тяжело вздохнув, Сехун убеждает себя, что без перчаток просто жить не сможет, так как на новые у него пока нет денег, да и Чанёль уже угнал машину (видимо, не дождался его, так как это был последний заказ на сегодня). Лифт не работает, поэтому приходится снова пилить на восьмой этаж пешком, а это не очень радует. Добравшись до нужной двери, Сехун вздыхает и стучит. Стучит еще. И еще. На секунду ему кажется, что хозяин квартиры явно забил на него и отправился праздновать новоселье плюшевого гиганта. Сехун хватается за ручку, мысленно убивая в себе остатки приличия, и толкает дверь, которая оказывается не закрытой. – Я тут перчатки забыл, – не очень громко говорит Сехун, заходя в квартиру и скидывая ботинки. Лухана нет ни на кухне, ни в комнате, медведь валяется на полу, занимая почти все свободное место, а из-под дивана выглядывают вещи, о которых явно никто не желает заботиться, раз так жестоко запихал туда. Коробка подозрительно дергается, заставляя Сехуна резко обернуться и вовсе забыть про то, зачем он вернулся в это покинутое богом чистоты место, в котором только призракам и тусить. Переведя дух, Сехун подходит к коробке, отчетливо различая шепот, доносящийся из нее. Голос принадлежит Лухану, Сехун в этом уверен, когда тот два раза относительно громко говорит дурак!, и пихает коробку, добавляя: почему я влюбился именно в тебя, почему?. Сехун улыбается немного грустно, садясь возле коробки и продолжая слушать то, что вообще не должен слышать, потому что это чужая жизнь, чужие заебы и бла-бла-бла. Двигается к тому месту, через которое, судя по всему, туда забрались, неуверенно откидывает картонные «дверцы» и залезает внутрь. Лухан, кажется, совсем его не замечает, когда Сехун устраивается рядом, успевая заметить, что тот уткнулся лицом в колени, обняв их и слабо покачиваясь взад-вперед. – Эй, с тобой все в порядке? – неуверенно говорит Сехун, кладя руку ему на плечо. – БЛЯТЬ! – Лухан дергается в сторону, резко выпрямляя ноги и отмахиваясь, словно монстр к нему подкрался. Это как пиздец, но только хуже и страшнее в два раза. – Какого черта? – Это я, Сехун, – парень пятится назад, хватаясь за щеку, по которой его успели огреть. – Ты что тут делаешь? Ащ! Нельзя так пугать! – Лухан снова подбирает к себе ноги, так как коробка успела согнуться и вообще готова была вот-вот порваться, если в ней и дальше продолжат воевать. – Я перчатки забыл, – обиженно говорит Сехун, вылезая из коробки. – Их тут точно нет, – зло говорит Лухан, вылезая следом и загребая волосы на макушке, пропуская их сквозь пальцы. – Прости, я, кажется, не в свое дело лезу, но… этого медведя тебе подарил тот, кто тебе дорог? – Это и правда не твое дело, – Лухан складывает руки на груди, недовольно оглядывая парня и сдерживая себя, чтобы не начать посыпать его обвинениями, которых тот совсем не заслуживает. Запоздало вспоминает, что у него по щекам слезы размазаны, от чего он выглядит, скорее всего, настолько жалко, что самому противно становится. Надо выгнать этого наглеца побыстрее, – думает Лухан, быстро вытирая щеки. Сехун подходит к столу и тянется за своими перчатками, как (совсем не вовремя) замечает много-много скетчей на столе, причем на всех – одно и то же лицо. Попахивает действительно чем-то серьезным. – Неужели это… он? – Сехун цепляет пальцами один из рисунков, вытягивая перед собой. – Что за наглеж, - Лухан подходит и забирает рисунок, тут же прижимая его к себе. – Не расстраивайся. Если тебе не отвечают, то можно найти кого-то другого, разве нет? – Сехун поворачивается к нему и смотрит в глаза, начиная жалеть, что вообще навязался на такой разговор. – Да тебе-то откуда знать? Это нихуя не просто, – закипает Лухан, отчего его едва ли трясти не начинает. – Думаешь, что ты один такой? – Сехун хмурится, сжимая руки в кулаки. Сдаваться он явно не намерен, не в такой ситуации. – Я тоже влюблен безответно, – гордо заявляет он, хоть