Затравленный зверь

Вокруг Гриммджоу с грохотом обрушились стены, и, в оседающей вокруг пыли, ему не то, чтобы возможно было разглядеть окружающих, но и самого себя отыскать становилось сложно. Сломлен, обессилен, превращен в прах… как и его рука, отнятая Тоусеном... Потеря руки для Гриммджоу означало одно – потеря силы, а самопровозглашенный Король не может быть Королем без главного атрибута. Затравленный зверь внутри, выбравшийся из капкана, тяжело дыша, ступал по серому песку, больше походившему на оставленный пожаром пепел, и волочил за собой израненную лапу. Останавливаясь и напрягая слух, ему казалось, будто бы с того самого момента, когда он лишился способности двигаться быстро и ловко, те, на кого хищник когда-то нападал и намеревался пожрать, преследуют его: собираются отомстить животному за все унижение и страх, который они испытали во время такого унизительного побега. «Поглоти, утоли голод, стань сильнее». Сейчас же хищник был слаб, изувечен, не способен даже на достойный отпор. Его былое величие, сила, грациозность и скорость большой кошки, нагоняющие страх на жителей мертвой пустыни, ушли вместе с неспособной двигаться длани. «Не жилец». А аспидо-черные небеса освещает яркий, остроконечный серп, и будто насмехается над зверем Гриммджо, который когда-то стремился поглотить и его. Большая кошка идет осторожно, медленно, незаметно обходит врагов, пытается двигаться бесшумно настолько, насколько позволяют уцелевшие лапы, не попавшиеся в так некстати взявшиеся железные зубы, но холодный песок под подушечками лап неприятно скрепит и мешает прислушиваться… Пантера скалится, рычит, кусает зажившую, но по-прежнему безвольно висящую лапу до крови, пытается добиться хоть какой-то ответной реакции… но тщетно. Но Гриммджоу не сдается, останавливается, повторяя попытки, и, вновь поднимаясь, спешно уходит вперед, не чувствуя боли из кровоточащей, изодранной самим собой, конечности. В тронном зале не так много арранкаров, и Джаггерджак недовольно фыркает, косясь на вальяжно-развалившегося в троне излюбленного Улькиоррой Айзена-сама. Он стоит в тени, позади Десятки избранных, и от вида настолько покорных этому риоки физиономий ему хочется стошнить. Когда-то, не так давно, он и сам был в этой Десятке. Номер шесть. А теперь его номер был занят этим идиотом Люппи, маячившим перед носом бывшей Сексты непременно раздражая. Сопляк был жутко довольный, но хорошенько потрепанный после предыдущей схватки, а это не могло не порадовать Гриммджоу и не вызвать у него подобие ухмылки... Была бы воля Джаггерджака, он давно бы развернулся спиной к этому смиренному скоту, его пастухам, и ушел. Но раз уж его так «любезно» пригласили, то уходить ему не позволит великодушие. Ха, если оно, конечно же, было! Если бы не что-то чрезмерно важное, и если бы не приказ Соуске, который, кстати, при нарушении строго карался, ноги бы Гриммджоу в этом месте не было. Задрало… Тем временем Айзен начал говорить, по сути, очень долго и нудно, а через некоторое время в комнату вошел Улькиорра с рыжеволосой девчонкой, перепуганной до смерти, реяцу которой, на первый взгляд, было слабеньким и подавлялось реацу Эспады, а значит, большого интереса для Гримма рыжая не представляла. Собственно, вопрос Какого меноса Она тут делает? проскользнул в голове, но Гриммджоу наблюдал за происходящим с сузившимися глазами, и безэмоциональным выражением лица, пока не услышал от Короля Уэко Мундо собственно имя и имя девчонки Иноэ Орихиме. - Орихиме, чтобы мы могли увидеть твою силу, восстанови руку Гриммджо, - мягко приказал Айзен, но и глупцу стало бы понятно, что этого приказа ослушаться себе дороже. Девчонка, приведенная Шиффером, обернулась, немного испуганно посматривая на Гриммджоу, который так же, с недоумением на лице, не был уверен в том, что услышал. «Издевка? Если так, то я перегрызу каждому тут глотку!» Люппи запротестовал, вызывая у и без того растерянного и подавленного Джаггерджака волну раздражения, а затем и ярости. Гриммджоу заметил, как у Антенора предательски задрожали руки… Подлый, отвратительный, позорный! - Невозможно! – голос нового Сексты скатился почти на бас. А Гриммджоу понял, что если рыжая сможет восстановить его руку, то Люппи определенно не жить. Диагноз «Не могу помолчать» давно раздражал… Закрыть пасть ублюдку раз и навсегда. Убью, растерзаю, разорву в клочья, мерзкая тварь! Секста - я, а не ты! Вернуть силу, власть, снова стать Королём… И Орихиме подошла, совершенно уверенная, что сможет сделать все, что от неё потребуется…

