Сердца в Миннесоте

Я помню, как она сказала после нашего поцелуя у озера: «Первое, что мне в тебе понравилось, – твой акцент». Никогда не понимал, что такого американки находят в славном британском акценте, но, чёрт возьми, они просто балдели от него, и я всегда беззастенчиво этим пользовался. Пожалуй, это было второй причиной, по которой я согласился на предложение дяди Альфарда уехать в Штаты. Первой причиной была моя семейка. Собственно, она всегда была первой, иногда мне казалось, что семейство Блэков – эдакий кокон, паутина, которой опутывает тебя восьминогое чудовище, высасывая все силы. И даже если ты находишь в голенище нож и отчаянно режешь все эти липкие нити, часть их всё равно остаётся с тобой навсегда – их можно вырвать только вместе с мясом. Всё это я однажды и поведал дяде Альфарду – единственному, кто хоть как-то меня понимал. Не думаю, что дядя осознал всю драматичность паучьей метафоры (к тому же в тот вечер я вылакал немало дешёвого пойла в ист-эндских пабах), но именно тогда он и спросил, не хочу ли я уехать подальше от Лондона. – Ты помнишь Эйнсли? – спросил он. Я кивнул. Эйнсли Миллиган была миловидной американкой, с которой дядя Альфард познакомился на отдыхе лет десять назад. Он собирался жениться на ней, но, конечно, паук немедленно поднял голову и щёлкнул жвалами. Блэки были в родстве с королями, Блэки не могли допустить в свою семью разведённую янки с окраин Миннесоты. Бьюсь о заклад, ни моя дражайшая мать, ни Сигнус даже не слышали о Миннесоте. Но тут и дядя сплоховал – отступил перед этим натиском и не стал для Блэков Эдуардом Восьмым, а Эйнсли – Уоллис Симпсон*. Я не осуждал его – я вообще не люблю судить, к тому же Эйнсли оказалась достаточно мудрой женщиной, чтобы простить дядю. Они постоянно переписывались и виделись, по крайней мере, раз в год. – Она пишет, что ты мог бы приехать к ней в Вудбери. Там неплохая старшая школа, и… Дальше я не слушал. Небольшой городок, неунывающие янки, дешёвое пиво, дурацкий футбол – я уже хотел туда. Я предвкушал лицо матери, когда сообщу об этом. – Я согласен. Только я не буду обременять Эйнсли. Поживу в мотеле. – Сириус… – Конечно, в мотеле, – я подмигнул дяде. – Не думаю, что Эйнсли будет рада монстру, – я бросил взгляд на окно – там, у дома, был припаркован мой друг, напарник и брат, новенький «Харлей». *** Даже после всего, что произошло потом, я постоянно усмехался, когда вспоминал, что на первый взгляд Джеймс показался мне типичным придурком-спортсменом. В свой первый учебный день в Вудбери я прикатил к школе с опозданием. Стыдно сказать, как баба, выбирал одежду поэффектней, а потом, уже как нормальный Сириус, плюнул на это и натянул любимую футболку с «Битлами». Отрадно было думать, что у маменьки случился бы приступ, увидь она это. Здание старшей школы оказалось ничем не примечательным строением из красного кирпича. На флагштоке гордо реял звёздно-полосатый, а по ровно подстриженному зелёному газону ползал какой-то хилый парень – длинные волосы свисали на его глаза чёрными сосульками. Парень собирал разбросанные учебники. – Сев, ну что ты будешь делать?! Примерный ученик – и вдруг опоздал на любимую химию! Мистер Слизнорт тебе этого не простит, будешь отрабатывать. Довольный голос принадлежал худощавому взъерошенному брюнету в очках. Странно, подумал я, обычно как раз над очкариками и издеваются, но этот, видно, не промах, хоть наверняка просто тупой спортсмен. Вывод о спортсмене я сделал потому, что на нём была красно-золотая бейсбольная форма, а в руке – мячик, который он то и дело подбрасывал. Наконец, ползающий придурок собрал все свои книги и побежал ко входу в школу. Я глянул на часы. – У вас правда так серьёзно относятся к опозданиям? Спортсмен, наконец, заметил меня и пожал плечами. – Смотря, кто. Мистер Слизнорт – очень, но мне плевать, я всё равно отличник. – Никогда бы не сказал, – заметил я. Думал, сейчас он рявкнет что-то в ответ, но он… он лишь рассмеялся. Наверное, тогда я впервые присмотрелся к нему внимательней. – Знаю, – ответил он. – Но я…как бы это сказать… Учёба учёбой, а в удовольствиях себе не отказываю. – Отличная