***
Ннойтора видел Праматерь всего один раз. В тот день, когда отдал глаз за великую силу. Кто же знал, что «великая сила» приносит лишь горе, разочарование и трепет вечного ожидания, то угасающий, то вновь воскресающий в прогнившем за века сердце? — Зачем ты здесь, воин? — Я хочу стать сильнее. Узнать главную тайну. — Ты слишком глуп, мой мальчик. И слишком молод. Уходи скорее. Я не заключаю сделок с детьми. — Я не ребёнок. Я слишком многое потерял, чтобы оказаться здесь. — Что ты знаешь о потерях? — Достаточно, чтобы требовать. — Смешно и самонадеянно. Пожалуй, мне стоит покарать тебя единственным верным способом — дать тебе то, чего ты так страстно желаешь, глупец. Он услышал женский смех, а затем жуткая боль пронзила всё его существо. Выжгла. Уничтожила. И, точно собравшись в невидимый шар, заскользила по телу. Потом на мгновение утихла и разлилась вновь — ещё жарче — поглощая лицо. Лишая зрения. Насмехаясь и даря… Очнувшись, Ннойтора обнаружил, что лежит на чём-то твёрдом, скорее всего, это был камень. Прямо перед ним искрилось в голубоватых лучах неведомого светила огромное озеро. Женщина сидела спиной к Ннойторе, бордовый плащ покрывал её плечи, длинные тёмные волосы, по-видимому перекинутые вперёд, падали на руки тяжёлой волной. Она совсем не походила на Праматерь или Судьбу, скорее на уставшую от долгого путешествия странницу. Джируга прислушался к себе и понял, что боль прошла. Она испарилась вместе с его глазом. Так странно… — Что ты сделала со мной? — Подарила единственную истинную силу. Как ты и просил, мальчик. Но он не чувствовал никаких изменений. Только пустота, такая привычная, неожиданно показалась горькой, чужой. Она разъедала, как когда-то в той, другой жизни, о которой он помнил ничтожно мало. — Зачем тебе мой глаз? Она взмахнула рукой, и стены пещеры осветились тем же мерным сиянием, что и озеро. Ннойтора вздрогнул, увидев ряды, состоящие из сотен, тысяч, миллионов глаз. Карие, зелёные, чёрные, синие… Они были материалом этой дьявольской пещеры и будто одновременно смотрели за её пределы и прямо — в таинственное озеро. — Ты наказан, мой мальчик. Но, возможно, наказан слишком жестоко, — в голосе женщины ему послышалось сочувствие, почти жалость. Тогда он смог признаться в том, что она, конечно, и так знала: — Я ничего не понимаю. — Как и я, но у каждого своя чаша. Она повернулась к нему, и Джируга невольно отступил. Длинная чёрная чёлка стоявшей перед ним женщины не скрывала глаз, как могло показаться поначалу. Их просто не было. И заметив его растерянность, Судьба снова рассмеялась. Но как-то приглушённо, будто хотела заплакать, но не могла. Будто после всего, прошедшего и грядущего, остался только смех. Ничего, кроме смеха. Она подошла к нему совсем близко и поцеловала в лоб. Прокляла и благословила, чтобы оставить навсегда. Судьба, как оказалось, худшая из матерей.***
Ннойтора нащупал в перекинутом через плечо мешке орехи и, осмотревшись, присел у старого дуба. Вероятно, они с ним были ровесниками. Жаль, спросить не у кого. Первый — покровитель животных, но не растений, хотя мог бы, наверное, взять их на себя ещё тогда. В самом начале. День их воцарения казался Пятому чем-то туманным и очень далёким. Впрочем, так и было. Прислонившись к могучему, но медленно — неотвратимо — умирающему дереву, Джируга поджидал свою вечную собеседницу. Павшая богиня — ещё одно звено в бесконечном замысле неведомого Творца, навсегда покинувшего этот мир. Ннойтора знал, что легенды племени Чан насчёт сотворения земли и неба — глупые сказки, осколки истины, но не более того. Мир был создан иначе. Великий Творец встретил Любовь и, соединившись с ней браком, выковал мир из их чувств и надежд. В этом мире родилась Судьба. Красивейшая и умнейшая она не желала мира. Только знания. Поиски Истины заводили её всё дальше и дальше, пока Судьба не поняла, что Истина кроется в Любви. Тогда она решила, что для познания Истины Любовь должна быть уничтожена, обращена в миллиарды блестящих звёзд. Судьба была одержима этой идеей. Долгие годы она боролась с собой, но однажды, когда Творец отлучился в один из своих миров, не выдержала и рассказала матери о своей печали. Любовь не могла перенести страданий единственной дочери. Она выполнила её просьбу, и Судьба обрела великое знание. Истина была открыта ей. Подавленный безмерным горем Творец проклял дочь. В наказание он оставил её в мире, где всё предрешено, лишив зрения. И теперь Судьба несёт свой крест, периодически даруя знание в обмен на ту же плату. Но люди, духи и боги слишком слабы для того, чтобы познать Истину. И лишь крохи открываются им, ведь ничто не соизмеримо с Первой жертвой.***
