Нечисть

Кап. Кап. Кап. Будто бы крыша течёт или ещё что. Было бы, в общем-то, неудивительно: дом этот не просто старый, а почти даже древний, доски вполне могли прогнить, да и дождь накануне был действительно сильный. Водяные струи лупили по дому с такой злостью, будто, и правда, хотели его прибить к земле, в тёмном небе непрерывно гремело, а деревья чуть ли не с корнями вырывал разыгравшийся ураган, завывавший всю ночь с неизменным торжеством вырвавшегося на свободу дикого зверя. Кап. Кап-кап-кап. Кап. А сейчас уже совсем тихо, от вчерашней бури не осталось и следа. Небо всё ещё тёмное, но это от того, что только-только рассвело. Тучи неохотно разошлись по каким-то своим загадочным делам, оставив промокший до последней травинки лес отдыхать в покое и тишине. Только в доме что-то капает, почти неслышно, кто другой бы, пожалуй, и не заметил. Кап-кап. Ну, а Занзас-то прекрасно всё слышит. И ещё Занзас знает, что на самом деле в его доме всегда сухо, какой бы ливень ни бушевал снаружи. Он знает, что у него в доме ничего и никогда не протекает. А значит, с крышей всё в порядке. Значит, сегодня снова будет весёлое утро. Кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап. Занзас без единого звука поднимается из обитого красным бархатом кресла, в котором просидел всю ночь. Всё так же беззвучно выходит из комнаты. Спускается по лестнице, остановившись на последних ступенях, и прислушивается: не улизнул ли предрассветный гость? Кап. Кап. Кап. Ага, не улизнул. Всё ещё тут, сучёныш. Подтверждают это теперь и другие неосторожные звуки: негодующе шипит огонь в камине на наглого вторженца, шелестят тихо страницами перелистываемые этим самым вторженцем книги, ворчливо поскрипывают иногда половицы. И это при том, что гость его осторожен, так осторожен, что его присутствие бы ничто не выдавало, если бы – если бы это был обычный дом. Это же дом Занзаса, дом, который хорошо знает своего хозяина, а потому всегда предупреждает его о незваных гостях. Которых, в общем-то, сюда и мешком золота не заманишь. Разве что, кроме вот этого конкретного упрямца, что приходит сюда каждый раз, как вор, но ведёт себя – как хозяин. Дом, похоже, растерян. Были времена, когда сюда случайно забредали заблудившиеся путники, пока хозяин дома спал у себя наверху, и тогда дом выполнял свою работу на отлично – скрипел всем своим нехитрым деревянным существом, громко хлопал окнами и дверьми, возмущённо гудел сквозняками. Зачастую Занзасу даже просыпаться не приходилось: перепуганные людишки сами убегали подальше от «проклятого места», и больше никогда не возвращались, тем более, что найти обратную дорогу сюда в этой лесной глуши было практически невозможно. Бывали, конечно, храбрецы, что решались остаться на ночь, но этих Занзас устранял сам. Однако сейчас дом только шелестит неуверенно, будто бы и сам не знает уже, такой ли уж этот гость нежеланный. А может, тот просто подкупил его своей наглостью – всё-таки, возвращаться вот так раз разом туда, откуда так настойчиво выпроваживают, рискнёт далеко не каждый. Кап. Занзас заходит в гостиную. Там никого нет. Другой бы подумал: показалось, наверное. Но таким фокусом Занзаса не провести. Он на мгновение снова замирает, слушая такое раздражающее капанье. А потом делает нескольких быстрых шагов. Уверенно вскидывает руку. И – ловит чьи-то мокрые длинные волосы, с которых и падают на пол предательские капли воды. Тянет на себя, ухмыляется довольно: попался, паршивец. - А ну быстро отпустил, гад! – шипит на него обладатель мокрых волос и стряхивает, наконец, свою чёртову невидимость. Скуало всё так же не изменяет своим привычкам. Скалит неестественно-острые зубы, больше похожие