Десять букв

После ухода Эрика Чарльз перестает любить свой дом, перестает возвращаться домой пораньше, перестает вообще вспоминать об этом здании, потому что больно. Чарльз не привык к боли настолько, насколько к ней привык Леншерр. Чарльз старается избегать ее, потому что у него есть мозг и потому что ему это по-настоящему неприятно. Чарльз адекватен, умен, здоров. Чарльза не мучают вечные головные боли, разрывающие виски и заставляющие крепко зажмуривать глаза. Его не мучают ночные кошмары, в которых умирает его мать или умирает он сам по разным, совершенно разным обстоятельствам. Его не мучает чувство униженного, угнетенного человека с порядковым номером, высеченным на предплечье. Ему, казалось бы, не на что жаловаться в этой жизни: у него есть те, о которых он может и любит заботиться, у него есть крыша над головой, а именно огромный дом, которым он бы рад поделиться с кем-нибудь, да вот только никому не нужно. Все ведь стали такими гордыми и самодостаточными. Например, Эрик Леншерр. Первое время он напрочь отказывался жить в этом особняке. Он жаловался на все, придумывал отговорки, которые раз за разом становились все более глупее и нелепее, он пытался находиться в этих стенах как можно меньше времени, но все это огромное пространство успевало напиться его запахом, его мыслями, его чувствами. Его словами, движениями, улыбками. Абсолютно все в этом особняке пропитано Леншерром от начала и до конца. И поэтому Чарльзу, не привыкшему к боли, действительно больно после его ухода. Каждая комната, каждый коридор и каждая стена шепчут ему о том, что еще совсем недавно здесь проходил Эрик. Во всей своей неповторимой красоте, уверенности, идеальности. Этот шепот выедает Ксавье изнутри. Он постоянно слышит смех Эрика, сохраненный кухонными стенами и мягкими диванами в гостиной. Он постоянно видит улыбку Эрика, отсвечивающую сквозь стеклянные дверцы трельяжей и шкафов и появляющуюся в зеркальном отражении, когда Чарльз пытается взглянуть на себя. И поэтому Ксавье решает завешать практически все зеркала. Это лицо мозолит ему глаза, причиняет боль, заставляет лишние и ненужные мысли лезть в голову. Это лицо начинает сниться ему, и с этих самых пор под глазами Ксавье красуются темные синяки от недосыпов. Лучше не спать совсем, решает он, чем переживать эту пулю в позвоночнике раз за разом. Спальня Эрика – это другая, абсолютно невыносимая тема. Сначала Чарльз запирает ее на ключ и, твердо решив выкинуть этот самый ключ к чертовой матери, бросает его в стену, чтобы через пару дней поднять с того же самого места и открыть им деревянную дверь. Чарльз, конечно, силен физически и морально, но не настолько, чтобы лишить себя последней возможности находиться рядом с Эриком. После своего ухода он оставил здесь почти все свои вещи, и Чарльз, кажется, начинает любить прикасаться ко всему собственными руками гораздо больше, чем получать информацию о чем-либо исключительно невербальным способом. Чарльз трогает его водолазки, ремни, брюки. Чарльз еле удерживает растущее внутри желание надеть на себя что-нибудь, чтобы разгуливать в этом по огромному и такому пустому без Эрика дому, но остальные его сожители вряд ли бы поняли и оценили это действо. Чарльз так и представляет этот нелепый разговор: - Что на тебе надето? Водолазка Эрика? Почему, Чарльз? - Потому что моя тоска выходит за пределы возможного понимания, и я страдаю, ведь никто из вас никогда не сможет его заменить. Чарльз не привык быть грубым, и поэтому водолазки он бережно достает и складывает обратно, потому что верит, что когда-то они еще понадобятся своему обладателю. Иногда Чарльз просиживает в спальне весь вечер и засыпает прямо на его постели. Накрывается одеялом с головы до ног, стремясь спастись от этой невыносимой и надломленной реальности с помощью куска ткани. Хорошо, что он хотя бы додумывается запереть дверь, когда заходит внутрь просторной комнаты. После ухода Эрика Чарльз терпит некоторое время, а потом начинает пить, забрасывает себя, забрасывает этот ложный, ненастоящий мир. Чарльз учится скалиться и пьяно смеяться. Чарльз пьет виски, глотая его из горла, иногда забывая даже налить в стакан. Чарльз не привык к пустоте внутри, но эту пустоту он пытается заполнить всем на свете, что только попадается ему под руку. Чарльз настолько не привык к жизни без нужного ему человека, что порой он почти серьезно собирается выйти на связь с Эриком, чтобы попытаться внушить в его ненормальную голову несколько простых слов из десяти букв. «Будь со мной». Ксавье смеется, когда эта мысль впервые приходит ему в голову. Смеется не оттого, что не подумал об этом раньше, нет, он смеется, потому что это кажется абсолютно нормальным и адекватным. Это кажется ему разумным, черт подери, выбором. Очередным неплохим шансом на то, чтобы попытаться все вернуть. Но на трезвую голову Чарльз все еще адекватен и иногда ненавидит себя за навязчивые и глупые идеи. Когда он открывает входную дверь, пустое пространство горечью дышит ему в лицо. Чарльз делает шаг, но не может сделать следующий, потому что живущая здесь тоска, въевшаяся во все, во что только можно въестся, сразу же сковывает его по рукам и ногам. Чарльзу хочется упасть на ледяной пол и закрыть глаза, лишь бы только не видеть этой притворной наполненности мебелью и украшениями. Чарльз же знает, что всюду в этом огромном доме теперь одни пропасти, затягивающие в себя и уносящие куда-то, где почему-то совершенно не становится лучше. Чарльз переезжает в комнату Эрика, кладет собственные вещи рядом с его аккуратно сложенными вещами и застывает каждый раз, когда открывает ящик, чтобы достать майку или футболку. Вещи Эрика почему-то до сих пор пахнут его запахом, хотя за столько времени он, конечно же, должен был выветриться. На самом деле, Чарльз живет здесь, потому что только в этом месте остался этот невероятный запах. Весь остальной особняк пахнет лишь отчаянием и затхлостью, которые Ксавье больше не может спокойно переносить. Он, конечно же, до сих пор морально и физически сильный, но все-таки никто не говорил ему, что без Эрика будет настолько трудно. Чарльз смотрит в потолок, укутавшись в эриково одеяло, и пытается сосредоточиться на чем-нибудь, кроме плавящего мозг желания проникнуть в его голову и услышать хотя бы одно четко произнесенное им слово. Но Ксавье настолько не приучен к боли, что сдается слишком быстро, со всей своей надеждой на ответ посылая в его голову эти самые три слова. Ксавье чувствует, как что-то окончательно ломается у него внутри, когда слышит задушенный горем – он уверен в этом – голос, тоже произносящий пару слов из десяти букв в ответ. Чарльз кутается еще сильнее, зажмуривает глаза от пронзившей его виски невыносимой боли и сворачивается калачиком, обхватывая собственные колени. А после этого слезно жалеет, что не может стереть себе память, потому что он бы с радостью стер из нее это горькое: «Оставь меня». Чарльз знает, что на эту просьбу у него абсолютно точно не хватит сил.