это и пиздешь, причем настолько явный, что самому противно становится. Лухан от этих слов убавляет гнев, тут же расслабляясь и уже с интересом смотря на этого очень странного доставщика. – Да ну. – Ну да. Сехун облизывает губы, пытаясь придумать что-нибудь, что будет похоже на правду. – Тот парень, который был со мной. Безответно, сколько не пытался подкатить, – разводит в стороны руки Сехун, прикрывая глаза, а в воображении Чанёль (его бро, о котором он даже и думать никогда не думал, как о возможном «партнере») сгибается пополам в истерическом припадке. Лухан хмурится, отворачиваясь к столу и оглядывая творившийся хаос, эпицентром которого всегда является Минсок, который даже ни разу не был дома у Лухана. В мерах безопасности от всяких озабоченных оленей, – смеется Минсок в голове Лухана, от чего становится противно. – Ладно. Прости. И прости, что накричал, – Лухан хватает с табуретки чужие перчатки, мягкие и кожаные, поворачивается к Сехуну и протягивает ему. Сехун пытается забрать перчатки, обхватывает их и тянет на себя, не совсем понимая, почему те все еще не в его руках, когда Лухан стискивает их сильнее. – Не хочешь выпить? Не знаю, чаю там, или пива, я угощаю, – говорит Лухан, когда Сехун поднимает на него непонимающий взгляд. Кажется, кто-то попал, – сказал бы сейчас Чондэ, если бы наблюдал за всем этим со стороны.✖
Лухану много для счастья не надо, главное, чтобы слушали и не перебивали слишком много (как это делает Чондэ), и не отшивали (как это делает Минсок). Сехун очень кстати вписался в повседневную рутину дом-поныть-дом-побухать/поныть Чондэ, потому что в этом парне он видел потенциальную жертву в лице собрата по несчастью. Сехун студент, учится на журналиста, третий курс, кажется, но Лухану на это по боку, а тому в радость, что тот сам платит за выпивку. А еще Сехуну становится жутко неловко, когда Лухан спрашивает его о том, что он чувствует, как борется с депрессией, и у Сехуна фантазия дает трещину, когда Лухан добавляет: я тоже влюбился, когда мы учились в универе. Напрягает и то, что тот вечно лезет обниматься, запоздало понимая, почему его отшили (если тот, конечно же, такими методами не подкатывал к Минсоку, который ему скоро сниться начнет, в кошмарах, естественно). – Боже мой, что делать, я так больше не могу, – взвывает Лухан, хватаясь за волосы и едва ли не снося локтем кружку с пивом. – Чувак, даже я так не убиваюсь, – Сехун в очередной раз вздыхает и проклинает тот день, когда оставил перчатки, за которыми пришлось возвращаться. – Отвлекись, эй, попытайся о нем не думать хотя бы день, – неуверенно добавляет Сехун. – И как? Это невозможно, – продолжает гнуть свое Лухан, больше сейчас похожий на брошенную мужем жену. Хорошо, что еще слезами не заливается. – Я не знаю… ну, хочешь? Можем залезть в мешки и прыгать наперегонки, – ляпает Сехун, ставя себе плюсик за то, что Лухан даже голову поднял. А нет, показалось. Лухан откидывается на спинку, закидывая голову назад. Почему-то предложение Сехуна звучит так заманчиво, или же это от нечего делать Лухан готов сейчас чем угодно заняться, лишь бы и правда не думать о Минсоке. – Это так по-детски, – говорит Лухан, отрицая все попытки на налаживание собственной жизни. – Ну ты и пень, – фыркает Сехун, складывая руки на груди. – Ну, хочешь, можем переспать с тобой, может и правда перестанешь думать. Лухан думает сначала ответить на это слишком грубо прозвучавшее пень, но вовремя одергивает себя, прикусывая язык. Он и Сехун. Он и Сехун в одной кровати. Как забавно. – Давай, – серьезно отвечает Лухан, даже не взглянув на своего собеседника. Сехун так не вовремя решил сбить свое предложение, схватившись за кружку: едва ли не давится пивом, когда отвечает Лухан. – Я пошутил, – добавляет совсем глухо Сехун, тяжело сглатывая.✖
