gas pedal

Джонин молчит, он не знает, что можно ответить на это дурацкое «почему». В голове черная дыра вытягивает все здравомыслие, больше похоже на отходняк от наркоза, ко всему сверху — кости тянет, словно молотком по ним стучали долго и методично. Оно и не особо удивительно: его вдавливает в сиденье так сильно, что руками сложно пошевелить. — Я знаю, о чем ты думаешь, ты... ты всегда уходишь от ответов вот так, думаешь, легче просто проигнорировать? — Чанёль перекладывает руки на руле, сильнее вдавливая педаль газа — прямо в пол, от чего их заметно дергает в какой-то там раз; Джонин сбился со счета, сколько раз этот мудак пытался его убить таким образом. Джонин снова не отвечает, лишь хватается за ремень безопасности и натягивает его на себя; дергает резко, прямым попаданием защелкивает в фиксаторе и тяжело сглатывает, продолжая смотреть вперед. Не замечает уже размытой дороги по бокам и впереди, люминесценции огней, смазывающихся в две сплошные по бокам. — Ты чувствуешь это? Моя тачка трахает тебя, мое безумие, она чувствует его, она чувствует и делает все за меня… — Заткнись, хватит, — хочется закрыть уши руками, да вот только все равно не получается: Чанёль дергает руль, виляя на дороге, словно мелкая рыбешка посреди асфальтовой реки. — Скажи, ты о чем-нибудь жалеешь? Что бы ты хотел сделать перед смертью? — его голос хрипит от возбуждения; Джонин кидает взгляд на его профиль, замечая капли пота на лбу. Чанёль откидывается на спинку и отпускает педаль газа, переключая с пятой скорости на шестую — еще на шаг ближе к бездне. — Начистить тебе рожу, придурок, — сплевывает Джонин, царапая пальцами обивку. — Ответ неверный. Чанёль отпускает руль, поднимая руки к плечам, отпускает и педаль, а сам смотрит вперед широко открытыми глазами, где навстречу грузовик несется на полной. Джонин даже не слышит его сигнала из-за сердца в груди, которое, кажется, и вовсе остановилось. — Нет, нет, Чанёль, не надо, не делай, — одними губами говорит он, протягивая руку к рулю и придерживая его. Боится до чертиков сделать хоть одно резкое движение — машина запросто перевернется. — Давай освободимся, освободимся от всего. Освободимся от самих себя, — бездумно говорит он, опуская руку на колено Джонина. Тот ничего не замечает вокруг, потому что фары грузовика ослепляют, заставляют сердце стучать, как сумасшедшее, а еще он пытается вырулить машину на свою полосу, чтобы спокойно проехать. Машина не едет, она плывет, потому что Чанёль даже не думает дальше продолжать вдавливать педаль газа. — Ты боишься? — тихо спрашивает он, поднимая руку и проводя ладонью по щеке Джонина. — Просто не бойся, мы вместе, сейчас… — Остановись. Сейчас, прошу, Чанёль. Просто остановись. Джонин относительно облегченно плюхается на свое сидение, когда Чанёль хватается за руль и выдавливает сцепление — пятая скорость, толчок, четвертая, снова толчок. И правда трахает, — горько усмехается он, поворачиваясь к окну, где становятся видны деревья, и даже мост в нескольких сотнях метрах впереди. — Ты знаешь, люди… как какая-то бесполезная хуйня, — Чанёль тормозит слишком резко, отчего сам же едва ли не впечатывается в руль, обхватывая его сильнее. Джонин не хочет и не собирается слушать его дальше. Пытается отстегнуть ремень как можно быстрее, в результате чего просто дергает его лишние четыре раза, шипит, но отстегивает и вылезает из машины, вздыхая полной грудью, и со всей силы захлопывает дверь. Холодный воздух разъедает легкие. Чанёль вылезает следом, обходит машину в пару шагов, и хватается за Джонина, решившего, что сам он доберется до города гораздо безопасным образом. Ночью. Как же. — Оставь, — Джонин дергает рукой, поворачиваясь резко, отчего волосы падают на глаза, прилипая к вискам мокрым. — Оставь меня! Ненавижу… Джонин уже сбился со счета, сколько раз за