Поставьте мне пять!

- Поставьте мне пять! – В открытый класс истории почти ввалился взъерошенный ученик, и учитель некоторое время смотрел на него, запыхавшегося и веселого. Кричать сил было ровно столько же, сколько и смысла, поэтому учитель откинулся в кресле, сняв очки. В глазах застыла усталость. - С чего вдруг я должен ставить тебе, Сорокин, пять? – По-хорошему сейчас нужно было бы просто выдворить его из класса ко всем чертям, напомнив об успеваемости, которая хромала на все конечности, но интерес вкупе с усталостью от бесконечной проверки работ брал свое. Было достаточно любопытно узнать, что наплетет ему этот ребенок, чудом прошедший в выпускной класс. – Кстати, школьный день уже давно закончился, что ты вообще делаешь в школе? – Насколько он помнил, в школе до этого времени оставались всего несколько учителей, среди которых был он, и охранник. Уже скоро школу должны будут закрыть. В такое время не пускали детей в здание. Тем не менее, сейчас перед ним стоял ученик одиннадцатого «Б» , запыхавшийся и взъерошенный, и просил поставить пять. В коридоре послышались шаги. - Спрячьте меня, пожалуйста! – Глаза мальчишки расширились. От страха, возможно. Шаги приближались, учитель не спешил реагировать. - И зачем мне это? – Не стоило спрашивать, сдать бы его на руки старому охраннику, да и черт с ним. Но он уже был заинтересован просьбой ученика. Хотелось услышать, что он придумает, чтобы спасти свою шкуру. - Иначе не скажу, почему вы должны поставить мне пять, - протараторил он, слушая, как шаркающие шаги приближаются. А потом неожиданно нырнул под учительский стол, не найдя себе укрытия лучше. В следующую секунду в дверях показалось немного сердитое, но все же добродушное лицо старого охранника. Может потому, что он еще не успел осознать, куда спрятался ученик, а может потому, что у него была прекрасная выдержка, на лице историка не отразилось ни капли замешательства или сомнения. Ничего необычного, просто усталое лицо молодого учителя, утомленного работой и отвлеченного шагами. - Вы бы тут, Александр Михайлович, не просиживали целые дни, а то совсем ведь заработались, так и жизни не видите совсем. - Улыбнулся старик, оглядывая кучи тетрадок на столе учителя. Александр улыбнулся, тоже бросая взгляд на стол, где лежало еще как минимум три пачки непроверенных работ, и подумал о том, что сейчас его волнует куда больше не то, что на столе, а то, точнее тот, кто под ним. - Не переживайте, Валентин Петрович, жизнь я увижу еще, в конце концов, отпуск скоро уже, а это моя работа, что уж тут сделаешь, занимает много времени, - сохраняя улыбку на лице, сказал он. Внешне оставаясь спокойным, внутренне он негодовал от того, что оказался в такой ситуации. На колени легли руки подростка, и к негодованию начало примешиваться желание засмеяться. Все-таки было во всем этом что-то забавное: учитель, из-за своего интереса покрывающий ученика, пробравшегося поздно вечером в школу. - Вот всегда так: все откладываешь, откладываешь, нагружаешь себя работой, будучи уверенным в том, что будет еще возможность пожить и насладиться жизнью, а потом раз – и все, старик, и жизнь уже вроде как не нужна, только бы прожить, да на лекарства заработать. - Сторож вздохнул, но тут же снова улыбнулся. - Ты, Сашка, не повторяй моих ошибок. А то жизнь – она короткая, заметить не успеешь, а уже кончается. Ну да чего это я.. А! Через черный ход к нам хулиган какой-то залез, я его по школе уже полчаса ищу, не видел случайно? – Историк сделал вид, что пытается вспомнить, когда почувствовал, как рука ученика на его колене сжалась немного. Снова стало смешно. - Да нет, вроде как ничего не было слышно... – задумчиво проговорил он, спустя пару секунд, и посмотрел на сторожа, который все еще стоял в дверях. – Хотя, кажется, я слышал, как кто-то бегает по четвертому этажу. Все-таки, не всегда плохо, когда плохая звукоизоляция, - улыбнулся он сторожу, и тот ответил такой же улыбкой. - Ну ладно, пойду я, Александр Михайлович... Проверю на четвертом. Если там не найду, то придется всю ночь искать, а то украдет еще чего, а с меня потом голову снимут. Ох уж эти дети... – снова вздохнул он. - Ну а вы тут не засиживайтесь все же, скоро школу уже закрывать буду, на дежурство Ванька придет. – Учитель кивнул, и, пожелав старику удачи в поисках, открыл тетрадку, которая до всей этой истории готовилась быть проверенной им, сделав вид, что углубляется в работу. Вскоре шаги стихли, и учитель отъехал на стуле, сбрасывая руки юноши со своих колен, чтобы