Мы встретимся снова

Тор уже минут пятнадцать как проснулся, но глаза открывать не спешил. Голова была тяжелой, в висках неприятно пульсировало, а во рту было сухо и крайне противно. И как он умудрился так напиться? Чтобы не усугублять головную боль, он решил притворяться спящим до тех пор, пока Джейн не уйдет на пляж. Судя по производимому шуму, та намеренно собиралась настолько громко, чтобы непременно разбудить мужа и, конечно же, сразу насесть с допросом – где был ночью, с кем напился, и далее по списку. Оправдываться совсем не хотелось, хоть он и понимал, что виноват. Припереться в четыре утра и завалиться храпеть рядом с женой, обдавая смешанным перегаром – недовольство Джейн можно было понять. А потом Тор вспомнил поцелуй с Локи, и ему стало совсем дурно. Окончательно. В голову полезли глупые навязчивые мысли. Почему он это сделал? При живой супруге-красавице его неожиданно потянуло на приключение с парнем? Откуда вдруг появилось это спонтанное желание – поцеловать малознакомого человека, да еще и мужчину? Только ли дело в виски? Тор пытался проанализировать свой поступок и вдруг пришел к неутешительному выводу: с ним что-то не так. А потом в голову пришла совсем уж удручающая мысль – ведь он не помнил ничего из своего прошлого. Как он жил те годы, что теперь плотным туманом осели в его сознании? А вдруг ему в той, прошлой жизни, нравились мужчины? Ведь этого тоже исключать нельзя. Он вдруг вспомнил, как ему понравился парень-массажист, который пару раз заменял их постоянного командного массажиста. Одинсон тогда все списал на усталость, но до сих пор помнил мягкие, сильные руки парня и неконтролируемое желание, что разливалось по телу от прикосновений. Вот ужас-то. Неужели правда? Нет, он не из этих, точно нет. Ведь у него есть жена. Не то, чтобы Тор был противником однополой любви. У них в команде был один игрок, который жил с парнем и это казалось вполне нормальным. Но от себя Тор такого не ожидал. И самой неприятной мыслью, что сейчас пульсировала в страдающей голове, была мысль о том, что он скажет Локи? Существовала маленькая надежда, что тот был пьян и не помнит. Тор подумал, лучше бы он и сам ничего не помнил. Было бы легче. Одинсон вдруг представил мягкие податливые губы француза и невольно облизнулся. Что за черт? Он вскочил на постели и тут же пожалел, что не довел до конца свой план с притворным сном. – Проснулся? – сразу на высокой ноте начала Джейн. Она уже облачилась в купальник, накинула парео и буравила супруга возмущенным взглядом. – Может, расскажешь, где шлялся всю ночь? И как у тебя хватило совести завалиться в кровать? Ты чувствуешь хотя бы, как от тебя несет? Об ужасном храпе я вообще молчу! Ты же мог лечь на диване, в конце концов! Джейн стояла, подбоченясь, и ждала, видимо, ответов на свои вопросы. – В следующий раз лягу на диван, – миролюбиво прогудел Тор и виновато улыбнулся. – Следующего раза не будет! Или ты собрался испортить наш отдых? Это тот медовый месяц, что ты мне обещал? Где твоя совесть? Тор обессилено упал на подушку и прикрыл глаза. – Принеси мне воды, любимая, и таблетку от головы, пожалуйста. – Прими душ, и я жду тебя на пляже. Не придешь через пятнадцать минут, пеняй на себя, – велела Джейн, пропустив мимо ушей просьбу «умирающего». Затем, бодро развернувшись, миссис Одинсон покинула бунгало. Тор, беспрестанно постанывая, сполз с постели. Нашел в холодильнике пиво и решил, что таблетка теперь ни к чему. Поправив здоровье, принял душ и уже взбодренный, покинул бунгало. Придется идти на пляж, чтобы окончательно не расстраивать жену. Но прежде... * * * Локи проснулся от бьющего в глаза солнечного света. Не мешало бы закрыть жалюзи, но вставать было лень. Немного побаливала голова. Он лежал, уставившись в потолок, и невольно примерял на себя роль коварного соблазнителя мужчины, семейного человека, да еще и спортсмена. Время от времени Локи прикладывался к бутылке с водой, что валялась на соседней подушке, будто любимая женщина. Представлялось плохо. Весь предыдущий опыт отношений с мужчинами был настолько негативен и даже гадок, что Локи когда-то твердо для себя решил: «Только не это». Однако Дюбуа всегда твердил – если хочешь быть настоящим профессионалом в своем деле, нужно уметь переступить через себя, забыть о ложной гордости и всяческих