Играть. Пока не надоест

— Что случилось? — голос Марии прозвучал у Франциска над ухом — приглушенно, но настойчиво. Вскинувшись, молодой король растерянно посмотрел на жену: с явно выраженной обеспокоенностью на лице она теребила его плечо. Ответ она знала. По крайней мере, надеялась, что знала. Будучи уверенной, что именно Катерина организовала отравление мужа, Мария отчего-то совсем не была против. Генрих слишком рьяно усугублял положение королевской семьи и настраивал против себя знать. Последнее, чего хотелось Марии — потерять французский трон, французского супруга-короля и французскую армию, так и не получив их. Но, глядя на мужа, Мария понимала, что он к такой истине не готов... А потому сделала глубокий вдох, готовясь помочь ему уговорить самого себя. — Ты ведь знаешь, что твоя мать этого не делала? — голос звучал вкрадчиво. Франциск бросил на жену вопросительный взгляд. — Если бы она была способна на такое, стала бы ждать столько времени? — Мария махнула рукой в сторону зала, будто бы желая на что-то указать. На самом деле она вдруг отчетливо вспомнила, как именно здесь Катерина лично занималась приготовлениями своих похорон. — Он ведь чуть не казнил ее, помнишь? Я до сих пор удивлена, что Катерина не попыталась избавиться от твоего отца. Нет, правда, тогда у нее на это были все... Франциск? Он ее не слышал. И не слушал. Мария раздосадованно толкнула ладонью в его плечо, выдергивая из размышлений. — Прости меня, — пробормотал Франциск, вставая с трона. Нежный поцелуй в щеку не успокоил молодую королеву — напротив, она слишком явственно ощутила, как сильно знобило ее мужа. Мария поежилась: это были первые слова, которые он сказал после возвращения из казематов. Она скользнула взглядом по придворным, хаотично шелестящим неразборчивым бормотанием по тронному залу — на их лицах не было улыбок. Что бы ни произошло там, внизу, едва ли принесло кому-то удовлетворение. — Она в порядке? — спустя несколько секунд заискивающе улыбнулась Мария, всем своим видом демонстрируя надежду на положительный ответ. Франциск пожал плечами. Он не знал. Ему казалось, что он остановился раньше, чем все зашло слишком далеко. Оставалось только надеяться, что Нострадамус выполнит все так, как они договаривались... Франциск вздохнул — за две недели, что он не видел мать, та постарела. Была ли виной тому тоска по мужу или раскаяние — угадать было невозможно. Слишком часто Катерина, улыбаясь кому-то в лицо, вгоняла кинжал в спину... А между тем, сама она сейчас слабо напоминала ту королеву, которой все при дворе так безапелляционно опасались — когда двое стражников без стука ворвались в лазарет, Нострадамус не сразу понял, что случилось. Взглянув исподлобья на незваных гостей, он еще несколько секунд хмурился, всматриваясь в повисший на руках одного из солдат бесформенный силуэт, издающий странные сдавленные звуки. — Что вы наделали? — Нострадамус навис над солдатом, будто бы собираясь раздавить того. — Ее нужно было доставить на носилках! Вам что, не сказали? — он окинул взглядом Катерину: ее голова покоилась на груди стражника в ужасно неудобном, почти невозможном положении; неуклюже вывернутые руки лежали на животе, а выглядывающие из-под платья босые ноги дрожали. — Куда класть? — коротко буркнул стражник, не сдвинувшись с места. Из-за его спины показалась леди Шарлотта — ее бледное лицо рассказало Нострадамусу даже больше, чем он хотел бы знать. Растерянно осмотревшись, провидец рывком стащил с кровати одеяло и бросил на пол: — Сюда, — голос снова звучал безучастно. — Останьтесь, — окликнул он попытавшуюся выскользнуть вслед за стражниками фрейлину. — Мне понадобится ваша помощь, нужно раздеть ее... Они могли повредить позвоночник, — через мгновение продолжил он, разглядывая едва заметно ворочающуюся на полу Катерину. Она по-прежнему тихо мычала, не замечая ничего вокруг и не до конца осознавая, где она. — Придержите ей голову, чтобы она не шевелилась. Нострадамус смахнул со стола тонкий кинжал и несколько кусков чистой материи. Наклонившись над Ее Величеством, он сильно сдавил замотанное в тряпку запястье, чтобы не позволить дернуться в неподходящий момент, и