Безумие

Небольшой зал, битком набитый людьми, каждый из которых тянется ближе к сцене, пытаясь оказаться ближе к кумиру; полумрак; свет софитов; музыканты и Микеланджело у микрофона. Я стою за кулисами, наклонившись на стеллаж, и наблюдаю за ним со стороны. Сегодня он как всегда прекрасен. Его певческая карьера не идет в гору, но периодически Локонте приглашают на какие-то общие концерты. Уже год мы вместе. Он ушел в живопись, а я готовлю песни для первого сольника. Микеле тоже обещает вскоре выпустить свой. Но это не его, я вижу. Ему безумно нравится публика, сцена, музыка, но навряд ли это дело всей его жизни. На сцене он всегда ведет себя слишком странно и необъяснимо. Многие думают, что на выступлениях он всегда под кайфом. Что у него в гримерке запрятано несколько десятков граммов кокаина. Но это не так. Просто сцена – единственное место, где он может расслабиться. Звучит странно, но это факт. Даже дома, даже ночью он сдержан, он в себе. А здесь Локонте отпускает себя, наверное, даже не контролирует. Им завладевают чувства и эмоции. Ему это необходимо, и я прекрасно понимаю его. Невозможно постоянно держать себя в руках, настолько загонять в собственные рамки. Поэтому я каждый раз молчу. Но сегодня мне намного труднее сдержаться, так же, как и ему. Сегодня он сам на себя не похож. Если он хотел подразнить меня, то ему удалось. Я ревную тебя к этой голодной толпе, Микеле, которая с таким вожделением на тебя смотрит; ревную к музыкантам, с которыми ты бываешь нежен; я ревную тебя к этой гребаной стойке! Не издевайся так над инвентарем… Не издевайся надо мной… Но тебе нравится то, что ты делаешь. Тебе нравится доводить себя до безумия. Эти жесты, этот голос, этот взгляд, эти губы, которые ты так часто облизываешь… Через 10 минут после начала твоего выступления толпа уже готова биться в экстазе. Да ты маг, Микеле. Ты воплощение извращенности. У меня есть причины так думать о тебе. Ты ненормальный, Локонте. Эти стоны… Нормальный человек не стал бы так делать. Ты стонешь. Громко. В голос. В микрофон. При всей толпе. Зачем ты это делаешь? Это жестоко. Мне интересно, что ты представляешь в этот момент, и я снова ревную. Потому что меня нет рядом. Потому что это вызвано не мной. Я сержусь. Но так или иначе по спине пробегаются мурашки. Ты же знаешь, что я не могу спокойно слышать это. Тело пробрала дрожь, а в джинсах стало тесно. Не мудрено, но как же не вовремя… А ты бессовестно продолжаешь. Ты так легко имитируешь оргазм, что мне начинает казаться, что все наши ночи были игрой и фальшью. Но тебе самому все это нравится, потому что, когда ты немного поворачиваешься, я замечаю и твое возбуждение. Ох доигрался ты, Локонте. Радуйся, что это последняя песня. Тебе чертовски повезло. Гаснет свет, и ты удаляешься со сцены прямо ко мне. Обнимаешь и утыкаешься носом в шею. Тебе снова тяжело, как морально, так и физически. - Поехали, - шепчу я, а ты поднимаешь на меня слегка расфокусированный взгляд. - Куда? – непонимающе спрашиваешь ты, и я уже веду тебя за руку к выходу. - Домой. Всю дорогу мы молчали. Микеле крепко держался за меня, обхватив руками и прижавшись к спине. Он не сказал ни слова о том, что случилось в зале. Да и зачем? Я сам все вижу. Перед глазами изредка вспыхивали картинки, напоминая, как несколькими минутами ранее он чуть не превратил микрофонную стойку в шест для стриптиза. От этого в груди становилось больно, а внизу живота еще тяжелее. Даже чуть на красный не проехал. - Эй… - тихо воскликнул Локонте, сильнее цепляясь за мою рубашку. - Прости… Итальянец, звеня брелком, открыл квартиру и зашел внутрь. Мы живем у него, потому что все его приспособления для рисования у меня не поместятся. Да и сам Микеле захотел остаться здесь, поставив меня перед фактом о переезде к нему. Сбросив обувь, он собрался в комнату, но я успел взять его за руку и остановить, притянуть к себе и жадно впиться в его губы. Желание нарастало с каждой секундой, он хотел не меньше. Это было заметно по его