табу. И Локи, в принципе, был с ним согласен. * * * Тогда, семь лет назад, Эжен пытался его соблазнить, но у него ничего не вышло. Локи не понравились его настойчивые поцелуи и прикосновения. Было неприятно, но терпимо. Конечно, Дюбуа мог сотворить с ним все что угодно, Локи был полностью в его власти; ослабленный после побоев, он вряд ли бы смог оказать сопротивление здоровенным детинам – охранникам Эжена. Но тот поступил с ним иначе – не стал принуждать, насиловать, ломать, превращая в покорную игрушку, за что Локи был ему благодарен по сей день. А потом, пару лет спустя, появился один старый богатый мудак, которого Дюбуа навязал ему, и отказаться Локи не мог. Если бы Эжен поручил дедулю кому-то другому, Лафейсон остался бы без заказа и без денег. Почему-то деньги имели одно нехорошее свойство – быстро заканчивались. А жить на мели Локи не привык. Со слов Эжена, дедуля был родовит, одинок и очень нуждался в общении. Разбавить одиночество благородного старца предстояло Лафейсону. Но тогда Локи и приблизительно не предполагал, какие тараканища водятся в голове престарелого барона. Лафейсон быстро втерся в доверие к старику и тот, недолго думая, предложил красивому статному юноше, оказавшемуся к тому же круглым сиротой, пожить в своем имении в качестве компаньона. Поначалу все было чинно и благородно. Они прогуливались по огромному парку, украшенному старинными скульптурами, вечерами играли в карты, шахматы и нарды. Но со временем Локи понял, что не только интеллектуальное общение интересует старого аристократа. Слишком уж похотливые взгляды он бросал на своего юного визави. И Локи понимал, что рано или поздно ему придется уступить, иначе плакали его денежки. Лафейсону повезло в одном – старый хрыч был уже ни на что не способен. Но это не мешало ему время от времени ощупывать своими морщинистыми пальцами молодое тело, часто намеренно причиняя боль, и щипать до синяков. Особенно его занимали соски – он сжимал их и выкручивал так, что Локи стонал, иногда вскрикивая от боли, и хотел просто придушить старого садиста. А тот, делая больно, внимательно вглядывался в лицо: наверное, это доставляло дедуле какое-то извращенное удовольствие. Но еще хуже Локи приходилось, когда барон, медленно расстегивая пуговицы на его рубашке, обнажая покрытое синяками тело, вдруг начинал слюняво целовать кровоподтеки на животе, боках, груди, спине. Он возил языком по измученным соскам и шептал какие-то извинения, от чего Лафейсону становилось совсем уж тошно. Лишь один раз он попросил – именно попросил, умоляюще заглядывая в глаза, – раздеться полностью, лечь на кровать и широко развести бедра. Так унизительно Локи не чувствовал себя никогда – ни до, ни после. Старик долго мял его член и мошонку, вызывая лишь болезненные ощущения. Крючковатые пальцы с силой впивались в низ живота, больно надавливали, щипали, оттягивали кожу. Потом он водил пальцами по промежности, пощипывал ягодицы, гладил, мял, проходился руками по бедрам, не забывая оставлять синяки. Локи не то, что не возбудился – к горлу подступали такие спазмы, что он готов был опорожнить желудок прямо здесь, на белоснежных простынях, до того ему было омерзительно и гадко. Он лежал, зажмурив глаза, вздрагивал и шипел от боли, чем приводил старика в неописуемый восторг. Лафейсон сжимал кулаки, унимая клокочущие в груди ярость, злость и стыд за то, что ему приходится унижаться, как самой дешевой девке с Сен-Дени. Но для себя он решил: если старый мудак причинит его телу какой-то существенный вред – он незамедлительно убьет его на месте. И плевать на деньги, будь они неладны. Но пытка длилась недолго – старику стало плохо с сердцем, видимо, такие эксперименты были уже не для него. После этого случая дедок, побаиваясь за свое здоровье, больше не просил Локи о подобном. Раздевал лишь до пояса. К счастью, это происходило не каждый день. Раз или два в неделю – но этого было достаточно, чтобы желать скорейшей смерти престарелому садисту. Лафейсон мужественно терпел, сцепив зубы, думая лишь о том, что совсем скоро у него опять появятся деньги. Мучиться пришлось совсем недолго: вскоре старик скончался, оставив юному другу, которого ранее представил своим немногочисленным приятелям как внебрачного сына, неплохое состояние. Даже Дюбуа так никогда и не узнал, что