Дикий цветок.

-Любовь, - поправляя локон белокурых волос, говорит Николь, - обязательно разобьётся об быт. Не бывает по-другому. Лиаму тогда было, наверное, лет четырнадцать. И его любовь бьётся подобно раненной птице уже несколько лет, бьётся обо всё, что только можно: о расстояние, непонимание, разницу в возрасте, о колкие слова. Может быть, Лиам и хотел ругаться из-за немытых чашек в раковине, пыльных шкафов и грязных ковров, но у него нет постоянного дома и, следовательно, нет тянущего, пресного быта. А так хотелось бы. *** Это было в Испании. Настроение у Лиама было скверное. С ним нельзя было шутить, указывать ему или делать замечания. В последнее время Пейн моментально выходил из себя. Его глаза тут же темнели, становились почти чёрными, противный шум в его ушах нарастал с каждой секундой, и когда Лиам приходил в себя, то видел перед собой официантку, глаза которой были полны слёз, или растерянные взгляды кого-то из команды. Ребята заехали в отель несколько часов назад. Найл сидел на кровати Лиама, болтал ногами и о чём-то говорил, разжёвывая малиновую жвачку, издавая при этом характерные звуки. -Пейно, ты вообще меня слушаешь? - обеспокоено произнёс Хоран, заглядывая другу в глаза. Лиам тяжело вздохнул и отвёл взгляд. -Ты можешь оставить меня в покое? Я устал, - он встаёт с кровати и, бесшумно закрыв дверь, выходит из номера. На улице было душно, вечерело. Лиам решил прогуляться. Он долго шёл куда-то, напряжённо вглядываясь в тонкую полоску горизонта, прокручивая в голове свою жизнь за последний год. Парень не знал, что с ним происходит, но эта саднящая тоска по чему-то или кому-то надоедала, обессиливала. Ему осточертела эта жизнь по расписанию, долгая разлука с близкими и, возможно, отсутствие того самого быта, о котором когда-то давно говорила Николь. Не хватало тёплых девичьих рук, искристых глаз и заливистого смеха. Не хватало разговоров по душам, тонкой шеи, постоянно краснеющей от напористых поцелуев и щетины. Лиам прошёл бы ещё столько же, если бы не наткнулся на группу людей, стоявших плотным кольцом. Он протиснулся в первый ряд. В центре воображаемой сцены очаровательная цыганка в красном платье с шуршащим подъюбником танцевала босиком на каменной мостовой, постукивая бубном в такт своим движениям. Чёрные волны волос обрамляли необыкновенной красоты лицо, чистые, лучистые глаза блестели в свете остывающего вечернего солнца. Хрупкие руки были обвешаны звонкими браслетами, огромный красный мак украшал смолистые локоны незнакомки. Она были изящна и свободна в своих движениях. Рождённая для танца, цыганка будто летала по воздуху. На алых бархатных губах играла улыбка. Лиам был околдован изящными движениями смуглой девушки. Прекрасная незнакомка сняла с пояса чёрный мешочек, и пританцовывая, пошла по кругу; люди опускали в него небольшое вознаграждение для девушки за её невообразимый танец. Лиам тоже положил пару купюр. Прохожие начали расходиться, а он будто околдованный её манящими движениями, оставался на месте. Когда кроме него одного уже никого не осталось, она заговорила: -Я не буду танцевать здесь столько, сколько тебе надо, - лукаво улыбнулась она, её голос был мягким и совсем юным. Да ей, наверное, и восемнадцати нет. - По крайне мере за бесплатно, - подмигнула она ему. -Т-ты т-такая кр-расивая, - Лиам будто разучился говорить. -Я знаю, - снова улыбнулась она, и, натянув обувь, пошла куда-то вглубь улиц. -Постой! - крикнул кареглазый, - подожди немного! Она обернулась, Лиам увидел её лицо в свете загоревшихся фонарей. Чёрные глаза, кажется, видели его насквозь, шелковая смуглая кожа просила прикосновений, а бархат губ манил соблазном мягкого поцелуя. -Можно я п-провожу тебя? Где т-ты живёшь? - заикаясь, робко спросил Лиам. Незнакомка раздалась в звонком, подобном птичьим трелям, смехе. -Мой дом везде, куда бы я не пошла! Сегодня здесь, а завтра там! - всё ещё