позиция. Он протянул мне руку. – Джеймс Поттер. – Сириус Блэк. Поттер аж закашлялся. – К-как? – Ты не ослышался, чувак. Именно Сириус. Видишь ли, у меня пришибленная семейка с идиотскими традициями. Но если кто-то посмеет что-то сказать о моём имени, мало ему не покажется. Джеймс усмехнулся. – Почему-то я в это верю. Добро пожаловать в Вудбери, Блэк. Я кивнул на школу. – А кто этот тип, который тут ползал? – О, – Джеймс прищурился, как кот на солнце. – Это Снейп. Местная… достопримечательность. Идём, я всё тебе расскажу. Теперь я вижу, какими мы тогда были: заносчивыми, эгоистичными, и как чертовски глуп был наш первый разговор. Кто бы мог подумать, что он перерастёт в дружбу, которая станет смыслом моей жизни. Кто бы мог подумать, что я пойму: я до этого и не жил. Его все любили. Кроме Снейпа, конечно, но Снейпа я тогда и за человека не считал. Любили, и было, за что. С Джеймсом мир как будто становился ярче, он заражал своей энергией и жизнелюбием всё вокруг. Локальная миннесотская эпидемия «Поттер», ураган «Джеймс» – называйте, как хотите. Он мог ночью разбудить меня, бросив камень в окно мотеля, а когда я, зевая, орал: «Пошёл на хрен, Поттер!», спокойно отвечал: «Ну ладно, тогда мы с Ремом и Питом едем в Канаду без тебя». Я матерился, вскакивал с кровати и плюхался на заднее сиденье поттеровской «Импалы-67», толкая Питера, чтобы тот подвинулся, а я смог ещё немного поспать. Мы могли прогулять в Канаде несколько учебных дней (Люпин настаивал на возвращении, но Джеймс убеждал и его), а потом всё равно сдать тест по физике у Макгонагалл на высший балл. Ему даже удалось затащить меня в команду по бейсболу. Я всё равно нихрена не понимал в правилах, но лупить битой и быстро бегать было проще простого. Повторюсь, его все любили. Неудивительно, что среди этих людей была и самая красивая девушка школы. *** Если бы кто-то спросил меня, на что я в первую очередь обратил внимание, увидев её, я бы растерялся. – Ну же, Блэк, – подначивали бы меня. – Наверняка на что-то уставился: сиськи, задница, ноги, глаза? – Да идите вы! – отмахнулся бы я. – Я и вправду не знаю. Просто, понимаете, Лили Эванс была настолько светлой девочкой, что с ней не катило вот это всё: уставился на грудь, захотелось шлёпнуть по заднице. Нет, впечатления монашки-недотроги она тоже не производила. Как бы это объяснить… Представьте, что всё, что вы любите, именно вы, то сокровенное и трепетное, что прячется глубоко, вдруг воплотилось в живом человеке из плоти и крови. Запах свежескошенной травы, зелень моря, летнее солнце, россыпь веснушек на ключицах; да, чёрт возьми, я уставился на неё тогда, я смотрел, как она обнимает Джеймса – они так хорошо смотрелись вместе. Идеальная пара. Можете не верить, но уже тогда я понял, что разрушу это. Иногда я думаю, разрушение своих и чужих жизней – единственное, на что способны Блэки. Ирония, к слову, заключалась в том, что моим проводником в ад стал сам Джеймс. Как-то в пятницу вечером он по привычке швырнул камнем в моё окно. Я высунулся: видок у Поттера был ещё тот – красный опухший нос, который он ежеминутно вытирал платком, то и дело чихая. – Джим, ты – потерянный брат Сопливуса? Почему не сказал мне, отметили бы! – Заткнись, Блэк, – проворчал он. С заложенным носом это прозвучало как «задкдись, Бдэк». – Я подхватил вирус, и ты должен мне помочь. – Заботливо укутать одеялом? Полезай в окно. Он вздохнул, благо, уже давно привык ко мне. – Я обещал Лили свозить её завтра на Кедровое озеро. Будет метеоритный дождь, она очень хотела его посмотреть. – Полезайте на крышу в Годриковой лощине. – У озера красивей. Она хотела на озеро, Сириус! – У меня дела. – Какие? Я, болван, задумался буквально на несколько секунд, но Поттеру этого хватило. – Быстро придумать не смог? Я развёл руками – дескать, делать нечего, придётся ехать. Джеймс довольно кивнул: – Держи ключи от «Импалы». – Ещё чего. Если я повезу твою благоверную, то только на своём монстре. Он давно застоялся в конюшне. *** Лили легко провела пальцами по холодному металлу руля. – Я никогда раньше не ездила на мотоциклах. – Клювокрыл не просто мотоцикл, он – мой друг. – Ты