А помнишь день, когда я умер?

Холодно... Невыносимо холодно. Даже чересчур холодно для весны. Сейчас бы лечь куда-нибудь на еще не стаявший сугроб и заснуть вечным сном. Хотя от этого не будет никакой пользы. Знаю - пробовал. Сердобольная старушка сначала было решила, что я пьян в зюзю, а потом уже догадалась, что я трезв и, о Боже, еще жив! Чтоб тебе икалось... Зубы нещадно стучат от холодного ветра, забирающегося под легкую кожаную куртку и рубашку. Надеюсь, что после долгих часов гуляния на морозе я все-таки схлопочу что-нибудь летальное и сдохну наконец. В идеале бы, конечно, мозг отморозить... Ведь именно из-за моей способности думать я попал в такую передрягу, из которой выбраться смогу только через свой труп. В буквальном смысле. Я слишком слаб, чтобы сейчас как-то барахтаться. А смотреть на то, как вся моя жизнь, все мои достижения катятся к чертям неумолимо медленно, будто стараясь причинить мне как можно больше боли, я не хочу. Как будто кому-то нравится смотреть на мою деградацию. Я, наверно, похож на маленького подопытного зверька... Мои друзья... Нет, те трое близких мне по духу людей из сотни подхалимов, все эти три года повторяют мне - "человеку никогда не дается больше, чем он в состоянии вынести". Я не могу. Натерпелся достаточно! Жизнь и так прилично испинала меня ногами. Каждый удар не столько силен, сколько точен. Удар - и море забирает мою семью. Еще удар - и язвительные сплетни разрушают мою личную жизнь. Снова удар - и я уже готов стоять на паперти и просить милостыню. Опять удар - и я становлюсь для мира назойливой мухой, которую не мешало бы прихлопнуть поскорее, чтобы не шумела. Но вот последний удар никто делать не хочет. Впрочем ладно, я уже не так горд, как раньше, могу и сам. Но нет! - муха, убивающая себя мухоловкой - это же нонсенс! Или же ангел-хранитель наконец-то опомнился и начал заниматься мной капитально. Чувствую, как все внутри клокочет от ярости и ядовитого отчаяния. Почти лечу в городской парк и с разбегу плюхаюсь на скамейку. Это издевательство. Что, ЧТО мне нужно сделать, чтобы прекратить все это?! Бессильно вою, закрыв лицо руками. Безумно хочется разодрать свою грудь руками и выковырять оттуда все подчистую, разбросав вокруг себя, упиваться собственной болью и безумием. - Ну и дурак, - констатирует и без того известный факт чей-то спокойный голос справа. Отнимаю руки от лица и поднимаю отекшие глаза на соседа по скамейке. В глаза бросается красный цвет волос. Он даже моложе, чем я, в руках самая заурядная желтая пресса. - Я убью тебя, если хочешь. За просто так, бесплатно, по доброте душевной, - ровно произносит он, даже не взглянув на меня. Иронично усмехаюсь. Да что может мне сделать этот бедный мальчишка? Разве что только я задохнусь от смеха. - Ты слишком долго оборачивался назад, слишком много жалел себя и сидел на месте. Самое время перейти на новый уровень. Я убью тебя. Желание смеяться резко куда-то пропадает... По позвоночнику пробегает неприятная и пугающая дрожь. Паренек медленно вытягивает в мою сторону худую руку, касаясь ледяным пальцем моего лба. - Потом спасибо мне скажешь. Громыхает выстрел. С глухим стуком тело падает на тротуар. Впрочем, лежит оно недолго - уже на следующее утро его увозят в морг. * * * Целых пять лет прошло, а все тот же красноволосый парень сидит на той самой лавке, которую уже пять лет обходят стороной все гуляющие в парке. Ближе к закату на ту же лавку садится хорошо и дорого одетый мужчина, достает сигарету и привычно хлопает себя по карманам в поисках зажигалки. Мальчишка, не отвлекаясь от чтения, протягивает соседу зажигалку. Мужчина медленно затягивается. С минуту они молчат... - Наверно, я должен сказать тебе спасибо. - Ну, раз ты так говоришь, то надо. - Спасибо. Снова задумчивая пауза. - И все же кто ты такой? - Неважно. Мужчина докуривает и уходит. Мальчишка досиживает до заката, а затем ловко складывает газету. На губах Смерти играет легкая детская улыбка. И с этой улыбкой на спокойном лице Смерть исчезает в ночи, оставив после себя легкий запах металла. На его месте остается лишь коряво нацарапанная записка на помятом клочке газетной бумаги. "Я помню день, когда ты умер".