смеясь, произнесла она. - Но мы можем просто прогуляться, - честно сказала девушка. -Как твоё имя? - начала незатейливый разговор цыганка. -Лиам, - его голос снова окреп. - А твоё? -Каце. -Прости? К.. Как? -Ка - це, - девушка снова засмеялась. - Ты такой плюшевый, Лиам. -Кац-це, - неуверенно повторил Пейн. Лиам потерял голову. Он вроде бы шёл по земле, кожей ощущал духоту улиц, дышал, но его не было здесь. Он затерялся в угольной черноте глубоких глаз Каце. Они шли долго, девушка постоянно о чём-то говорила и беспрерывно танцевала. Она могла взять руку Пейна и, подняв её вверх, покрутиться под ней вокруг своей оси. Она вообще много чего могла. Могла одним движением свести Лиама с ума, одним словом заставить его следовать за ней куда угодно и сделать что угодно. Каце была свободной: не прикованная к постоянному к жилищу, постоянным людям, она путешествовала по миру, зарабатывая танцем. Что такое быт и немытые чашки, она не знала. И, возможно, именно это больше всего привлекало, завораживало и манило его в этой странной девушке с не менее странным именем. Каце была похожа на утреннюю лесную дымку. Сказочная, немыслимая и неуловимая. Лиам на секунду себе представил, какими бы были отношения с этой диковинкой. Он представил её в фартуке, с собранными в пучок волосами, представил её округлый живот. А потом увидел тусклые глаза, неуклюжие движения и подумал, каким же нужно быть монстром, чтоб из этого чуда сделать такое домашнее недоразумение? -Тебе надо домой, - внезапно сказала Каце, когда они подошли к очередному перекрёстку. -Уже? - Лиам загрустил. - Возьми мой номер, просто позвони мне когда-нибудь. Где бы ты не была, я приеду к тебе, если попросишь. Она привстала на мысочки и потянулась к его губам. И это было лучшее из того, что когда-либо случалось с ним. Каце мгновенно растворилась в чернильной темноте улиц, но браслеты и монеты в мешочке ещё долго звенели в темноте. Как только Лиам пришёл в номер, то обнаружил, что у него пропал кошелёк. После этой встречи Лиам изменился. Ему стала нравиться жизнь в дороге и отсутствие постоянства. Ему нравилось, что в стакане больше нет второй зубной щётки, нравилась возможность заигрывать с любой свободной девушкой и жить для себя. Жизнь свела его с Каце снова через несколько лет. Она позвонила, когда была в Лондоне. Какая удача, думал Лиам. Она оказалась в том же городе, что и он, в тоже самое время. Когда он увидел её, то почувствовал преданность и вселенское обожание к этой девушке. Лиам понимал, что она единственная. Пока она плавной походкой направлялась к нему, Пейн думал о том, что единственное, что имело значение, была она. Каждый его вдох и выдох, каждое его движение было для неё. Он привёл её в свою неуютную квартиру. Коробки с вещами стояли так уже несколько месяцев, отсутствие шкафа выражалось в раскиданных по всему периметру квартиры вещах. В комнате стоял один жёсткий бархатный диван чёрного цвета, на который она бесцеремонно плюхнулась, сохраняя при этом невероятную элегантность. Каце болтала о каких-то созвездиях, когда Пейн нахальным образом решил, что имеет полное право на то, чтобы целовать её. Лиам и Каце занимались любовью на мятых рубашках Лиама, касаясь ногами холодного пола. Когда он проснулся, цыганки уже не было рядом. К тому же, у него снова пропал кошелёк. После этой - последней - встречи Лиам изменился ещё больше. Он стал жить, как чувствует. Наслаждаться каждым прожитым днём. Он, разумеется, понимал, что когда-нибудь найдёт именно ту женщину, которая станет его женой и матерью его детей. Женщину, с которой они будут поочередно выносить мусор, мыть посуду (днём - она, а вечером - он). Но сейчас всё это казалось таким далёким, почти нереальным, и поэтому он старался не думать об этом. Каце же для него останется на всю жизнь той вечно танцующей девушкой, с искрящимися глазами и полуулыбкой, застывшей на алых юных губах.