Ннойтора знал, что этот мир проклят. Он, пожалуй, слишком многое знал. Только молчал об этом. Всегда. Сначала, потому что верил, что сможет изменить вечный цикл, сотворить новое предание. И суждено Богам потерять власть и быть пойманными в сети хитрецов из их же племени. Трое братьев предадут Вторых владельцев мира, чтобы явились Третьи. Третьих будет десять. Подчиняясь первому из предателей, они получат власть, но лишь один узрит Истину. И будет мир жить под их правлением, пока Воин не свергнет Милосердие. И много веков после этого пройдёт. Павшая будет ждать Избранного. Его приведёт к ней Единственная, которая сумеет преодолеть великую иллюзию. Втроём они освободят Старых, и свершится битва. Кровь зальёт небеса и землю. Два воина сойдутся в поле, чтобы померк Молодой пред Старым, и два Знания скрестили шпаги.***
Как только Джируга стал богом войны, он решил, что достаточно не свергать Милосердную. Но тогда он не знал Нелл. Проклятую, святую, неизменную Нелл. Она держалась в стороне, и никто до конца не понимал, почему женщина-воительница вошла в свиту бога-предателя. Ннойтора называл её «лицемеркой». А Неллиэль завораживала его. Лишала сил. Делала уязвимым. Он сражался с ней, мечтая убить. Ведь если убить её, пророчество тоже потеряет смысл, но Нелл была слишком сильной. А его чувства к ней — слишком горькими. Запутанными. Пугающими даже его, бога войны. Если бы она покорилась ему, всё могло бы быть иначе. Он говорил ей об этом, почти просил. И ненавидел, когда она отказывала, не понимая. Кривила губы. Жалела. Не было ничего хуже этой склизкой, лживой жалости. Не было ничего желаннее избавления. Он сам обрёк себя на неминуемую гибель под клинком Зараки. Кажется, вместе с собою он обрёк и остальных, но эти божества, сотканные из одиночества и пустоты, всё равно никогда не жили по-настоящему. И Ннойтора не жил. Без Неллиэль.***
Ему потребовалось триста лет, чтобы признать, что он скучает. И в тайне от тех, кого это никогда не волновало, Ннойтора отыскал Павшую. Милосердную. Вечную. Нелл стала ребёнком, когда потеряла значительную часть силы. Джируга не знал, изменится ли это когда-нибудь. Незнание было приятным. Он приходил к ней иногда. Приносил орехи или сладости. Гостинцы от одного духа — другому. Это казалось забавным. Сегодня, как и всегда, Нелл села совсем рядом, не опасаясь Санта-Терезы, задумчиво провела по её лезвию и, конечно, не поранилась. Богиня всё-таки. Нелл беззаботно болтала о том, что видела сегодня, вчера и двести лет тому назад. Она всегда любила говорить. Ннойтора слушал, понимая, что тогда ему просто не хватило мужества признать её превосходство. Впрочем, он и сейчас не смог бы сделать это. Никогда, пожалуй. Он сполз на землю, прижался к холодной глине спиной и облегчённо вздохнул, почувствовав, как бьётся тяжёлое, изъеденное смертью сердце Вечной Кормилицы. Нелл легла рядом, но её звук не успокоил, а напугал. — Ничего не бойся, — Ннойтора провёл по её волосам. — Нелл стлашно, — покачала она головой, давая понять, что он её не утешил. Конечно, куда ему. — Я принёс тебе орехов. — Как и всегда, — девочка улыбнулась. — Как и всегда, — повторил Джируга. Прошлое, настоящее, грядущее сплетались перед ним в причудливую картину. Зная всё, он был беспомощен. И сейчас, пройдя тысячи дорог, казался себе ещё более глупым, чем в тот день, когда обрёк себя на эту странную жизнь. Ненависть давно истлела, не оставив ему ничего, кроме пепла. И надежды всё изменить не было. И веры в собственные силы. Были только звёзды на выжженном небе, о которых он знал больше, чем положено, уснувшая под боком, ничего не подозревающая Нелл, и знамение смерти в бескрайней темноте — кривая улыбка Зараки, поднимающего клинок.***
Ннойтора и сам уснул. Бог ярости. Бог войны. Он был слишком пуст для всего этого и слишком полон для того, чтобы забыть о земле, презреть её. Земля давала ему временное пристанище, возможность отдохнуть и что-то очень важное, но вслух не называемое. И новый Бог, занявший место того, кому было суждено вернуться, не знал, что в эту ночь в одной из дальних хижин племени Чан в муках рожала женщина, ясноглазая жена лекаря. Человека, которого односельчане с глубоким уважением и неизменно шепотом, называли богом медицины. …Где-то на краю вселенной Судьба улыбнулась, предвещая свободу.