Эмпирей

      Впервые с момента приезда Реборна в Намимори пошел дождь. В комнате Натсуме окна почти не закрывались, ведь было душно, да и прятаться ему было не от кого. Киллера эта привычка ученика безумно раздражала. Как можно быть столь безалаберным? Да и в целом, аркобалено привык осторожничать, хоть и старался этого не показывать, а потому молчал, пытался привыкнуть к условиям, в которые его загнали обязательства перед Вонголой. Черт бы ее побрал, вообще-то.       Подоконник и стоящий возле него стол были залиты водой, створка окна раскачивалась, а легкий тюль мокрой тряпкой свисал с карниза, пачкая мягкий светлый ковер. Тетрадям и ноутбуку, что мирно покоились на этом самом столе, определенно пришел конец. Как подобного удавалось избежать раньше, оставалось только догадываться. Натсуме, слишком вымотанный ночными разборками с его «недо-учителем», крепко спал, не думая обращать свое королевское внимание на такую мелочь как непогода, а вот Реборн проснулся не в лучших чувствах, разумеется. Киллер мирового класса выругался на итальянском, совершенно не таясь, и откинулся обратно на своем гамаке, закрывая глаза в безуспешной попытке вернуться в объятия морфея. Минут через тридцать это бесполезное занятие ему надоело и, мысленно прикидывая во всех красках, как именно он с утреца отыграется на несносном мальчишке, Реборн с обреченным вздохом встал.       С самого начала все в доме семьи Савада аркобалено не нравилось, все настораживало. Это непонятное беспокойство нервировало обычно уравновешенного киллера, словно колокольчик над ухом. Его ученик был и таким, как его описывал Емицу, и не таким одновременно. Потенциал определенно был, воспитание приложится, но за свой век, а век у аркобалено был не маленький, Реборн научился видеть людей насквозь. Видеть, кем они были, кем являются и кем станут тоже. И ошибался он крайне редко. Натсуме был Небом, сильным, жестоким, требующим внимания и уважения. Однажды этот ребенок, несомненно, станет хорошим лидером, но он никогда не научится брать на себя ответственность в достаточной мере. Возможно, за хранителей, возможно, за отряд. Но многотысячная Вонгола сейчас как никогда раньше нуждалась в заботливом и понимающем человеке, что с легкой руки поведет за собой толпы, не силой, а умом и обаянием. Реборн знал: Натсуме – это ошибка, которую он пока не в силах исправить.       С другой стороны, его брат настораживал не меньше. Тсунаеши - простачок, никчемный мальчишка, прозрачный, как стеклышко, настолько, что невольно задумываешься об иллюзии. Своему чутью Реборн доверял, а вот этому Тсуне определенно нет. Проблема была в том, что младенец как бы и видел мальчика насквозь, как бы и просчитывал, но спроси его: - Кто этот человек? Кем он был и кем станет? – ответа бы не последовало. Его просто нет. Реборн не знает. И это даже пугало.       Аркобалено был влиятельным человеком в Вонголе, авторитетным, но не привык оспаривать принятые Девятым решения. По заключениям, сделанным в раннем детстве братьев, Натсуме признали одним из главных кандидатов на место Десятого. Реборн же видел в Тсунаеши пламя, тот даже не пытался его скрывать. Возможно ли, что он не подозревал о собственных способностях? Старшему ничего о мафии не рассказывали, в дела семьи не посвящали, а значит, пламя в близнеце пробудилось само, находя выходы в немыслимых карих глазах Савады. Его пламя куда больше нравилось Реборну, нежели пламя Натсуме. Пламя Тсуны, неосознанно, как думал Реборн, успокаивало всех вокруг, гармонировало со всеми и благодаря тому, сам того не понимая, он становился в центре любого общества, в котором находился. Натсуме, хотя и был весьма независим, самодостаточен и силен, едва-ли когда-нибудь станет на такое способен. Киллер это точно знал.       Пропажа сна синоним появления аппетита. Реборн со вздохом посмотрел на часы, что показывали половину пятого утра и отправился на кухню. Нана должна была еще спать. Сейчас слишком рано готовить, даже по меркам домохозяйки-наседки, в которую ее превратили. Проклятому было ее даже немного жаль, многое эта женщина натворила, но такого никто не заслуживает. Нет ничего хуже, чем потерять себя, Реборн знал это, как никто другой.       Спустившись по лестнице не спеша и пройдя гостиную, киллер с удивлением отметил, что на кухне горит свет. До рассвета еще оставалось приличное количество времени, так что это точно лампа. Остановившись возле косяка, Реборн с интересом и немалым удивлением уставился на бодрствующего в такую рань, коим оказался Тсунаеши. Парень, одетый в мягкие домашние штаны и майку, пританцовывал по кухне в такт музыке, довольно громко игравшей из его же наушников. Вполголоса подпевая мелодии, возможно на пике эмоций от хорошей песни, Тсуна покрутился на месте на одной ноге, выполняя танцевальное па, при этом даже не расплескав содержимого турки, которую держал за длинную деревянную ручку. Киллер с интересом отметил жилистые руки практически ребенка, его выступающие ключицы и длинную шею. Если приглядеться, то Савада красив, как и все члены этой семьи в принципе. Профи не мог не отметить, насколько развита мускулатура, сколько грации в, казалось бы, невесомом теле. И как только такую комплекцию этому Тсунаеши удавалось скрывать, для Реборна осталось загадкой. Атмосфера на кухне царила умиротворенная, и довольно долго решая, уйти ли или же дать о себе знать, аркобалено решил все же остаться.       