отойти на тот свет старичку помог именно «внебрачный сын». Однажды, уже после написания завещания, Локи просто накрыл подушкой морщинистое лицо старого барона. Но старикашка умер не от удушья: не выдержало сердце – то ли от испуга, то ли от великого разочарования в своем любимчике. Смерть выглядела вполне естественной. На похоронах Локи смахивал слезы, и друзья-старички ласково похлопывали по плечу и утешали «сынулю». Именно тогда Локи впервые заикнулся о том, чтобы Эжен поднял его процент. Лафейсон примчался к шефу после первых «заигрываний» дедули и, сдернув с себя рубашку, продемонстрировал синяки на теле и распухшие истерзанные соски. Дюбуа, ухмыляясь, рассматривал его тело. Даже рассмеялся. Затем подошел, ласково провел ладонью по обнаженной груди и задумчиво произнес: – Был бы моим, птенчик, ни в чем не нуждался бы. Поверь, я был бы ласков с тобой, не мучил… Но ты сам выбрал то, чем хочешь заниматься. А тут иногда приходится чем-то жертвовать. Но если ты так щепетилен... я поручу это дело Раулю. Ты ведь свободен, Локи. Не раб, не наложник. Не хочешь – не надо. – Нет, – выпалил Локи. – Я справлюсь. В конце концов, что ему станется? Старик не насиловал его, не избивал. Ему достаточно было просто прикасаться к юному телу, пусть и так грубо. Да, было противно и унизительно чувствовать себя игрушкой в чужих руках – но деньги, которые старый паук мог отсыпать последнему утешению в жизни, того стоили. Дюбуа улыбнулся. – Вот и хорошо. Ладно, малыш, получишь пятнадцать процентов. А теперь свободен, зайдешь к доктору Фурнье, он тебе какую-нибудь мазь выпишет, а то смотреть больно. – Смотреть больно? Неужели? Я тронут твоим сочувствием, – криво усмехнулся Лафейсон. – Иди, Локи, - строго сказал босс. – Это не смертельно, поверь, мне в жизни и не такое приходилось терпеть. Эжен отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Локи ушел, но теперь его согревала мысль о дополнительных пяти процентах. Те ужасные три месяца Локи старался не вспоминать, иногда даже мечтая о том, чтобы кто-нибудь ударил его по голове так, чтобы в его памяти стерлись омерзительные картины тех дней. Чтобы не помнить об этом – так же, как он не помнил ничего из своей прошлой жизни. * * * Локи встал с постели и подошел к большому зеркалу, рассматривая свое тело. Провел ладонями по груди, спускаясь к животу, пальцами прошелся по члену. Локи любил свое тело: оно было стройным, подтянутым – скорее жилистым, чем худым, – мышцы присутствовали как раз в том объеме, который и является достаточным для мужчины, чтобы не называть его качком. Локи развернулся спиной к зеркалу и посмотрел на свои ягодицы, немного поиграл мышцами – по бокам, выше ягодиц, были ямочки. Вдруг подумалось, что его задница вполне хороша для приверженцев однополой любви. – И о чем я только думаю? Наверное, в чем-то Старк был прав, - грустно сказал Локи своему отражению. – Шлюха, как есть. А потом ему стало смешно, и он показал зеркалу язык. Заниматься дальше анализом своего поведения и любованием отсыпанными природой прелестями ему не позволил тихий, довольно робкий стук в дверь. Наверное, горничная, решил Локи и, накинув черный шелковый халат длиной чуть выше колен, поспешил к двери. Но вопреки ожиданиям, на пороге стоял Тор. – Привет, я на минутку, можно? – смущенно сказал Одинсон, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь войти. – Заходи, – радостно сказал Локи и широко улыбнулся, будто ждал этого визита всю жизнь. «Не помнит», – решил Тор. «Пришел извиняться», – подумал Локи. – Я... это... – Одинсон нерешительно переступил порог. – Ты не голоден? Я тут собирался заказать еду в номер, присоединишься? – весело журчал Локи, подходя к телефону. – Пиво будешь? Возьми сам в холодильнике. А я тут хочу немного вещи прибрать, а то разбросал вчера... Но Тор не двинулся с места. Он стоял и глазел на молодого француза, который порхал по комнате в шелковом халатике, то и дело небрежно поправляя изящными пальцами непослушные черные пряди, что падали на лицо. – Я позже зайду, – выдавил из себя Тор. – Подожди, – Локи подошел и встал напротив, посмотрел снизу вверх – Тор был на полголовы выше, – и вдруг сказал: – Я не хочу, чтобы ты извинялся или смущался. Все в порядке. «Все же помнит», – понял Тор. «Полезть целоваться сейчас, или это будет уже