Лухан совсем пропускает мимо ушей глухое «я пошутил», всерьез рассматривая перспективу секса с Сехуном и отмечая, что это было бы довольно забавно – избавиться от зависимости Ким Минсок вот таким способом. Но потом его накрывает снова, и а вдруг не получится? и я же все равно не смогу забыть ничего. Почему-то он уверен в том, что все еще может получиться, что Минсок когда-нибудь опомнится, и плевать, что у того есть девушка, да и продолжает напоминать себе, что Сехун любит Чанёля. К слову, о Чанёле. Возвращаясь домой, Лухан совсем не ожидает увидеть того самого Чанёля, которого видел всего один раз, но успел запомнить, с каким-то парнем. Причем то, как они вели себя, явно нельзя было назвать приятельскими отношениями. В голове почему-то проносятся слова Сехуна, когда тот говорил, что Чанёль типа натурал. Тут-то Лухан явно почувствовал наеб, так как ситуация, которую доложил тот, была полностью скопирована с луханевской. Безответная любовь. Как это было просто – заявить о том, что он понимает, находясь в аналогичной ситуации. «Ты мне очень нужен сегодня», – пишет Лухан Сехуну, запечатляя своими восьми пикселями счастливую парочку, где бойфренд Чанёля хватается за чужие плечи, а Чанёль убирает с глаз черные волосы парня, который явно младше и вообще, кажется, учится в школе.✖
– Неужели ты согласен прыгать в мешках, – пытается пошутить Сехун, когда Лухан открывает ему дверь и выглядит настолько грозно, что становится не по себе. Сехун проходит в комнату, и первое, что бросается в глаза, так это опрокинутый медведь, на лапе которого засохшее пятно кофе красуется. Лухан не очень-то обходителен с подарком от такого дорогого ему человека. Еще больше Сехун удивляется, когда тот пинает несчастного плюшевого гиганта, тут же разворачиваясь и хватая Сехуна за грудки кожаной куртки. – Ты же меня обманывал, да? Не любишь ты никакого Чанёля, а ляпнул это, чтобы я тебя не выгнал, – Лухан заглядывает ему в глаза, как-то совсем отчаянно, а голос дрожит, и, кажется, что он вот-вот расплакаться может. Ну что за тряпка. Сехун не знает, что на это можно ответить, да и весь вид говорит о том, что Лухан прав, черт бы его побрал, и что надоело это скрывать. – Ты вообще о чем? – включить режим самозащиты получилось как-то на автомате, а потом – строить из себя дурака гораздо проще, чем согласиться с Луханом. – Чанёль! – Лухан едва ли воздухом не давится от такой наглости, размахивая руками в разные стороны, а потом и доставая из кармана телефон. – Он же не один, у него есть парень, я сам видел! – спустя пару мгновений пыхтений и активного протирания пальцем своего телефона, Лухан протягивает телефон вперед, едва ли в нос Сехуну не пихает, показывая фотографию. Смазанную настолько, что ни черта рассмотреть толком не удается. – Вот! – Лухан переключает другой кадр, снова тыкая телефоном. Сехун честно пытается хоть что-то рассмотреть, но раскрасневшееся лицо Лухана мешает это сделать, а руки непроизвольно тянутся к его щеке, хватаясь за нее пальцами и слабо оттягивая в сторону. – У Чанёля есть парень, я не сказал, виноват, – говорит Сехун, читая явный ужас в глазах своего новоиспеченного (как две недели) хёна от таких действий. Лухан отталкивает его руку и отворачивается, а Сехун кусает губу, прищуривая глаз и мысленно отвешивая себе подзатыльник. Чанёлевой рукой. Будет забавно, если об этом всем узнает Чанёль, – думает он, когда Лухан отходит от него и садится рядом с медведем, тянет за лапу на себя, а потом обнимает, да так сильно, что медведь вот-вот без головы останется. – Значит, ты все это видишь и еще больше страдаешь? А ты Чанёлю уже говорил о своих чувствах? – бубнит Лухан в медведя, заваливаясь вбок и падая на пол. – Не говорил и не собираюсь, – отрезает Сехун, запихивая руки в карманы. – Если это все, то мне надо идти, работа, все дела, – врет, как дышит, но это сейчас единственный способ отвязаться от очередного душещипательного разговора на тему почему мы с тобой такие лохи. – А можно я с тобой поеду? – Лухан отпускает медведя и перекатывается на другой бок, отчего его футболка задирается, являя взору кусок оголенной кожи, которую жутко хочется потрогать. У Сехуна начинает дергаться глаз. – Не думаю, что это хорошая идея, – нервно хмыкает Сехун и пятится назад, будто таким способом можно уйти от всех всплывших проблем.✖
