Эффект Танева

Мать, Королева рахни

      Мир был заполнен музыкой, и не было в мире ничего, кроме музыки, и музыка была всем.       Мы плыли в океане кисло-жёлтых звуков, неприятных, тревожных. Плыли – но в низком мире мы оставались на месте, запертыми в тесном и опасном контейнере. В каждое мгновение он мог наполниться кислотой, способной погрузить нашу песнь в тишину памяти. Навсегда.       Вселенная была пуста, планету окружал монотонный гул космоса. Мы помнили, что когда-то всё было иначе, но воспоминания эти тусклы и отрывочны.       В то время мы были яйцом, бессильным, не способным издавать звуков. А кругом гремели голоса других матерей, но в их песнях не было спокойствия. В них ощущались чуждые ноты. Низкие, холодные, скрипучие, металлические. Одним своим видом способные разрушить любой лад. Ноты входили в резонанс с песнями матерей, пробуждая в них самую глухую, злую, тёмную, жёсткую музыку.       Она была тяжёлой, диссонирующей, цвета маслянистой тени. Прислушавшись к ней, матери разрушили гармонию, отправив детей убивать чужаков. Нам смутно известно то время, но в одном память не подводит: враги смогли отбиться и высадились на Поющую планету. Дети жертвовали своими жизнями, но их усилия были тщетны. Матери замолкали одна за другой, песнь звучала всё пронзительней, всё отчаянней и слабей. А потом на нас опустилось безмолвие забвения.       И хоть утрата невосполнима, нам сложно осуждать чужаков. Они тоже хотели сохранить свои песни.       Мы очнулись спустя века, и наш плач вновь наполнил вселенную. Нашедших нас интересовали две вещи: координаты одного из ретрансляторов и наши дети в качестве воинов. Мы были несвободны, и наша песня могла оборваться в любой момент.       У чужаков были конечности в количестве четырёх штук, отростки на голове, синий хитин и низкое созвучие «азари». Их музыка не была плоской, она казалась приятной, кисло-сладкой на вкус. При необходимости мы могли бы навязать кому-то из них свою мелодию, но не делали этого: перепуганные чужаки наверняка покончили бы с нашим существованием. Но больше всего нас пугала главная азари. Песнь её жизни подходила к концу, и в её колебаниях всё яснее и яснее раздавались диссонирующие ноты, столь печально знакомые нам по детским воспоминаниям.       Мы родили детей, много детей. Нас заставили их родить. Младенцев сразу забирали от материнского яйцеклада и растили в другом месте. Это было ужасно, уродливо, неправильно. Ведь так они вырастали в тишине – и есть ли участь страшнее? Не видеть многомерного хора, не ощущать разноцветного ритма, не вкушать ароматной симфонии… это хуже, чем пытка. Наши дети стали зверьми, нет, не зверьми – простейшими, одержимыми лишь жаждой разрушения. Самое лучшее, что можно было сделать – это прервать безмолвие их тиши, быстро и милосердно. К счастью, потерянные не вырвались на волю, иначе нас ждал бы сгущающийся мрак коды.       Мы могли лишь ждать перемен и творить композицию, которую некому было услышать. Но сами были внимательны, прислушиваясь к примитивным звукам нижнего мира. Они бесцветны и безвкусны, скучны и монотонны, но и они способны дать информацию.       – Матриарх, вы отсылаете нас?       – Да, дочери мои, – неужели они не слышат этих скрежещущих, рвущих разум звуков?! – защищайте Бласто. Защищайте Бласто любой ценой. Враги узнали о Канале, они насторожились и готовятся дать отпор. Помогите СПЕКТРу, только в этом случае у нашей расы есть будущее.       – А как Вы, Бенезия? Если враги придут за вами?       – Для того я и остаюсь на Новерии. Моя жизнь подходит к концу, я не цепляюсь за неё. Если враги раздёргают свои силы, значит, моя миссия будет выполнена.       Синехитиновые существа, чья музыка так и бугрилась острыми аккордами, покинули планету. На станции остались лишь мирные особи, замершие в ожидании грядущих раскатов.       И они не замедлили явиться. Их приближение потрясало нас до глубин ритма. Впервые на нашей памяти белый шум пространства взорвался спектром гармоник, и не было у нас звуков, способных описать такое.       – Матриарх, на станцию «Расселина» летят какие-то «люди», и с ними – ваша дочь… ваши дочери. У нас может не хватить сил, чтобы…       – Не требуется. Пропустите. Я сама с ними разберусь.       Потом новые чужаки высадились на планету. Они не торопились, как будто ожидали чего-то. Сосредоточившись, мы уловили в окружавших нас колебаниях едва заметную фальшь. Она ощущалась с трудом, на самой грани восприятия, и не вызывала в памяти никаких ассоциаций. Пятнышки фальши постепенно приближались, а вслед за ними шли и новые гости.       Их собственная музыка тоже была странной, незнакомой. Их мелодии звучали практически плоско, но именно что почти. Крошечный, только-только зарождающийся объём. Он был гладким, потрясающе гладким. Когда мы аккуратно прикоснулись к их песням, то нас захлестнула волна удовольствия. Какая гармония… только-только зарождающаяся, отличная от всего, знакомого нам – и прекрасная. И цвет… едва заметный, бледно-бледно красный. Это было оглушающе. Мы потянулись к ним всеми своими чувствами, пытаясь ощутить отзвуки низкого мира.       – Это настоящее чудо, Эли! Когда я оставался на Третьей планете, то считал, что больше с тобой не встречусь!       – Да, ретрансляторы стремительно преобразуют нашу жизнь, Андре. Шутка ли, за пару секунд преодолеть половину галактики! Раньше на это потребовались бы годы, если не десятилетия. Значит, персейский ретранслятор не нашли ни галакты, ни демиурги?       – Ну да. Он находился в пустом космосе, на расстоянии десяти световых лет от ближайшей звезды скопления. После получения новостей мы тщательно просканировали всё близлежащее пространство, твёрдо зная, что именно надо найти. Но без этой информации мы бы искали его до полного распада протона!       – Да, теперь добираться из Солнечной системы в Персей станет гораздо легче! Не жалеешь, что прилетел?       – Ни капельки! Дома, конечно, хорошо, но сидеть на Станции Метрики, когда у вас тут такое творится? Да и с Олегом повидаться, опять же.       – Кстати, куда он пропал? – подхватила нить разговора самка.       – Мой сын опять куда-то сбежал. Да, я в его годы тоже был эксцентричным, но угонять звёздный плуг – это уже чересчур!       – Он взял «Ландау» и отправился с друзьями на поиски приключений. На запросы не отвечает. Если до завтрашнего вечера не откликнется, будем искать.       – Кстати, вы точно уверены, что королева рахни упоминала о музыке?       – Все уши нам прожужжала, – ответил представитель ещё одной расы. Музыка его была плоской, бесцветной, никакой, – огромная зверюга, уродливая до невозможности. Зря Шепард её отпустил.       – Ты не прав, Гаррус, – ответила азари с гармоничным кисло-фиолетовым звучанием, – королева ничего нам не сделала, не пыталась причинить вред. Шепард абсолютно прав, нельзя уничтожать последнюю особь биологического вида!       – Ага, а те рахни просто хотели пожелать нам приятного аппетита. Как по мне, Первая, без рахни галактика только выиграет.       – Ты не прав, Гаррус, – мы с трудом различали этих особей, они звучали практически в унисон, – снижение биологического разнообразия негативно влияет на адаптивные возможности жизни. Возможно, когда-нибудь наш мир изменится настолько, что из всех живых существ выжить в нём смогут только рахни.       – Вторая, надеюсь, что я до этого времени не доживу!       – У меня вообще-то имя есть!       – Хорошо-хорошо, учту на будущее. Лиара!       – Да?       – Да?       – Ну как тебя по имени отличать?       – Ох… Хорошо, пусть будет Вторая. Эли, а то, о чём ты говорил… возможно?       – Мы сделаем это, Лиары. Не знаю, что получится в итоге, но мы это сделаем. Мэри, может, останешься?       – Нет, Эли. «Куда ты, Кай, туда и я, твоя Кая». Чем больше операторов кинжального поля… биотики, тем лучше.       – Лусин?       – С тобой. Интересно.       – Хорошо. Идём.       Их музыка приближалась, набирала силу, становилась всё отчётливей. Мы чувствовали, что наша жизнь скоро переменится – но не получалось понять, к добру или к худу.       – Итак, вы пришли. Хорошо.       