слишком?» – соображал Локи, вглядываясь в яркие голубые глаза. – Ты не обиделся? Я боялся, что... – начал было Тор. – Обещай, что не ударишь? – вдруг сказал Локи и, стремительно схватив Тора одной рукой за шею, а вторую положив на затылок, сжав волосы, впился в губы ошалевшего Одинсона. От такой лобовой атаки ноги бывшего квотербека подкосились, и он невольно оперся спиной о стену. А потом разум затопило лишь понимание того, что он хочет, невероятно хочет целовать этого человека, хочет проникать языком в его рот, облизывать белоснежные зубы, сталкиваясь с его проворным языком, чуть прикусывая, ласкать его губы, откликаясь на поцелуй – настойчивый, жаркий, сумасшедший. Он обнял Локи, прижал к себе, целуя в ответ. И еще Тор понял, что ему абсолютно все равно – мужчина перед ним или женщина. – Это месть, – хрипло прошептал Локи, еле оторвавшись от губ Тора, и посмотрел на него зелеными глазищами, на дне которых плясали озорные огоньки. – Жестоко с твоей стороны, – улыбнулся Тор и ощутил, как вдруг свободно, легко ему стало. Будто сбросил с себя непосильную ношу. – Ты, оказывается, мстительный? А почему ты решил, что я тебя ударю? – Ну, мало ли, это же так... – Локи старательно подбирал слово, – необычно для женатого человека. – Ой! – глаза Тора вдруг расширились, будто от ужаса. – Меня же ждут на пляже, а я тут... – Заходи вечерком, жертва отдыха, выпьем, поболтаем, – весело подмигнул Локи, отпуская Тора. Тот с сожалением разжал объятия, выпуская из рук шелк халата, который теперь топорщился над талией Лафейсона волнами, выбившись из-под пояса. – Обязательно зайду, – ответил Тор, нехотя покидая бунгало и с трудом отрывая взгляд от слегка припухших губ Локи. Одинсон шел по горячему песку, жмурясь от слепящего солнца. Сейчас он чувствовал то, чего не испытывал уже давно – по всему телу бегали мурашки, где-то внутри, в районе груди и живота, что-то щекотало, перекатывалось теплыми волнами, заставляло сердце биться чаще, разгоняя жаркую кровь, оседая тяжестью внизу. «Это невозможно, – думал Тор. – Как такое может происходить со мной? Я закрутил курортный роман, да не с кем-нибудь, а с парнем... Невероятно... Это неправильно как-то...» Но перед глазами снова и снова возникал черноволосый француз, сверкая зелеными очами и очаровательно улыбаясь. Так просто и понятно было с ним, так легко, непринужденно, будто он знал этого человека всю свою жизнь. И от этих мыслей на душе становилось спокойно и так приятно… – Я уж было подумала, ты умер, – вырвал из мечтаний голос Джейн. Та привстала на шезлонге, сняла с лица широкополую шляпу и внимательно посмотрела на подошедшего супруга. - Ты в порядке, Тор? - Я купаться, - быстро сказал Одинсон, с досадой ощутив, что в плавках становится тесно. Он развернулся спиной к жене, чтобы та ненароком не заметила, и стащил джинсовые шорты. Надо же, как распалило его от мыслей о Локи. – Вода прохладная, – пожаловалась Джейн. – Может, пойдем к бассейну? – Мне прохладная вода сейчас очень кстати, – пробубнил Тор, не зная, расслышала жена или нет, и, сорвавшись с места, побежал к воде. С наслаждением окунувшись, помахал рукой Джейн. - Иди купаться, вода отличная! Та лишь поджала губы и опять вытянулась на шезлонге, прикрыв лицо шляпой. * * * Локи с облегчением понял, что ему вовсе не было противно целоваться с Тором – даже наоборот, очень понравилось. Одинсон был хорош собой, обаятелен, страстен и одновременно нежен. А еще в его объятиях Локи чувствовал себя как-то уютно, спокойно, надежно. Лафейсон был весьма доволен тем, что все же решился на этот шаг – полез целоваться и в итоге не пожалел. Хотя риск получить пару затрещин от Тора все же был. Но Локи всегда рисковал, иначе жизнь давно бы уже выбросила его куда-нибудь на задворки. Вдохновившись первой победой, Локи решил не терять времени даром. Подкрепившись доставленным в номер завтраком, плеснув в стакан немного виски, он прикурил сигарету и уселся, поджав под себя ноги, на широкой кровати. Придвинув к себе ноутбук, забил в интернет-поисковик нужную фразу, набирая которую сам невольно покраснел и устыдился. Но теория в таком вопросе не помешает. Раньше он не интересовался этой стороной жизни, а вот теперь пришло время. ___________________________________ Улица Сен-Дени (rue Saint-Denis) — улица красных фонарей в Париже.