Лухан готов рвать и метать, потому что Чондэ зовет его сходить в баню, подмигивает, засранец, и говорит, что там будет Минсок, Бекхён (которого Лухан желал бы не видеть еще лет сто, но вспомни о Минсоке! – говорил Чондэ), Ифань и Исин. Так сказать, «хорошая» компания, чтобы отдохнуть и вспомнить былые времена. – И если ты не пойдешь, то ты ссыкло и вообще мудак, – говорил Чондэ тем же вечером по телефону. А Лухан что? Сдаться было в самый раз, но вот подготовить себя должным образом – нет, вы что. Перед великим походом на встречу со своей смертью, Лухан не может уснуть всю ночь, ездит по мозгам Чондэ с помощью телефона и ноет в два раза больше. Сехуну почему-то звонить не хотелось, потому что Лухан бы однозначно ляпнул что-то в стиле ну ты это, приходи… может, бухнем?. – Мне кажется или ты похудел? – Лухан готов сквозь землю провалиться, когда Минсок тыкает его пальцем в щеку, усаживаясь рядом. Бекхён ржет, как заправская лошадь, за что его хочется уебать чем-нибудь тяжелым, а еще Ифань не наблюдается, что кажется действительно печальным. С этим нелепым гигантом хоть поболтать можно, не думая о красивых глазах или о губах, к которым так и тянет присосаться. А потом Ифань все же приходит, да еще и не один, а с таким же гигантом, причем подозрительно знакомым. Лухан не умеет вовремя прикладываться к алкоголю, поэтому когда узнает Чанёля, то эпично давится пивом, едва ли не выплевывая его. – О! Это ты! – Чанёль как-то совсем некультурно тычет на Лухана пальцем, а потом и вовсе плюхается рядом, протягивая свою лапу вперед. – Как тесен мир, – нервно смеется Лухан, обмениваясь с ним рукопожатием. – Хён, прикинь! Мы с Сехуном ему тогда того медведя доставляли, – Чанель улыбается во весь рот, еще и хватается за руку Ифаня, тоже быстро влившегося в этот чудный коктейль из знакомых лиц. – Медведя? Моего? – Минсок удивленно хлопает глазами, смотря на Ифаня, – Фань, неужели это твой магазин был? – В яблочко, – подмигивает тот, пихая Лухана в бок локтем. – Кстати, это Чанёль, работает на меня сейчас. Лухан решает абстрагироваться от мира и вообще пойти и засунуть голову в печь, чтобы оправдать свою горящую от смущения рожу. Вот какой идиот вообще придумал все это? В мыслях кадрами пролетает тот день, когда он видел Чанёля на улице, радостную мордашку его собеседника, а потом Лухан уходит в сауну, чтобы прочистить мозги с помощью высокой температуры вокруг. Не совсем понимает, в чем дело, когда остается наедине с Чанёлем, который явно решил, что тот играет в кто дольше продержится. – Ты никогда не замечал какие-нибудь странности в Сехуне? – ляпает Лухан, хватая небольшой веер, оставленный Минсоком. – Да в нем и без того полно их, – отвечает Чанёль, – вы, кстати, неплохо спелись, я прав? Он часто кидает меня, когда ты просишь приехать. – Да ладно, – Лухан удивленно таращится на Чанёля, не совсем понимая, к чему тот клонит. – Сехун, он же… – Что такое? Ты не парься, все нормально, – отмахивается Чанёль, задирая голову. Говорить немного сложно, но Лухан просто так сдаваться не собирается. Еще и голова не очень хорошо соображает, отчего хочется побыстрее выйти. – Но ты же… нравишься ему… – бормочет Лухан, рассеяно смотря на Чанёля. Опускает голову, и смотрит выжидающе, пока Чанёль наклоняется вперед, закрывая лицо руками, а потом его распирает окончательно, и он начинает смеяться так сильно, что Лухану не по себе становится. – Я, Сехуну? Чувак, кажется, ты перегрелся, – еще немного, и у Чанёля точно слезы потекут из глаз. Давно ему такого не говорили. – Эй, вы тут еще живы? – Чондэ появляется действительно вовремя, пуская прохладный воздух и явно намереваясь побыстрее вытащить из этой парилки оставшихся. Лухан еле дотягивает до «окончания» попойки, его больше не пускают в сауну, зато находиться рядом с Минсоком становится гораздо легче, так как голову занимают мысли о Сехуне. О Сехуне, который, дери его черт, заварил такую кашу, что Лухан уже по пояс увяз в этой кастрюле. А выход есть только один: пойти и прямо сейчас надрать ему зад и расставить все точки… там, где надо.✖