этот ебаный вечер Чанёль успел ему все нервы вытрепать. Рывок слишком резкий — Джонин не удерживает равновесия и падает в его объятия, чувствуя руки на своей спине. Чанёль сжимает пальцами кожу куртки, будто пытается впиться, разодрать, оставить следы. Примерно такие же, как и на сердце. — Повтори, — выходит очень хрипло, грозно и пугающе. Джонин молчит, боится пальцем пошевелить, когда по шее проводят пальцами, а затем ухватываются за волосы на затылке. — Еще раз, повтори. Джонин нервно хмыкает, обхватывая его за талию, приближается к лицу, не смотря на тянущую за волосы руку, выдыхает на ухо Чанёлю, касаясь его губами: — ненавижу тебя… Конечная остановка, четыре нуля на табло бомбы, законченный обратный отсчет — Чанёль тянет за волосы сильнее и со всей силы бьет по скуле кулаком, отчего Джонина заносит в сторону и он падает на одно колено. Камни впиваются, дерут кожу и на руке, об которую тот успевает опереться, удерживая равновесие. — Ты знаешь, что у тебя самый дерьмовый характер, который только может быть у людей? Чертов кретин, — сплевывает он, хватая за грудки куртки и поднимая к себе. — Что же про тебя? — Джонин не может сдержать улыбки, правда зря он это — Чанёль снова бьет его, только на этот раз попадает по носу. — Сука… Ты чуть не грохнул нас на этой блядской дороге, в своей гребаной консервной банке! — Знаешь, я ведь собирался. Только из-за твоей просьбы, жалкой чересчур, не стал, понимаешь? — Чанёль хватает его за руку, но не рассчитывает и получает локтем в живот, из-за чего сгибается пополам. — Тебя мало будет переехать на твоей же машине, — Джонин хватает его за шею и толкает на асфальт перед машиной. Фары светят в глаза, ослепляют. Чанёль поднимается медленно, не помогает себе даже руками, свесив их, словно он кукла тряпичная. Его лица не видно, лишь волосы кроваво красные светятся, словно пламя. Джонин стирает рукавом кровь с носа, шмыгает достаточно громко, потому что машина не рычит, тишина вокруг почти мертвая. — Эй, — Чанёль делает пару шагов вперед, задирая голову вверх, — ты и правда меня ненавидишь? Джонин теряется от этого вопроса: жар в теле не спадает, несмотря на холод, который малость поздновато отрезвляет, заставляя почувствовать боль в колене и горячие царапины на ладонях. Чанёль подходит вплотную, смотрит не в глаза, а прямо внутрь. Еще чуть-чуть и точно вгрызется в глотку, словно зверь дикий, а потом оставит умирать на пыльном асфальте в кромешной тьме, пнув напоследок. — Ненавидишь? — выдыхает в губы, обжигая своим дыханием и раздражая кожу над губой. — Ненавижу, — тихо отвечает Джонин, делая рывок вперед и целуя, сильно сминая его губы, — даже не можешь представить, как. Чанёль обхватывает его, проводит ладонями по напряженной спине, и целует теперь сам, грубо и одними губами, сухо и пробуя на вкус кровь чужую. Джонин сжимает пальцами его бока и умудряется не споткнуться, когда тот тянет его к машине и с грохотом заваливает на капот. Свет фар остается позади, и лицо Джонина расплывается в глазах, пока зрение фокусируется. Чанёль наваливается сверху и снова целует, упираясь руками по бокам и кусая губы; чередует укусы со смазанными движениями языка и сбившимся дыханием. Вжимается сильнее и отрывается от губ, упираясь лбом о лоб Джонина. — Теперь все, — выдыхает он, сглатывает тяжело и смотрит в глаза, моргая часто-часто. Джонин уговаривает себя сесть обратно в машину, старается не смотреть на Чанёля и сразу пристегивает ремень безопасности, поднося руку к губам и кусая палец. Чанёль трогается с места резко, вдавливая педаль газа, набирает скорость, и все кажется до одури похожим, как дежа-вю или прыжок во времени. Все возвращается в начало круга, с которого все началось. Гребаный цикл. — Завтра только попробуй приехать, — говорит Джонин, откидывая голову назад. — Приеду в любом случае.