И лишь только после окончательно принятого решения он заметил, что полностью скрыл свое присутствие. Он с шоком осознал, что сработал механизм, призванный защищать его, оберегать и в случае экстренном или же при серьезной угрозе скрыть от всего мира. Но чтобы этот рефлекс вызвал мальчишка? Быть не может.       Приложив немало усилий, чтобы полностью расслабиться и не казаться угрожающим, Реборн шумно выдохнул. Тсунаеши тут же обернулся, хотя и услышать что-либо в наушниках просто физически не мог. Реакция позабавила. Савада сбился с ритма мелодии, запнулся нога об ногу и со своим типичным уже «хиии» повалился на пол, не забыв предварительно аккуратно пристроить турку на плите. - Ррееборн. Ой, прости, я тебя не заметил! - мальчик очень натурально покраснел. А вот в глазах читалось беспокойство. – В это время на кухне никого не бывает. - И тебя быть не должно вообще-то, – киллер с интересом наблюдал за тем, как Тсуна растерянно чешет нос и встает с пола, пытаясь, наверно, что-либо придумать в ответ. – У тебя кофе убежит сейчас. - Ой, черт. – Совсем не в своем стиле выругался Савада, бешено пытаясь соображать. Не говорить же киллеру что после злополучного сна с поляной полночи код писал, а потом и вовсе решил не ложиться. – Эм, Реборн, может, будешь кофе? Младенец принюхался, задумался и, решив, что хуже не будет, кивнул в ответ. Тсуна ловко разлил по чашкам напиток, достал из недр шкафчика рулетик с вишней и пристроил его на столе. - Угощайся. – Савада уселся за стол и приложился к напитку, блаженно жмурясь. - Так почему ты не спишь? – Не найдя темы для разговора немного выбитый из колеи Реборн, решил вернуться к старой. - Я, ну как сказать… Понимаешь, эта непогода не дала мне нормально уснуть, кошмары снятся. Да и под утро ты бы все равно разбудил. – А что, почти правда! И пускай сегодня не кошмары, но не говорить же ему об Иллюзионисте. - Я тебя не бужу. – Нахмурился киллер, почувствовав фальшь. - Ты будишь Натсуме. Взрывами, током, водой, да чем угодно - результат один. Куча шума, криков и в итоге весь дом на ногах. – Небрежно отмахнулся этот несносный мальчишка. – Реборн… ты выглядишь обеспокоенно, все в порядке?       Подобный вопрос застал киллера врасплох. Ему казалось, что он-то уж отлично управляет своими эмоциями. И уж кто-кто, а сопляк малолетний точно не мог ничего заподозрить. Обдумывая это, Реборн сделал глоток из белой чашечки, позволяя себе вольность блаженно зажмурится. Кофе был превосходный. Тсуна терпеливо ждал ответа, не торопя киллера, а может, ему было просто все равно. - Тебе показалось. – Реборн сказал это таким тоном, который не потерпит возражений. – Но знаешь, твой брат бывает невыносим. - Ты это мне говоришь? – Тсуна пренебрежительно фыркнул, забавно сморщив при этом нос, - Я с ним всю жизнь под одной крышей. - Не очень-то вы близки, как для близнецов. – Аркобалено скрыл взгляд под шляпой, став нечитаемым. – Кто же виноват? Ты? Он? - Никто. – Тсуна ответил сразу, не задумываясь ни на секунду. Но после выдержал паузу, словно ища силы, чтобы продолжить. – Отец всегда любил Натсуме больше. Точнее так: он всегда любил только его. Я для него пустое место, он жалеет о факте моего существования и всем видом это показывает. Знаешь ли, неприятно. Даже больно. Это… сложно. Натсуме чувствовал отношение отца и с самого детства, желая ему угодить, подражал его поведению. Если отец бил меня, Натсуме считал, что ему тоже можно. Он… не то чтобы был в этом виноват, но разумеется это нас отдалило. Натсу горячий, обжигающий и жестокий. Быть с ним - все равно, что прыгнуть в костер. Я не хочу, да и незачем.       Разговор принял странный оборот. Тсуна и сам не понимал, с чего это вдруг разоткровенничался. И пусть сказано было далеко не все, но куда больше, чем он мог себе позволить. Однако тревожно на душе не стало, а потому Савада продолжил спокойно сидеть, не смотря на своего собеседника. - Но ты любишь его, не так ли. - Реборн сказал это с усмешкой. Невероятно, но с каждой секундой этот ребенок нравился ему все больше. Ну надо же, «костер». – Он тебя, считай, предал, за что же ты его любишь? - Натсу - мой младший брат, – обреченно выдохнул Тсу, – и семья. Я, по правде, не верю в семейные узы между родственниками, как во что-то непреложное. Семья – это куда больше, нежели одинаковые ДНК. Отец мне не семья. А Натсу… Натсу, мне думается, нужна помощь. И рано или поздно он сам ее попросит. Извини, Реборн, я, пожалуй, пойду. Если захочешь кофе - обращайся.       Мальчишка приветливо улыбнулся и удалился с кухни даже слишком поспешно. Еще долго Реборн осмысливал сказанное Тсуной. Все вроде было предельно просто, но в общую картину не вписывалось. Не в ту, что мысленно видел перед собой аркобалено. Конечно о том, что Тсуна осведомлен о мафии, силен и умен, киллер не догадывался, но и в простачка-неумеху больше не верил. Точно он знал только одно: Емицу навсегда потерял старшего сына.       А Тсунаеши до самого утра проигрывал в памяти разговор, силясь понять, почему же сказал так много лишнего. К семи он благополучно заснул.