Лухан стоит возле своего дома и буравит взглядом несчастное небо, проклиная его в том, что он таким неудачником уродился: в любви не везет, друзья только стебать и могут, а всякие О Сехуны имеют нервы не хуже, чем все остальные. Прохладный ветер не дает слишком уходить в себя, а шум подъезжающего мотоцикла вызывает желание обматерить водителя и послать куда подальше. Апогеем всего этого является сам Сехун, который оказывается водителем рычащего монстра, останавливающийся возле Лухана и стягивающий шлем с головы. – Я думал, что ты бедный студент, который работает в магазине игрушек, потому что есть нечего, – хмыкает Лухан, когда тот сползает с мотоцикла и цепляет шлем за рукоять. – У меня денег на бензин и правда не было, – пожимает он плечами, натягивая одну из своих дурацких улыбочек на лицо. – Прокатимся? – Что-то я тебе теперь не очень доверяю, – подозрительно щурится Лухан, кидая взгляд на мотоцикл. Внутри все распирает от желания прокатиться, но разборки сейчас для него являются чуть ли не вопросами мирового масштаба. – Ты знаешь, что тебя временами хочется приложить головой к стене и хорошенько отодрать? – Что? – Лухан даже в сторону отшатывается от такого заявления. – Да ты вообще кто такой? Сехун снова улыбается, подходя к Лухану близко, так близко, что Лухан рефлекторно поднимает руки, чтобы упереться ему в грудь, но и тут Сехун его опережает: хватается за запястья и тянется к его лицу, касаясь своими губами чужих губ, немного сухих и подрагивающих от холода ночи. – Я Сехун, и у меня есть мотоцикл. Даже бензин есть, поэтому поехали, прокатимся, – выдыхает он в губы Лухана, заглядывая в глаза. Кататься вот так, по ночному городу, когда машин в разы меньше, чем днем, не просто здорово, а очень круто, думает Лухан, прижимаясь к спине Сехуна. Не по своей воле, конечно же, а в мерах безопасности и чтобы не свалиться и не переломать себе что-нибудь об асфальт. Сехун тормозит возле реки и тянет Лухана к скамейке, вцепившись в руку мертвой хваткой. – Если тебе хочется меня опять в чем-то обвинить, то валяй, – говорит Сехун, плюхаясь на лавочку. – Я бы тебя сейчас послал, но не знаю, как отсюда до дома добраться, – Лухан садится рядом, стискивая пальцами несчастную скамейку возле колен. Опускает голову, чувствуя себя маленьким ребеночком, которого отругали родители. – Ты, вроде как, хотел в чем-то разобраться. Давай, начинай. – Как ты вообще со мной разговариваешь? – возмущается Лухан, поворачиваясь к нему. Все мысли выветрились по дороге сюда, чему он был даже рад, но теперь желание убить эту светлую макушку только в разы возросло. – Чанёль ржал надо мной, как последний укурившийся придурок, – говорит Сехун, игнорируя возмущения со стороны Лухана. – Так какого хрена ты мне лапшу на уши вешал? «Безответно влюблен в своего друга», «я тебя так понимаю», тьфу, – Лухан снова отворачивается, недовольно морщась. Сехун перекидывает ногу через лавочку и тянет к нему свои клешни, обнимает со спины и к себе подтягивает, заставляя расслабиться. – Я хотел тебя поддержать, неблагодарный, – Сехун поворачивает голову и проезжает носом по его щеке, улавливая краем уха недовольное сопение. – У меня на лбу было написано, что меня надо «поддержать»? – Ну да. Отчаянный чувак, который лазит по коробкам и пинает несчастных медведей – что может быть трагичней? – А сейчас ты что творишь? – Лухану спокойно и не хочется дальше разводить драму, где он главный герой, которого