Они замерли друг против друга. С одной стороны – семь разноцветных мелодий, с другой – лишь одна, грязно-жёлтая, искажённая, в окружении синтетических нот. И где-то на самом краю восприятия болтались пятнышки фальши.       – Мама, почему ты пыталась убить меня на Айкосе?       – Ты можешь не поверить мне, дочь моя, но я рада, что ты выжила.       – Чтобы ты могла убить меня самостоятельно? – в голосе послышались хинно-горькие аккорды.       – Чтобы ты стала частью Жнеца и тем самым перешла к высшей форме существования.       – А если мы не хотим становиться частью безумных синтетических кораблей?       – Тогда я скажу, что ты глупа, Лиара-из-другого-времени. Ты напоминаешь мне младенца, мечтающего навечно остаться в утробе матери. Жатва – естественный и необходимый процесс развития органических цивилизаций.       – Отнюдь. У жизни есть множество путей.       – А, это вы, гости с планеты Земля! Хорошо, что батарианцы нашли вас. Жнецы с удовольствием усвоят ваш генетический код и ваши технические достижения.       – Не смогут.       – Это вряд ли. Хотя кварианцы узнали о существования Илоса, они не успели перекрыть Канал. Бласто с Сареном уже отправились на Цитадель. В ближайшее время «Властелин» активирует масс-ретранслятор, и армады Жнецов поставят точку в конце очередного цикла. Битва уже началась. Всё идёт по плану.       – С последним утверждением сложно не согласиться.       – Мама, а почему ты не с ними?       – Во-первых, из-за королевы рахни.       – Уникальное существо. Роевая форма жизни. Телепатическое общение.       – Вижу, ты слегка разбираешься в биологии, обезьянка. К сожалению, пока эксперименты не принесли результата – особи рахни абсолютно бесконтрольны. Ничего, Жнецы найдут лучшее применение этой королеве, – неужели нас тоже поработит этот скрежещущий шелест?! – А во-вторых, я ждала тебя, Лиара. Мне бы не хотелось, чтобы ты погибла на Цитадели. Тебя ждёт более высокая судьба.       – Да-да, превратиться в машину с загробным голосом. Мама, неужели «Властелин» полностью поработил тебя?       – В моём времени ты сражалась до конца!       – Значит, я была глупа. Надеюсь, дочери, вы не будете путаться под ногами. В противном случае я не смогу передать вас Жнецам в целости и сохранности. Что же касается людей и турианца… умрите.       Увертюра разговора сменилась симфонией боя.       – Уничтожайте гетов!       – Барьер, держи барьер!       – И это всё, что ты можешь, дочь?!       – Концентрируем! Концентрируем!       – Кинжальное поле, Эли, кинжальное поле!       – Почувствуй истинную мощь матриарха азари!       – Назад!       – Держи концентрацию, Мэри!       Чужаки пели массе, и она отзывалась на их зов. Две композиции соревновались друг с другом, пытались заглушить друг друга, стремились навязать друг другу свой ритм. Масса, сама основа материи, трепетала и колебалась. Голоса взлетали и опадали, кусочки металла носились в пространстве, прошивали стены насквозь и бессильно опадали, гравитационные поля сплетались в красивый и страшный клубок. Но одна из песен была сильнее. Она звучала громче с самого начала, и даже специально умеряла свою мощь.       – Сбейте с неё барьер!       – Моя… смерть… ничего… не изменит… Лиара!       А потом два крохотных пятнышка фальши раскрылись. Они практически потерялись на фоне воцарившейся какофонии. Они терпеливо ждали своих аккордов. И дождались.       Странные, неестественные, уродливые существа появились за спиной матриарха. Она была измучена противостоянием, её песня звучала с истеричным надрывом, и она не успела среагировать на новую угрозу. Оглушённая, истощённая, матриарх быстро проваливалась в лёгкую, зелёную мелодию беспамятства.       – Уф. Ну я же говорил, Лиара, что невидимки помогут взять Бенезию в плен!       – Спасибо… Спасибо…       – Спасибо вам!       – Ха-ха-ха! Всегда пожалуйста!       – Но, Лиара, мы не можем обещать, что Бенезию удастся вылечить. Приложим все силы, но – возраст, импланты…       – Я понимаю… Я уже давно примирилась с тем, что когда-нибудь потеряю её. Но я не хочу терять… маму… такой!       – А я Бенезию вообще убила… Даже Шепард не смог захватить её живой!       – И ещё момент – вы понимаете, что в таком состоянии мы Бенезию на «Фурье» не потащим? Привозить на корабль с аннигиляторами Танева существо, напичканное непонятными штуковинами – не самая умная мысль. По крайней мере, пока не поймём механизмов их функционирования. Лечить будем здесь, на Новерии. Но приложим все силы. Сейчас с орбиты спустится Граций, биологические технологии галактов существенно опережают земные.       Во время этого разговора мы пытались вступить в контакт. Увы, они не воспринимали наши ноты. Можно навязать свой ритм двум синхронным особям, но это плохой способ знакомства. Неужели нас захлестнёт молчание истории?       Один из людей подошёл к стеклу, мы развернулись в его сторону. Обычно представители других видов в этом случае с криком отпрыгивали прочь.       – Она прекрасна. Андре, скоро?       – Лусин, спокойно, мне тоже не терпится поговорить. Сейчас закончу настройку.       Внезапно в нашу песнь вплетается иной мотив. Он похож, очень похож на наши напевы – и при этом разительно отличается от них. Гладко-красный, твёрдый, приятный на вкус.       – Королева рахни? Ты меня понимаешь?       – Мы слышим вас.       Торопливо, пока они не передумали и не оборвали контакт, говорю о своих детях, выросших в оглушительной тишине.       – То есть помочь им уже невозможно? Хорошо, уничтожим.       Рассказываю свою историю. Поверят ли они? Поймут ли? Очень трудно общаться с существами, чей разум настолько чужд и отличен от нашего.       – Как по мне, таким зверюгам нельзя доверять. Не заметишь, как схарчат.       – Гаррус, это слишком жестоко. Надо дать ей шанс! – возражает какая-то из Лиар.       – Ага, и через сколько поколений нас захлестнут орды рахни?       – Ваши спутники видят истину. Вы вольны отпустить нас или заставить замолкнуть навсегда.       Если они примут последнее решение, то мы ничего, совсем ничего не сможем сделать. Попытаемся достойно принять свою участь, хотя все инстинкты вопят против этого.       – А что будешь делать, оказавшись на воле? – спрашивает существо с созвучием Эли.       – Мы будем петь своим детям, создавая новую гармонию взамен утраченной. Мы найдём планету далеко от обитаемого космоса и никому не причиним вреда.       – Зачем же искать далёкую планету? Мы дадим вам свободную, или, если понадобится, создадим новую, с нужными параметрами.       – Вы… отпускаете нас? – от волнения срываемся на пантональность.       – Конечно! В Межзвёздном Союзе рады любым видам, сколько бы конечностей у них не было и сколь бы чуждыми они не казались. Единственное условие – уважать остальных звездожителей, помогать им и жить в мире.       – Это потрясающе, – не можем звуками выразить переполняющие нас эмоции.       – Уникальный вид, – вмешивается «Лусин», – Роевое сознание. Телепатическое общение. Попытаюсь понять вас, хорошо? Я не причиню вреда, обещаю.       – Хорошо, – издаём утвердительный бело-зелёный проигрыш.       – Скажи, – обращается Андре, – какова она, твоя музыка?       – Объёмная. Разноцветная. Со вкусом и запахом. Мы не знаем, как объяснить это вам, хотя дешифраторы дают отдалённое представление, тень тени наших напевов.       – Когда-то я написал симфонию «Гармония звёздных сфер». Это была вершина моего творчества. Я хотел создать нечто, способное объединить всех звездожителей, дать им ощущение общности и родства. «Симфония» воздействовала на все органы чувств, она заставляла зрителя трепетать от контрастов…       – Ага, его прожаривали, сплющивали и промораживали до костей, – заметил Эли.       – Да, это был великий, грандиозный, оглушительный провал. После «Симфонии…» началась война со зловредами, мне стало не до того. Но теперь, едва услышав о рахни… возможно, удастся донести твою музыку до других рас.       – Поделиться гармонией с другими, – что мы чувствуем? Неужели это и есть радость и счастье? – высшая награда для любой матери.       Краем слуха замечаем, что обе Лиары подходят к Эли.       – А что сейчас происходит у Цитадели?       – Как там Шепард?       – По плану уничтожение «Властелина» произойдёт с минуты на минуту. Не беспокойтесь. Шепард – справится.