Линией крови

      В лужах отражается серое небо. Кажется: не вода это, а останки старого города, тронутые ржавчиной. Мария легко ступает, и отражение её тяжелой юбки и закат красят лужи пурпуром. Кажется: не вода это, а кровь. Кровь, которой захлебнулся проклятый степью город. Кровь, как вечная спутница Алых Хозяек.       Но Мария ещё не Хозяйка, а время Даниила ещё не пришло, и сегодня их спутник - молчание. Тяжкое, вязкое, осязаемое, жмущее две человеческие фигуры у подножия Многогранника в плотное кольцо невысказанных слов и безумных признаний. И все они – не его. У Даниила не находится слов. Сам себе не признается, как отчаянно желает быть частью её города. Для него сегодня нет столицы, нет танатики, нет смысла ни в чём, кроме её прохладной руки и затуманенных глаз.       За спиной Марии Страшная Нина, а на ладони – судьба нового города. Она сомнёт любого на своём пути, но своё предназначение - никогда. Хочет рассказать самой себе, что оно в тягость, рассказать ему, что тотчас сбежала бы с ним в столицу. И пусть горят Многогранник, и новый, ещё не родившийся город, и её на мгновение одинокое сердце в его руках. Но плеча мягко касается грозная мать, и Мария молчит. Сегодня в их молчании больше слов о любви, чем в самых страстных признаниях.       Людям дóлжно прощаться на вокзале. Людям правильно прощаться на вокзале. Про них и для них есть слово «должно», но нет слова «правильно». Они стоят на площади Моста, между двумя надгробиями старого порядка – Горнами и Собором. Горны пусты и почти целы, они скалятся тёмными окнами на влюблённых. Они – память жертве Каиных своим Хозяйкам, они – памятник их любви.       От Собора осталась лишь часть стены, и сердце Бакалавра пропускает один удар. Прости меня, Ева. И Мария ликует. Смотри на нас, Ева.       У Даниила букет бордовых степных цветов и тишина, горькая, как воздух в степи поздней осенью. Слов не нашлось раньше, теперь же и искать бессмысленно. Он думает о том, что цветы похожи на брызги подземной крови, и неловким жестом протягивает букет. Мария помнит: она то птица в клетке, то утопающий в болоте чужого разума. Сознание туманится, и ей вдруг хочется знать, кто взял цветы: она или Нина? И так должно быть. Должно, но неправильно.       Даниил смывает кровь с рук, но не спешит к пациенту. Кровь на сероватой раковине расцветает диковинным цветком и бесцеремонно возвращает его в Город. К колодцу в доме Младшего Влада, к распростёртому на камне телу Евы, к раскрытой девушке без сердца, к Марии.       Есть врачебная практика, есть пациенты, есть влияние, есть медицинские публикации и даже небольшой учебник для младших курсов, есть дом, даже невеста есть. По крайней мере, она так хочет думать.       Нет танатики, нет эпидемий и упражнений разуму и сердцу, нет Марии. Она перестала отвечать на письма несколько лет назад. Забыла? Умерла? Растворилась в Нине? Даниил не знает, что хуже. Но никогда не спросит у Бураха, который исправно отвечает на письма. Потому что боится знать.       В каждом конверте сушеный цветок из того букета. Осталось ещё семь, но она больше не ответит. Вечерами он перебирает конверты, и тёмные лепестки каплями крови рассыпаются по его рукам и жёлтой бумаге.