постоянно откидывает в заросли непроходимых лесов. Чудак, странник, заблудившийся в себе. – Я? Успокаиваю тебя, – будничным тоном отвечает Сехун, касаясь пальцами тыльной стороны ладони Лухана, а потом и спутывая его пальцы со своими. – Дебильные у тебя методы, – фыркает Лухан, отлипая от чужой спины. Когда они возвращаются, Сехун не спрашивает ничего, просто идет следом, не говорит ни слова, а потом и вовсе заталкивает Лухана в его собственную квартиру, прижимая к стене и заглядывая в глаза. – Тебя стало слишком много в моей жизни, – почти беззвучно говорит Лухан, поднимая руки и касаясь его щек пальцами. – Это плохо? – Сехун тянется к его губам, чтобы тут же смазать ответ, которого совсем не хочется слышать. Лухан так же непредсказуем, как и погода в эту весну, ломает все стереотипы, ломает все внутри своими словами, жестами, взглядами. – Я не знаю, – успевает выдохнуть Лухан до того, как Сехун целует его, укладывая руки на бедра. Это похоже на сон, который хочется смотреть так долго, потому что мысли вышибает клином, когда Сехун кусает его нижнюю губу, опаляет дыханием губы и целует снова и снова, опуская руки на ягодицы и прижимаясь своим пахом. У Лухана так давно не было секса, что ему становится не по себе от действий со стороны Сехуна, когда он подхватывает его под коленями, а потом и вовсе несет в комнату, опрокидывая на кровать. – Надо было так раньше сделать, – улыбается Сехун, когда легкими поцелуями спускается к луханевской шее, утыкаясь носом в ключицу. Лухан на какое-то мгновение забывает, как вообще надо дышать, потому что Сехун ведет себя совсем иначе. От него так и прет заботой, словно он обнимает самый дорогой подарок, подаренный Санта Клаусом на седьмое Рождество. Стягивает с Лухана куртку, проводя ладонями по животу, а потом и запуская их под ткань, поднимая вверх и оголяя кожу до груди. Целует хаотично, проводя языком по соскам, круговыми движениями дразнит и улыбается снова и снова, заставляя теряться в своих ощущениях. – Твой Минсок и правда дурак, раз отверг тебя, – говорит он, хватаясь за пуговицу на джинсах Лухана. Слова бьют по самому больному, заставляя вынырнуть из воды и схватиться за руки Сехуна. Минсок. Как же он забыл про него. Сехун настырный, потому что отталкивает его руки, а потом и вовсе прижимает их к кровати, снова целуя до звездочек перед глазами. – Не думай о нем. Я здесь, я, а не он, – Лухану становится не по себе. Вот так с размаху, и прямо под дых. Сехун спускает его штаны сначала до колен, а затем и вовсе снимает, отчего Лухан сводит колени, пытаясь то ли прикрыться, то ли вообще уйти от всего этого. А когда Сехун кладет ладони на его колени, давая понять, что ночка обещает быть веселой, и раздвигает их в стороны, Лухан судорожно вздыхает, запрокидывая голову назад, чтобы не смотреть. – У тебя есть смазка? Или презервативы, хоть что-нибудь, – Сехун снова наклоняется к его лицу, хватаясь за подбородок. Упирается своей эрекцией сквозь штаны между разведенных ног, кусая кожу на линии подбородка. – Под матрасом, справа, – Лухан запускает руки ему в волосы, утопая в ощущениях от покалывания ладоней короткими волосами на висках. Сехун опускается вниз, раздвигая его ноги еще шире, а потом проводит языком по члену вверх, выдавливая смазку между ягодиц и тут же размазывая пальцами. Лухана едва ли не выгибает дугой, когда внутрь скользит один палец, а губы Сехуна смыкаются на его члене, опускаясь вниз. – Черт, Се… Сехун-а… – Лухан снова хватается за его волосы, немного оттягивая назад, когда тот активно двигает пальцем внутри. Второй палец, проникающий внутрь, заставляет шире развести ноги, а сердце биться еще быстрее. – Это лучше, чем рукой, да? – Сехун ползет наверх, продолжая растягивать Лухана пальцами, а другой рукой попутно расстегивая ширинку на своих штанах. Если бы можно было нарисовать чувства, то Лухан бы просто заляпал холст синей и желтой красками, но