* * *

Джагерджак наблюдал, как его рука под оранжевым светом, имеющую твердую оболочку, снова появлялась из ниоткуда: она, словно сама по себе, регенерировала, как у Куатро Эспады. Выкрик Антенора «Невозможно» вихрем крутился в голове у арранкара. Ксо! Гриммджоу не чувствовал боли в руке, лишь небольшое пощипывание, скорее приятное, чем другое любое… и через несколько мгновений рука полностью восстановилась. Не может быть...эта девка… Джаггерджак удивленно посмотрел на новообретенную руку – дар Айзена-сама, и мысль о невозможности резко покинула его, уступая новой, более сладкой мысли о мщении, реванше. Рука была цела, и Гриммджоу осторожно сжал пальцы в кулак и обратно, так осторожно, будто бы не верил в произошедшее, ждал, что она вновь рассыплется пеплом у самых ног… Все, сопляк, ты покойник, нарвался! Пантера недоверчиво покосилась на собственную лапу, словно и не её вовсе. Она почувствовала, как застывшая кровь вновь начала двигаться по венам, сосудам, как и ранее не пришедшие в годность мышцы слабо затряслись, прося движений у былого, самого яростного и неукротимого хищника серой пустыни. Осторожно поднимаясь и ставя затекшую лапу на рассыпчатую почву, зверь сделал первый неуверенный шаг, затем ещё один, и ещё… пока не бросился в бег, намереваясь утолить внезапно нахлынувшую жажду убивать… - Ей, женщина, - недовольный тем, что ему придется просить, отозвался Гриммджоу. – Исцели-ка ещё кое-что, - и указал на спину, вдоль который красовался бледно-розовый шрам, оставленный тем, кого арранкар ненавидел даже больше, чем отобравшего у него место Люппи. Она вернулась! Вся моя сила вернулась! Я шестой, Секста Эспада – Гриммджоу Джаггерджак! А ты, ублюдок, сдохнешь… Сдохни, сдохни, сдохни… Лицо Гриммджоу исказила безумная полуоскал-полуулыбка, эйфорийный блеск отразился в глазах. Убить любой ценой, хоть не высвобождая реяцу, придушить тварь голыми руками… а перед глазами стоял Люппи. Кричи, моли о пощаде. Крушись, ломайся, превратись в пыль, сукин сын! За все эти дни лимит напускного спокойствия был исчерпан, обнажая истинную сущность хозяина Большого кота. Взгляд искрится… сумасшедший… безумец. Пантера-хищник вырвалась наружу, обнажая пасть острых, как бритва, клыков, способных раскроить даже череп. Мой, убью… Ты родился, я уверен, чтобы умереть. Бледное лицо, опутанные липкой паутиной животного ужаса и осознания того, что вот он - конец, приводят его в восторг. До последнего Гриммджоу будет втаптывать его в грязь, если тот попытается дать ему отпор; ломать кости, рвать на куски, стирать в порошок. И смеяться, снова чувствуя силу и власть… Зверь чует сильную реяцу за милю: после долгой лежки в тени он слишком голоден, и слабый противник не сможет утолить этот голод. Пантера идет, широко раздувая ноздри и втягивая аромат победы в предстоящей битве. Противник силен, но большой кот сильнее, быстрее и опаснее. Дойдя до места, где, как он почуял, находится достойный ему соперник, зверь видит немощного, навскидку, непонятного вида зверька. - Осьминог-переросток, - скалится зверь. Только реяцу от твари идет не хуже чем от самой пантеры, а вроде, на первый взгляд так не скажешь… Разорву! Пантера выгибает спину, готовится к прыжку, мнет подушечками лап серый песок мертвой пустыни Уэко Мундо и утробно рычит. Зверь снова здесь, на поле битвы, полный сил и, с так кстати, зажившей лапой. И он снова хочет быть Королем…