посмотреть на него. Тот был немного напуган еще, но на его лице уже играла радостная, совсем детская улыбка. Он выбрался из под стола и неожиданно обнял учителя, чем привел его в замешательство окончательно. - Спасибо вам, Александр Михайлович! Вы меня спасли. - Отлип наконец от учителя юноша, и, присев на край его стола, посмотрел смешливо, чем привел учителя в чувство. Историк покачал головой, и подъехал ближе к столу на своем стуле. Эта тетрадка его заинтересовала, и потому, вооружившись красной ручкой и склонившись над тетрадкой, он лишь кивнул ученику, чтобы тот начинал объяснять, почему вдруг он должен ставить ему пять, и с какой стати только что его прикрывал. Вероятно, отсутствие внимания со стороны учителя к своей персоне Антона не устраивало, поскольку ровно через две секунды после того, как учитель истории открыл тетрадку, она уплыла у него из под носа, оказавшись в руках бесшабашного подростка, который точно также с интересом принялся изучать её содержимое, делясь им и с учителем. - Синичкина Татьяна, сочинение на тему «Кем бы я хотела быть, если бы жила в начале XIX века». Интересно-интересно, а какой класс? Помню, мы тоже писали что-то такое... Классе в восьмом. Она в восьмом классе? Ну ладно, не важно. Что она тут написала? – Не в меру обнаглевший ученик продолжал листать тетрадь, вызывая в учителе не то раздражение, не то еще больший интерес. В конце концов, не каждый ученик мог найти в себе столько наглости для того, чтобы таким образом себя вести. - Вы знаете, мне кажется, что я отлично читаю с листа! Вот, послушайте: «Если бы я жила в начале девятнадцатого века, то я бы наверняка хотела бы быть..." Он не закончил, тетрадь из его рук полетела обратно на стол, выбитая не сильным, но точным движением руки историка. - Что за цирк, Антон? Скажи, по какой причине я сейчас тебя прикрывал, и что ты вообще здесь делаешь в такое время? – оставаясь спокойным, он в то же время говорил тоном, не терпящим пререканий, ученик присмирел немного. Он спрыгнул со стола и прошелся вдоль шкафов с книгами, проводя пальцем по корешкам. - Прикрывали вы меня потому, что вам стало интересно. Хотя вы, вероятно, лучше знаете, почему не выдали меня... А тут я сейчас разговариваю с вами, как видите, - улыбнулся юноша, и оперся на подоконник, всматриваясь в хмурое, начинающее темнеть небо. – Как вы здесь вообще сидите целыми днями? Так мрачно, - протянул он, повернув немного голову, отчего волосы его, длиннее, чем обычно носят мальчики, упали на глаза. Александр поднялся из-за стола и прошел между рядами парт, чтобы подойти к мальчишке. Встал с ним рядом, опершись на подоконник, и посмотрел на его профиль. Как быстро менялось его настроение: вот только что он паясничал у учительского стола, играя с тетрадками учащихся, а тут уже стоит задумчивый, даже грустный немного. - Ну, как есть. Не жалуемся. Ты ведь не просто так пришел сюда, - констатировал факт историк, почему-то ощущая внутри волнение. Тревога поднималась в нем, но он не мог найти её причины. Что-то должно было произойти. На улице закапал дождь, и Антон отвернулся от окна, опустив голову. – У тебя все в порядке? Ты случайно не пьян? – спросил обеспокоенный уже учитель, и, поддавшись мимолетному порыву, кончиками пальцев приподнял голову подростка за подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза. Глаза его были полны неясной печали, но движение это каким-то образом пробудило в их глубине что-то живое. С этим мальчишкой точно было что-то не так, но что именно историк сказать не мог. Можно было сказать, что юноша был на грани истерики. В его глазах залегла тень безумия, присущая обычно тем людям, которые готовятся прыгнуть с канатом с огромного моста. И сейчас для него настал тот самый момент, в который решают: прыгать, или остаться. Он прыгнул. Поцелуй ярким клеймом отпечатался на губах историка, а ученик уже сорвался с места, чтобы в спешке покинуть класс. Учитель остановил, в последнюю секунду поймав за рукав рубашки. Несколько секунд в классе царила тишина, прерываемая стуком дождя по стеклу. Учитель молчал потому, что не знал, как лучше будет поступить в этой ситуации. Мальчишка потому, что понимал – перегнул, показывать чувства совершенно не стоило. Напряжение было диким, каждая капля дождя, попадающая с глухим стуком на стекло, будто била по нервам. Не став ничего говорить, учитель просто привлек к себе ученика, целуя в ответ, многим решительнее. К чему теперь было выяснять, за что ставить пятерку, если в её наличии уже и смысла нет?