Цветок на руке

Хитонари медленно брел по пляжу, посматривая по сторонам. В последнее время Акане приобрел привычку уходить в одиночку к морю, устраиваться на песке и, закрыв глаза, слушать звук накатывающих на берег волн. Возвращаясь и не находя напарника дома, Хитонари шел за ним. Не для того, чтобы вернуть, а просто из страха — совершенно иррационального страха потерять его. Причиной были те долгие полтора года реабилитации Акане. Это Хитонари понимал. Иррациональность же заключалась в том, что все то время, пока они были порознь, беспокойства Хитонари не чувствовал, просто знал, что Акане вернется. Не может не вернуться. И вот теперь, когда они снова вместе, вдруг возник этот страх. Дурацкое беспокойство, опасение, что Акане унесут волны, что он раствориться в песке, утекая сквозь пальцы, как вода и мелкие песчинки. Хитонари всегда находил Акане, чувствуя напарника и зная, где он, как это обычно бывало на площадке. Вот и сейчас он пришел туда, где на песке лежала знакомая фигура. Кремового цвета свободная футболка и широкие штаны чуть трепал ветер, то присыпая их песком, то наоборот, стряхивая его с ткани. С прядями чуть более длинных, чем запомнилось Хитонари волос, ветерок обращался нежнее, словно перебирая их своими потоками. Одна прядь скользнула по лицу, огладив щеку, а другая на секунду упала на лоб, мазнула по коже, и взметнулась вверх, чтобы на этот раз переплестись с остальными, зачесанными ветром назад. Глаза Акане были закрыты, лицо расслаблено, но не похоже, чтобы он спал. Если бы Хитонари попросили подобрать подходящий эпитет, он назвал бы это выражение лица одухотворенным. Не насмешливо-веселым, как обычно, не серьезным и собранным, как на площадке, не полным внутренней боли, как после аварии. Нет, лежавший на песке Акане сильнее всего походил на достигшего нирваны бодхисатву. Перед ним хотелось опуститься на колени и просто смотреть, не отрываясь. И Хитонари так и поступил. Кроме непривычного для себя выражения лица, Акане более ничем не походил на божество. Обычный парень, разлегшийся на песочке. Задравшаяся футболка оставляла обнаженным живот, одна штанина завернута, другая свободно болтается, на откинутой чуть в сторону руке мелком нарисован красный цветок. Мелок валялся тут же, рядом, но это Хитонари отметил боковым зрением, не отрываясь, глядя на цветок. Странный выбор рисунка для парня. Акане любил украшения, но более агрессивные — тяжелые перстни с черепами, металлические подвески с той же тематикой, широкие с заклепками браслеты, похожие на ремни, но... цветок?.. Видеть его было так же непривычно, как и нынешнее выражение на лице Тачибаны. Словно перед Хитонари был другой – незнакомый ему – Акане. И все же, несмотря на это, странный цветок не был Хитонари неприятен. Наоборот, он притягивал взгляд. Парень медленно, словно завороженный, протянул руку и коснулся кончиками пальцев узора. Замер, ощущая под мягкими подушечками чуть шершавую от мела поверхность, а затем еще медленнее, чем раньше, повел пальцы вверх и вправо, следуя рисунку. Хитонари представил, как завершив круг, двинется дальше, продолжая вычерчивать красную линию на теле Акане. Вверх по руке, от плеча к шее, от подбородка к губам, покрыв их красной охрой. По щеке ко лбу и обратно, но уже по другой стороне лица и половине тела. Вернувшись к шее, он спустится вниз: по груди к животу, оттуда к паху. Представляя путь своих пальцев, рисующих на теле Акане, Хитонари чувствовал растущее возбуждение. Он хотел сделать это с Акане прямо сейчас, оставить на нем свои следы, соединить их двоих этой красной нитью. Пальцы Хитонари почти закончили обводить цветок, добравшись до запястья, и желание продолжить заполнило его, но тут он вдруг ощутил неровное, рваное биение пульса под кожей. Лицо Акане по-прежнему выглядело нечеловечески спокойным, но сердце выдавало его возбуждение. От пальцев Хитонари, от его желания, стремления сделать Акане своим навсегда, казавшийся еще секунду назад незнакомым, тот разом стал самим собой. И осознания этого Хитонари оказалось достаточно — он выдохнул, освобождаясь от преследовавшего его страха и, склонившись, запечатлел поцелуй на самой сердцевине цветка. Бившееся под ним сердце, как и прежде, принадлежало ему.