начал аккуратно скользить острием кинжала по тонкому рукаву платья. Затем по второму. Леди Шарлотта продолжала сжимать пальцами виски Катерины — та медленно приходила в себя: жалобное сопение перешло в стоны, попытки вырваться стали отчаяннее. Жестом указав девушке на обмотанные запястья Катерины, провидец уложил ладонь на лоб Ее Величества, не давая ей пошевелиться, и принялся прощупывать шею. Он облегченно выдохнул. Когда фрейлина покончила с повязками на руках, Нострадамус аккуратно перевернул Катерину на живот — проступающие на ее руках и ногах темные следы могли подождать. Послышалось недовольное бормотание. Не разобрав ни слова, Нострадамус подложил Катерине под голову подушку и кивнул фрейлине на спину Ее Величества. Шнуровка. Платье и корсет предстояло снять. Леди Шарлота на мгновение застыла — искоса наблюдая, как провидец снова удалился к высокому шкафу и принялся что-то увлеченно искать; а затем дернула за тесьму, которую сама же так старательно затянула на корсете Катерины всего несколькими часами ранее... — Они едва потянули ее, — пробормотал Нострадамус — скорее себе, чем отвернувшейся фрейлине. — Повреждения незначительны, — он надавил на плечо, скользнул пальцами по лопаткам и стал осторожно прощупывать позвоночник. Когда он дошел до поясницы, Катерина застонала, сильнее прижимаясь животом к полу, и зарылась лицом в подушку. — Вам не так уж больно, Ваше Величество, — в голосе зазвучало снисходительное наставление. Нострадамус криво улыбнулся, по-отечески уложив ладонь на вспотевший затылок Катерины, и слегка похлопал ее по растрепавшимся волосам. В ответ послышалось неразборчивое мычание — Ее Величество наверняка угрожала прорицателю мучительной смертью, но понять ее речь было невозможно. — Больше всего пострадало ваше самолюбие, — горько усмехнувшись, он обернулся к фрейлине и попросил перевернуть Катерину обратно и снять с нее юбки — осмотреть оставалось только ноги. Девушка кивнула. И пока прорицатель, отвернувшись, с завидной скрупулезностью размешивал в железной кружке неприятно пахнущее снадобье, леди Шарлотта уложила женщину на спину. Пропустив одеяло между ногами Катерины, она накрыла той живот и грудь, оставляя бедра доступными для осмотра. Ее Величество поморщилась и выплеснула новый поток брани — комната была слишком холодная, одеяло — слишком колючее, а фрейлина и вовсе оказалась грубой и неуклюжей. Нострадамус же тихо ухмыльнулся себе под нос. — Нанесите это на плечи и локти. Затем на щиколотки, — он протянул фрейлине кружку с вязкой субстанцией, а сам сел на корточки. — Простите, Ваше Величество, — Нострадамус мотнул головой, придвигаясь ближе, и прошелся холодными пальцами по бедру Катерины, надавливая все сильнее, пока та не заскулила. — Ты мог бы дать мне снотворное и избавить себя от таких неудобств, — уязвленно шепнула она, закатывая глаза. Места, куда фрейлина неуверенно нанесла мазь, холодили, пробивая ознобом ноющее монотонной болью тело. — Вы ведь не выпили то, что я вам оставил, да? — кривя рот, шепнул провидец. Покончив с одним бедром и — по ощущениям Катерины — вывернув ей все суставы, Нострадамус обошел ее вокруг и принялся за второе, так и оставив высказанное Катериной недовольство без ответа. Он скользнул ладонью вниз, приподнимая ногу Катерины и заставляя ее согнуть колено. В ответ она снова зашипела — больше от раздражения, чем от боли — и неуверенно переложила вздрагивающую руку на живот, крепче прижимая одеяло. — Я дам, — упавшим голосом выдохнул Нострадамус, — вам отвар, — он опустил ее ногу и снова принялся массировать бедро, надавливая все сильнее. Катерина со свистом вдохнула и замерла, затравленно переводя взгляд с задумчиво наблюдающей фрейлины на ничего не замечающего вокруг себя провидца. — Вы вывихнули себе бедро, — заговорил он, не переставая растирать кожу. — Это не случилось сегодня, травма старая... но допрос, — последнее слово заставило его поморщиться. Он никогда не понимал той страсти, с которой люди уповали на пытки. Это казалось ему неразумным. Откровенно глупым, ведь в приступе боли обвиняемый готов был признаться в чем угодно, лишь бы остановить агонию. — Допрос