дал ему имя? Я выругался про себя. Никому ведь не говорил до этого, зачем теперь ляпнул?! Слава Леннону, хоть не покраснел. – Ну, – неохотно начал я, – в детстве читал младшему брату сказку, там был такой зверь – гиппогриф. Сильный и умеющий летать. Когда дядя подарил мне «Харлей», я проехался по ночному Лондону на полной скорости, и мне казалось, вот-вот взлечу. Тогда почему-то вспомнился тот гиппогриф из сказки. Его как раз Клювокрылом звали. Она улыбнулась: – Сириус Блэк, ты знаешь, что можешь быть удивительно милым? Знала бы она, что я хотел бы быть каким угодно для неё, но не «милым». Почему-то при этом слове мне представлялся заискивающий мудак вроде Петтигрю, которого отчего-то не гнал Джеймс, но искренне не терпел я. Я молча завёл мотоцикл и кивнул Лили – садись. *** Верите, я был абсолютно убеждён, что Эванс будет визжать – потому что даже ради неё я не собирался ползти, как черепаха, Клювокрыл был создан для полёта. Но она меня удивила – не пискнула, лишь на крутых поворотах крепче прижималась, так, что меня бросало в жар. В лучших традициях сопливых мелодрам, чтоб их! Наверное, через полчаса я почувствовал за спиной шевеление. – Ты что там творишь? – проорал я, не оборачиваясь. Она что-то ответила, я не расслышал. – Что?! – Я хочу снять шлем! – выкрикнула Лили. И, Элвисом клянусь, она сделала это. Я досчитал до десяти, чтобы не взорваться, а потом стащил и свой. Ветер тут же засвистел в ушах, а Лили зарылась в мои волосы – уверен, без всякого эдакого умысла, просто ей было хорошо со мной, а Лили Эванс никогда не скрывала своих эмоций. Ребёнок – рыжий, зеленоглазый ребёнок. До сих пор не знаю, как мы доехали до Кедрового, не попав в аварию. *** Желающих поглазеть на метеоритный дождь собралось немало, и Лили потащила меня подальше – восточный берег Кедрового озера был обрывистый, там не было пляжей, поэтому не было и людей. Сами метеориты меня не впечатлили – так уж вышло, что звёздной темы я с детства наелся. А вот Лили не отрывала глаз от неба, периодически хватая меня за руку: «Сириус, смотри же!». И я послушно смотрел. Когда представление окончилось, я собирался встать, но Лили остановила меня. – Давай ещё побудем. Я прихватила с собой немного еды, – она покопалась в рюкзаке и выудила оттуда пару сэндвичей и… бутылку вина. Я чувствовал, что должен сказать нечто вроде: «Прости, Эванс, что на этом охренительно романтическом ужине я, а не Джеймс», но не смог. Слабак Блэк. Чёртов, чёртов слабак. Злясь на самого себя, я вгрызся в сэндвич, пока Лили открывала бутылку. – Бокалов, конечно, у меня нет, – извиняющимся тоном сказала она. – Ничего, – буркнул я. – Аристократ во мне не умрёт от такого. Она спросила о моей семье – правда ли, что я в родстве с английскими королями. Правда, сказал я, перечислил ей ветвистое семейное древо – оно висело у нас в гостиной, и мать заставляла вызубрить имена всех предков наизусть. Я рассказал о придуманной кем-то из вот этих предков «славной» традиции давать детям имена звёзд. – Разве это плохо? – спросила Лили. – У тебя такое красивое имя! Тут такого ни у кого нет. – Счастливчики. Я предпочёл бы что-то попроще, например, Гарри. – Глупый ты, – она глотнула вина и передала мне бутылку. – Ты всегда можешь смотреть на свою звезду. Ты называешь мотоцикл именем волшебного существа. Ты родственник королевы, а учишься в скучном миннесотском городке. Сириус Блэк, ни с кем другим я не поехала бы сюда во время болезни Джеймса. – И не стала бы пить вино, – я кивнул. – Видишь, как я ужасно действую на людей. Ты становишься плохой девочкой, Эванс. – Ты меня недостаточно знаешь, может, я всегда была такой, – засмеялась она. И мы продолжили пить – вначале молча, потом говорили о всяких пустяках, вроде предстоящего теста у Слизнорта, планах на каникулы, сольных песнях Леннона и Маккартни и стерве Йоко… Когда Лили поцеловала меня, как сейчас помню, я как раз говорил о Ливерпуле. После этого он стал для меня любимым городом земли. У меня хватило силы воли отстраниться первым, хоть и не сразу. – Лили, мы пьяны. Она прямо смотрела на меня, не опуская голову. Тогда-то и сказала о моём акценте – нужно ведь было что-то сказать. А потом замолчала, но взгляд не отводила. Она казалась кем-то, пришедшим из глубины веков, а то и из Эдема, когда всё было простым, когда не было стыда из-за чувств и желания – Ева и Лилит в одном теле. Лили. Мы ехали домой, и она так же обнимала меня, как по пути к озеру, будто бы говоря, что ни о чём не жалеет. Я хотел в это верить. Вернувшись в пустую комнату в мотеле, я думал о том, что было бы, если бы я пригласил её остаться, как бы я мог прижимать её к кровати, целовать губы, прикрытые веки, ключицы, усыпанные веснушками. Мне казалось, я знаю её тело и душу гораздо лучше, чем Джеймс, хотя это, конечно, было не так. *** Когда в стекло стукнулся очередной камешек, я решил высказать Поттеру всё, что о нём думаю. Было, мать его, семь утра, воскресенье, а мне снилось, как я даю смачный пинок под зад кузине Белле. Было настоящим преступлением будить меня. Под окном стояла Лили. Я натянул джинсы и первую попавшуюся футболку. Здравый смысл говорил не впускать эту девчонку, но тогда нужно было изначально не впускать её в свою жизнь, а тут уж здравый смысл облажался по полной. Она вошла, окидывая взглядом мою берлогу: гору нот и самоучителей по гитаре, разбросанные мятые рубашки (хорошо, что не трусы, отметил я), пустые коробки из-под пиццы. В общем, ничего неожиданного. Кроме самой Лили в этой комнате, конечно. – Не знаю, с чего начать, – призналась она. – Сделай книксен, – неудачно пошутил я, но она улыбнулась: – «Алису» ты тоже читал брату? – Вроде того. Не помню. Просто запоминаю фразочки отовсюду. Когда мать оставляла меня под домашним арестом, я только и делал, что читал. – Люблю читать. – Я тоже. Мы помолчали. Наконец, она заговорила. И хотя я знал, что это – наш последний разговор подобного рода, я чувствовал себя счастливым. Счастливым эгоистичным кретином. – Я не шлюха, Сириус. – Ну что ты несёшь, Эванс? Я ни разу не подумал… – Помолчи, а? – у Лили порой прорывались такие стальные нотки в голосе, что хотелось тут же стать призраком или галлюцинацией. – И я люблю Джеймса. Я уже говорила, что ни с кем бы не поехала на озеро, когда он заболел. Ни с кем, кроме тебя. С тобой я другая. – А то! – Да ничего ты не понимаешь, если даже сама я разобраться не могу! – она села, скрестив ноги. Я думал о том, как хочу прикоснуться к ней. Потом она вновь заговорила, медленно, подбирая нужные слова: – Я знаю, какая жизнь будет у нас с Джеймсом. Дети, смешная лохматая собака, домашняя выпечка по воскресеньям и отпуск в Калифорнии. – Жизнь за белым заборчиком. Она кивнула: – И мне нравится это, я с детства хотела этого, Сириус. Но есть ты, и с тобой… с тобой я ничего не могу представить и предсказать. С тобой я, кажется, способна на всё: прыгнуть со скалы, проехаться на Клювокрыле, выпустив руль, да хоть станцевать голой на лужайке перед школой! – Снейп бы оценил. Лили грустно улыбнулась: – Иногда я представляю, что ты попал сюда из другого мира, Сириус. Оттуда, где детей называют звёздными именами и летают на гиппогрифах. С тобой рядом я будто часть того мира. Хорошо, что мы всё-таки оба знали: волшебства не существует, а белые заборчики и отпуск в Калифорнии – не самый худший вариант. А ещё был Джеймс – смешливый и честный старина Джеймс, которого мы оба любили. Она уходила от меня под дождём – шла через двор мотеля к своему старому голубенькому «Форду». Безумно красивая в тонком летнем платье. Если бы это была не Лили, сцена выглядела бы, как экранизация дешёвого любовного романа. Но это была Лили, а она всё умела делать настоящим. Я закрыл дверь и стал собирать чемоданы. *** Она ушла от меня ещё раз, теперь уже навсегда, через несколько лет. Вместе с Джеймсом. Тёмная история, какое-то жуткое, так и не раскрытое двойное убийство. Очнувшись после многонедельного запоя, я решил, что однажды обязательно догоню её. Их. И что-то мне подсказывает, что ждать осталось недолго. Но вначале я должен хоть раз увидеть её сына. Его зовут Гарри. *Эдуард Восьмой – король Великобритании, отрекшийся от престола ради разведённой американки Уоллис Симпсон, на брак с которой правительство страны не давало согласия.