податливости, послушанию… Обвив руками мою шею, он встал ко мне вплотную, так, что можно было почувствовать каждую его клетку. Прикусив мочку уха и немного поиграв языком с серьгой, он двинулся бедрами вперед. Сводит с ума, опять дразнит. Пришлось отстранить его и прижать спиной к стене, торопливо расстегивая, чуть не разрывая, его рубашку, попутно целуя шею, ключицы и оставляя собственнические следы. Только мой. Вцепившись тонкими и ловкими пальцами мне в плечи, чтобы не упасть, Микеле запрокинул голову, жадно глотая воздух. Касаюсь его бока, вызывая дрожь – одна из эрогенных его зон. Провожу кончиком языка по соску и чувствую, как Локонте готов взвыть. Осторожно прикусываю, в это время стягивая с его джинс ремень и резко дергая за ширинку. Плечи как током пробило. Сколько раз просил его чаще подстригать ногти. Он почти на пределе. Затуманенным взглядом он просит меня о большем. Облизывает губы и бесстыже двигает бедрами вперед и назад. Второй раз за вечер убеждаюсь, что из него прекрасный имитатор. Поддерживая за пояс, веду в спальню и толкаю на кровать. Тянусь к пряжке своих джинс, но этот итальянец нагло роняет рядом и садится сверху. Чувствует себя виноватым. В таком состоянии он всегда сверху, хочет загладить вину. И у него всегда это получается. Я не знаю, как он это делает, словно он всю жизнь отрабатывал навыки. Но он не такой. Тоже облизываю пересохшие губы, а эта блондинистая бестия смотрит так, как будто хочет съесть заживо. Он наклоняется, упершись руками в плечи, что-то шепчет на итальянском и снова начинает играть с ухом, обжигая дыханием, прогибаясь в спине, то и дело прижимаясь голым торсом к моему телу. Не заметил, когда его шаловливые руки расстегнули пуговицы рубашки, и теперь уже кожа к коже, так маняще близко. Ластится, как кот, покрывает поцелуями все, что попадется, а в это время освобождает меня от жутко мешающих брюк. Смотрит вниз и, проводя языком по губам, поднимает взгляд на меня. Затем усмехается и легко скользит ближе к животу, не прерывая телесный контакт. Усаживается у меня на коленях, медленно проводит пальцами над его джинсовой тканью для остроты ощущений и снова переключается на меня. Он не позволяет предпринимать каких-либо действий, предпочитая все делать самостоятельно. Осторожно проводит ладонью по внутренней стороне бедра, затем выше, едва касаясь давно вставшего члена. Еле дышит. Трясет, словно перед лихорадкой. Но собирается с силами и снова наклоняется, обжигая дыханием плоть. Касается кончиком языка, а потом вбирает в рот, царапая бедро и опуская руку к своей ширинке. Микеле… Тихо шепчу его имя, и он ускоряет темп, срывая с моих губ стон. Зажмуриваюсь, а перед глазами появляется его выступление перед стойкой… Нет, все неправильно. Резко приподнимаюсь на локте и, видя его непонимающий взгляд, меняюсь с ним местами, переворачивая его и нависая сверху. Наконец избавляюсь от оставшейся одежды и кладу руку между его ног. Не стоит играть с физиологией… Локонте стискивает зубы и сминает простынь. Прости… Но ты ведь сам сделал это… Зачем нужно было устраивать весь этот цирк в зале? Закидывает ноги мне на спину, поднимая бедра и, закусив губу, смотря на меня из-под полуопущенных ресниц. Развратник. - Смазка… - К черту, - отрезает он. Предупреждаю, что будет больно, и осторожно вхожу, не желая причинить вред и боль. Но Микеле тот еще мазохист и одним движением сам насаживается до конца, прогибая спину и задерживая дыхание. Нетерпеливый. Прижимаюсь лбом к его груди, пытаясь быстрее прийти в чувства, а он тянет выше и целует, вовлекая во французский поцелуй. Снова толкается сам, подгоняя меня, расшевеливая. Толчок, два, три. Теперь с его губ срываются стоны. Но не те, что на сцене, а более страстные. Теперь я чувствую, что ты не лжешь. Ускоряю темп, накрывая рукой его член и двигая в такт. Уже точно на пределе. Первый сдается он. Кончив, осторожно ложусь рядом, целуя Локонте в висок и убирая прядь волос с его лба. Безумный вечер, Микеле… Впрочем, как и мы сами.