Их пространство.

Брат всегда куда-то уходил. Никогда не говорил куда, не прощался даже, просто ставил перед фактом и исчезал с нервно поджатыми губами и злобным взглядом, в котором явственно читалось: «только сунься – уебу». И Деро не совался. Усвоил-таки, что слова брата – не пустая угроза и что он легко может воплотить их в жизнь. И младший, сглотнув слезы обиды, всегда ждал. Не сказать чтобы совсем уж терпеливо и послушно. Швырялся вещами, бил посуду, временами напивался, но ждал. Иногда Дебитто не бывало днями. Иногда неделями. А иногда и месяцами черти носили его непонятно где. Но в конце концов он внезапно приходил безо всякого предупреждения, укуренный вхлам, под градусом, мрачнее прежнего. Обнимал брата, клал голову ему на плечо, и говорил что-то, говорил отчаянно и тихо, а Деро ласково вытирал ладошкой слезы с его щек, бессвязно отвечал что-то ободряющее, абсолютно забывая свои обиды. Ну какие могут обиды, когда брат в таком состоянии? Но потом кризис обычно миновал, Дебитто снова успокаивался, становился заносчивым, хамливым, холодным и колючим, обращался с Деро небрежно и грубо, а младшего начинали точить сомнения. Так ли он нужен брату? Какое значение имеет в его непонятной жизни? Просто выполняет роль жилетки? Но брат так одинок, хоть и вечно таскает домой каких-то пассий… И в конце концов Деро решил для себя, что даже если он и жилетка, то это всё равно, лишь бы брату было ради чего возвращаться. Ведь Деро без брата умрет. Без понятия как, но умрет. Для Деро Дебитто всегда был и понятен, и непонятен одновременно. Их связь происходила на каком-то ментальном уровне, так что Деро, закрыв глаза, мог придумать множество цветовых ассоциаций с братом, мог увидеть внутри себя сюрреалистические картины, передающие его сущность, мог протянуть руку и коснуться сгустков энергии, исходящих от Дебитто, провести по ним пальцами и резко засунуть руку по локоть в эти слабо мерцающие черные сплетения жизненных сил. Но его мысли и чувства никогда прочесть не мог. В самом деле, черт поймет эту черноволосую бестию, яро жаждущую только одного - крови. Много крови. Купаться в реках крови и чувствовать себя властелином, задыхаясь от радости; кружить в вальсах полуразложившиеся трупы, счастливо смеясь; сносить головы сразу сотням людей, а потом играть ими с Деро в мяч и устраивать оргии, полные отрезанных конечностей и гноя, а потом заливать этот гной новой кровью, чистой, прелестной, вкусной. И Деро уверен: брат проделывает это. Где-то в своем подсознании. И знает: когда Дебитто взбешен, не зол, а именно взбешен, на губах его появляется дикая улыбка, а глаза настолько затуманиваются желанием, что хочется бросить все и спрятаться, потому что никакие извинения уже не помогут, а в голове остается только один животный страх за сохранность своего тела, своей жизни и своей психики. Хотя психика давно уже нарушена у обоих. И этот же самый Дебитто, сущий демон по своей сути, обнимает своего брата за талию, больно кусает его плечо, чтобы успокоиться, содрогается от злых, отчаянных слез и просит не бросать его. Никогда ни за что не бросать. И Джасдеро в такие моменты забывает о своем страхе, забывает то, что эти руки, вцепившиеся в его талию, недавно избивали его до потери сознания, и знает только, что будет с братом всегда, будет до того самого момента, который люди обычно называют концом. И он слегка улыбается, расслабляясь и забывая дышать, скользит языком по уху брата, слегка оттягивая зубами стальные серьги в заживающих проколах, с удовольствием видит, как распахиваются золотистые глаза Дебитто, и самоотверженно желает отдать себя сейчас полностью, всего, лишь бы братишке было хорошо. Деро всегда боится, что брат однажды не вернется. Пойдет другим путем, неверным и неправильным, разрушительным, упадническим. Другим этот путь быть не может, потому что Дебитто пойдет по нему один, без своего близнеца. И обязательно пропадет, и никак иначе. …Но сейчас – он здесь, думает Деро, наблюдая, как брат выгибается под ним, кусая губы и выдыхая с полустонами, и с удовольствием подмечает, что в золотистых глазах плещется желание не убивать, выворачивая жертв кишками наружу, а простое такое, вполне человеческое желание быть любимым, быть единым целым, желание принадлежать. - Мы целое, братик, - с восторгом шепчет младший, прижимая к себе бледное тело близнеца, и тихо смеется. И Дебитто отвечает ему улыбкой. Слабой, измученной, усталой, но счастливой. - Я больше не уйду, - говорит однажды он, прямо и угрюмо смотря в глаза. И если раньше в его взгляде читалось «будешь мешать – уебу», то теперь читается «не поверишь мне – уебу». Деро тихо смеется. - Небольшой, конечно, прогресс, но всё же… - Заткнись, - зло перебивает Дебитто и сгребает близнеца в охапку. И у Деро подкашиваются ноги. Он снова чувствует это, чувствует с необыкновенной силой. Тук-тук. Тук-тук. Унисон. Перед глазами – их мир. Там темнота, мерцающая и искрящаяся. Двое, слитые в одно. Одно, разделенное надвое. Сети паутин, входы на пыльные заброшенные чердаки. Рваное пространство. Их пространство. - Ты же знаешь. Я всегда рядом, - тихо шепчет Дебитто, и его хрипловатый голос рассеивается по их миру шелестом промчавшихся в темноте сухих осенних листьев. Выхода в реальность нет, он им не нужен. Ведь здесь так хорошо… только вдвоем. Навсегда вдвоем, ведь здесь нет времени. Вечно. Страшное и сладкое слово. И на глаза Деро наворачиваются слёзы. Он понимает, что все происходящее где-то в реальности – ерунда. Поверхностная, жизненная. Просто потому что брат слишком свободолюбив. Просто потому что Деро слишком одинок и зависим. Всё настоящее – здесь. В этих объятиях, в этом шелесте, в этой пустоте. - Я доверяю тебе… - шепчет он, и получает в ответ улыбку. Слабую, но счастливую. И Деро с облегчением осознает еще одну вещь. Даже там, в реальности, брат всегда возвращался.