Моя взяла

Роджерс, вжавшись в стену, скользил обезумевшим взглядом по комнате, тихо шипя и прижимая искалеченную руку к груди, а во второй - здоровой - сжимая рукоять небольшого топорика, острое лезвие которого еще неиспачканно свежей кровью, отражало блеклый свет торшера. - Не трогай меня, гребанный ублюдок! - Тоби жмурится, сильнее вжимаясь в стену, будто хочет слиться с ней воедино, безрассудно размахивая топором - он понимает, что все это лишь вымысел, лишь глупый плод его больного воображение, но, увы, искалеченная кисть руки своей тупой болью немилосердно напоминает о том, что все это - реальность и бежать некуда. Лицо его покойного папаши настолько близко, что Тикки ощущает зловонное дыхание на своих щеках, продолжая жмурится, не желая видеть осклабившуюся пасть с полусгнившими зубами и пустые провалы-глазницы, где некогда были глаза живого человека, наполненные лихорадочным блеском перед желанием жить. Роджерс в ужасе понимает, что выбор у него отнюдь не велик - идти по тонкой прочерченной линии между границей здравого рассудка, мысленно отгоняя до боли реальное лицо своего отца, как дурное наваждение или с головой кануть в пышущее жаром безумие, переступая через самого себя. Тоби мечется на месте, не зная какое из двух зол ему выбрать, отчего-то не решаясь нанести решающий удар. Его руки, словно налились свинцом, повиснув вдоль туловища, безвольными плетями. Тикки сильнее жмурит глаза, вырисовывая в своем воображение тот момент, когда он переборет своё отвращение и свой страх и и голова его отца слетит с его гниющей шеи. Роджарс охает от неожиданности, беспомощно раскинув руки, когда тяжелая увесистая рука, покрытая чем-то слизким со всей силы хватает его за шею, вжимая в стену. - Сучонок! - угрожающе шипит ему в лицо мертвец, обдавая лицо Тоби удушающей вонью и буровя его лицо взглядом пустых глазниц. Угрожающие интонации его голоса постепенно превращаются в какое-то неразборчивое клокотание, не теряя своей аббревиатуры в виде угрожающего шипение-кряхтения и устрашающего лязганья полу беззубой челюстью, с остатками человеческой плоти между почерневших зубов. Тикки кивает, не заметно от взора покойника немного сгибая здоровую руку в локте, сжимая рукоять топора крепче, готовый нанести точный удар. Если быть честным, а Тоби некому было врать, то отец приходил к нему уже не впервой. И каждый его визит Роджерс, будто впадал в жалкое подобие летаргического сна, тем самым заставляя своё сознание метаться между прозрачными планками-ограждениями между реальности и вымыслом, безумием и здравым рассудком. Их прошлая встреча состоялась две недели назад так же нежданно и негаданно, как и сегодняшняя. Хотя, тот визит его покойного отца, Роджерс мог в этом поклясться, прошел более-менее спокойно, не предвещая ничего грандиозного: они просто обменялись парочкой незначительной фраз, отец гаркнул на него для приличия, а после растворился в воздухе, вернее его оболочка растворилась в воздухе. Все было нормально, не считая, конечно, того, что он вообще заявляется к Тикки с завидной регулярностью. Тоби делает резкий выпад вперед и пользуясь замешательством своего покойного папаши, чьи руки стискивают его шею, будто тиски, взмахивает топором, со свистом рассекая завонявшийся воздух. Удар. Покойник храпит, отступая от Тикки на несколько шагов, ощущая, как остро наточенное лезвие топора вгрызлось в его шею, подобно озверевшему псу, преодолевая препятствие в виде активно гниющее кожи, усердно поедаемую обжорливыми личинками, перемалывая практически растворившиеся хрящи и сухожилия, добираясь до шейного позвонка. Комнату оглашает неправдоподобно громкий хруст и Роджерс с упоительным чувством собственного триумфа безучастно наблюдает за тем, как голова покойника слетает с его плеч, фонтанируя кровью, пачкая стены грязно-багровыми брызгами и ошметками плоти, налипшими на стенах. Вот и всё. Роджерс переводит дыхание, вытирая тыльной стороной ладони лицо от соленых капелек пота, разжимая пальцы и вздрагиваю от оглушающего лязганья топора о деревянный пол, который он выпустил из рук по ненадобности. Ноги подкашиваются и он, абсолютно против своей воли, медленно оседает на пол, тяжело дыша, будто под гипнозом продолжая таращится на обезглавленное тело, ничком валявшееся у его ног, а еще, словно завороженный наблюдать, как из под этой туши медленно вытекает что-то черное, напоминающее Тоби смолу или разбавленную черную краску. Косой луч луны врывается в комнату через разбитое окно, слабо освещая ее своим серебристы светом, намеренно напоминая о том, что произошло в ней несколько минут назад. Тикки, окончательно придя в себя, с трудом поднимается на ноги, после пережитого шока, ему дается это нелегко. Окинув обезглавленную тушу презрительным взглядом, цедит сквозь зубы, выплевывая каждое слово, наслаждаясь волнительным чувством победы: - Ты ведь всегда говорил, что естественный отбор превыше всего. Побеждает сильнейший, ведь так? Значит, моя взяла.