так, чтобы они не стекали, а засохли на месте. Желтые вспышки слишком яркие, кляксами расползаются в глазах, когда Сехун входит в него и двигается нарочито медленно. Синие пятна смягчают и успокаивают поцелуями в шею и щеки, и за эти моменты хочется отдать все. Все те годы, когда Сехуна не было, стереть из жизни, пусть эти мысли и спонтанные, а спустя какое-то время Лухан и вовсе будет говорить да это не я, и собака не моя, чего привязались. Сехун подхватывает Лухана под ягодицами, проклиная свою торопливость и одежду, которой слишком много. Даже на Лухане футболка мешается, а говорить про собственные штаны нечего, но он все равно переворачивается, усаживая его на себе и сминая упругую попу пальцами. Облизывает губы и приподнимает Лухана, продолжая двигаться и ловить его стоны, когда тот наклоняется, а Сехун скользит пальцами к его паху и обхватывает член ладонью. Лухана надолго не хватает, и он пачкает чужую футболку своей спермой, едва ли держится, чтобы не завалиться на Сехуна сверху, когда в него входят резко и до конца, ударяясь бедрами о ягодицы. А когда размазывают сперму между ног, Лухан готов от стыда сгореть, потому что осознание поздновато накрывает с головой. Сехун тянет его к себе за шею, скользя языком по губам, проникает в рот и посасывает его язык, наслаждаясь тем, как дрожит Лухан от его прикосновений. Проводит пальцами по ягодицам, невесомо и легко, немного приподнимая футболку и очерчивая позвонки. – Нравится? – отрываясь от губ Лухана, говорит Сехун, заглядывая ему в глаза и приглаживая взмокшие на затылке волосы. В дополнение ко всему снова проводит ладонью по ягодице и бедру, а потом скользит пальцами к сжимающемуся сфинктеру, с хлюпающим звуком проталкивая средний палец внутрь. Лухан закатывает глаза и приоткрывает рот, едва слышно стонет и голову опускает, сильнее прижимаясь грудью к Сехуну.✖
Сехуна выбрасывает из сна, и он не совсем понимает, где находится. Лухан рядом сопит в подушку, полностью голый, что не может не радовать. Сползает с кровати, натягивает штаны, и плетется на кухню. За окном пасмурно, мелкий дождь тарабанит по карнизам, а вся квартира Лухана засрана настолько, что настроение балансирует на грани вроде ок и отпинать хозяина квартиры. Как-то раз Лухан оправдывал себя тем, что он творческий человек и беспорядок вокруг просто необходим. И коробка от гигантского плюшевого зверя тоже, она так и лежит в углу комнаты, правда теперь на ней нарисовано дерево с путающимися ветками, а поверх всей этой «красоты» расклеены сухие листья каких-то цветов. Дотронься, и заебешься убирать осыпавшийся гербарий. Сехун бы предложил тут сжечь все и перебраться жить в новую квартиру, потому что никто ничего убирать как не собирался, так и не планирует. Медведь вообще похудел, потому что половина ваты была самым жестоким способом выдернута, но зато его было легко таскать по квартире и дальше заляпывать едой. На столе все тот же склад из скетчей, правда теперь там не только Минсок, но и пара рисунков Сехуна, что заставляет удивиться и взять один из них. – Опять ты чужое добро трогаешь, тебя вообще как воспитывали? – кряхтит Лухан, волоча за собой одеяло. Сехун кладет рисунок на место и подходит к этому лохматому чуду, убирает челку в сторону и коротко целует в лоб, обхватывая руками. – Ты же понимаешь, что если будешь теперь мне рассказывать про Минсока, то я буду ревновать? Лухан замирает и, кажется, даже просыпается. Теперь и правда придется много чего менять в своей жизни, чтобы не стало еще хуже. Во всяком случае, когда тебя любят в ответ – это намного приятней, чем заниматься самобичеванием. – Мне будет не очень просто, – отвечает Лухан, утыкаясь носом в его шею. От Сехуна пахнет теплом и совсем немного – надеждой, что это так быстро не закончится. – Я знаю. p.s. парнем Чанёля был Джонин :"D p.p.s. кто доживет до конца, оставляйте комментарии, а то мне как-то совсем грустно ಥ⌣ಥ