растревожил ее. Боюсь, Ваше Величество, какое-то время вы будете заметно хромать. Я сделал все, что мог, — он надавил сильнее, и Катерина дернулась, закусывая губу. — Вы можете идти, благодарю, — кивнул он в сторону леди Шарлотты, и та с видимым облегчением покинула лазарет. Глубоко вздохнув, Нострадамус подобрал подстеленное под Катерину одеяло и вместе с ним поднял женщину, перекладывая ее на кровать. Поддерживая голову над подушкой, провидец как можно аккуратнее влил в рот Катерины приторно сладкий напиток. — К чему это представление с фрейлиной? — послышался хрипловатый голос Ее Величества — взгляд мутнел с каждым мгновением, а губы едва шевелились. Прорицатель повел пальцами по ее лбу и едва заметно усмехнулся. — После всего, чему ты уже стал свидетелем, едва ли меня могла унизить моя нагота, — женщина прикрыла глаза и неуклюже зевнула. Нострадамус продолжал грустно улыбаться, рассматривая засыпающую Катерину, как рассматривают своих заболевших детей. — Зачем подливать масла в огонь и без того пылающих во дворце сплетен? — наконец, прошептал он, протирая влажной тканью кровь на губах... Послышалось шуршание покрывал — Катерина попыталась перевернуться на бок, но Нострадамус уложил руку ей на ключицу. — Вам не стоит шевелиться, Ваше Величество. — Ты так похож на своего отца, — шепот был почти неразличим среди дыхания и кряхтения, но провидец все равно услышал. Он внимательнее всмотрелся в лицо Катерины, не до конца понимая, чем заслужил такое сравнение именно сейчас. О том, что родители были людьми весьма своеобразными, Нострадамус помнил всегда — забыть это было невозможно. Когда-то именно его отец стал причиной — и, как ни странно, поводом — по которой провидец решил быть тем, кем стал. Да и с будущей королевой Франции познакомил его тоже отец — в странной, свойственной ему одному манере: небрежно сообщив Катерине Медичи, что у его сына есть дар предвидения будущего, после чего Нострадамус уже не смог покинуть французский двор. Ее Величество слишком быстро прониклась к нему доверием, даже большим, чем к его отцу. Она была теперь слишком зависима от его талантов... — У меня было видение... Вы поправитесь, — прошептал он, вставая с кровати. Катерина слабо улыбнулась: — Лжец... Беру свои слова обратно, ты овладел этим искусством... — она крепко зажмурилась, пытаясь подавить рвущийся наружу кашель. — Спасибо, — шепнула она, — что остаешься моим другом... Он покачал головой — Катерина бредила под действием лекарств, едва различимо поскуливая от поднимающегося жара, но очень скоро должна была уснуть. На мгновение в лазарете наступила тишина, и в ней отчетливо послышались шаги за дверью — но внутрь так никто и не вошел. Нострадамус прислушался: где-то вдалеке раздался звон битой посуды, с улицы донеслось ржание лошадей. Ничего необычного. Он пожал плечами, укутывая Катерину в еще одно одеяло — она дрожала. Отчего-то именно сейчас — с растрепанными волосами, взмокшая и замученная, Ее Величество сильнее всего напомнила провидцу его безвременно усопшую жену. Он тряхнул головой — образы из прошлого, последние минуты жизни его супруги и детей, страшная смерть и еще более страшное одиночество, подаренные Нострадамусу эпидемией чумы, снова грызли его память. За дверью снова зашелестели шаги — кто-то остановился, как будто вслушиваясь в то, что происходило сейчас в лазарете, и, не уловив ни звука, разочарованно удалился. Рука Нострадамуса замерла над грудью Катерины — под толстым одеялом трепыхалось неровное дыхание. Он замешкался; Катерина, так и не вынырнув из сна, накрыла горячей ладонью его руку, прижав к себе. — Прости, — тихо шепнул провидец, опуская на лоб Катерины легкий поцелуй и замирая в этой неудобной позе на несколько секунд. Голова кружилась. Сердце бешено рвалось наружу. Он скользнул мутнеющим взглядом по комнате — что-то было не так; что-то должно было быть не так. Там, где еще недавно стояла леди Шарлотта, Нострадамус заметил разбитое стекло и маленькую лужицу зеленоватой жидкости. Он отрешенно посмотрел на плотно закрытые и занавешенные шторами окна. — О нет... — прошептал он, уже чувствуя на своей щеке жаркое дыхание Ее Величества...