на лезвия, пытается пробуравить его взглядом, явно готовясь вот-вот полезть в драку. На полностью обнажённом бледном теле сверкают в оранжевых отсветах огня капли воды. Как всегда, не удосужился даже здесь на себя что-нибудь набросить, да и зачем ему одежда – водяному-то? - Сейчас, - хмыкает Занзас в ответ и сжимает волосы крепче. – Обязательно отпущу. Потом догоню и ещё раз отпущу, для верности. Я сейчас тебя так отпущу, что к своему болоту ты обратно уже сможешь только доползти. Какого хрена ты опять ко мне вломился? Вломился – это, вообще-то, сильно сказано. Ни одного замка этот проныра не сломал, да у Занзаса и замков-то нет. Скуало просто приходит спокойно, когда ему вздумается – дверь-то всегда практически нараспашку. Обычно он не слишком досаждает. Живёт себе в озере по соседству, питается сдуру решившими искупаться в обманчиво-прозрачной водичке путешественниками и не высовывается особо, разве что насылает порой грозы и ливни совершенно не вовремя, вот как прошлой ночью, но с этим уже ничего не поделаешь. А иногда уходит по ручьям и подземным водам ближе к человеческим поселениям и подолгу засиживается в тамошних реках, чтобы добычи про запас набрать. С Занзасом, который тоже охотится на людей, но исключительно на суше, он не часто пересекается, и его, наверное, как соседа вполне можно бы было терпеть. Если бы не одно «но». - Да, конечно, а ты как будто сам не знаешь, идиот чёртов!!! Отдай мне то, что я хочу, сам, и я больше никогда не приду в этот твой убогий сарай! «Но» это заключается в том, что Скуало – невыносимо, раздражающе упрямый. И с тех пор, как Занзас нашёл и поместил у себя в доме в качестве трофея меч какого-то легендарного Императора, который якобы может подчинять себе целые армии нечисти – с тех пор Скуало так и приходит к нему регулярно, и каждый раз с одними и теми же требованиями: он утверждает, что меч был найден Занзасом на берегу озера, а значит – на его территории, и значит – владеть им должен только водяной. Зачем ему этот кусок железа, Занзас не знает. Он сам трофеем не пользуется и почти о нём не помнит, выдвигаться в короли нечисти ему ни к чему – иначе не оберётся потом хлопот со всякими отбросами, вот как этот, что сейчас стоит перед ним, в буквальном смысле сверкая задницей. Да и сам Скуало, похоже, не стремится к власти. А вот нет же, приходит, упрямец, вот уже сколько времени, рыщет в его доме, словно бы специально ищет приключений на свою голую… Ну да, мысли Занзаса уже что-то слишком часто возвращаются к тому, на что именно ищет приключений этот недоумок. - Я уже говорил, что я своего не отдаю. Катись отсюда, пока я добрый. Занзас-то, конечно, не то чтобы добрый сегодня – да и никогда. Только ведь и Скуало его угрозы никогда не слушает, всегда поступает по-своему. Сейчас, например, негодующе рычит – и вдруг вцепляется в его плечо острыми, как бритва, зубами, вонзая их так глубоко, будто хочет оторвать весь плечевой сустав разом. А Занзасу того и надо. Это – сигнал к началу настоящего веселья. Зубы водяного намертво застревают в вязкой чёрной субстанции, которой окутывается плечо Занзаса, не доходя даже до кожи. Скуало вскидывает на него злой взгляд исподлобья, пытается оттолкнуть на этот раз когтями. Занзас с ухмылкой наблюдает, как серебристые когти тоже увязают в чернильной тьме, смотрит, как смешно теперь Скуало дёргается, пытаясь освободиться. И думает: ну какой из него, к чёрту, водяной, с такими-то зубами и когтями, с такими-то хищными замашками? - Что такое? – спрашивает он глумливо. – Неужели застрял? Как нехорошо. Давай помогу. С этими словами он резко, в полную силу бьёт его кулаком под дых, одновременно отпуская намотанные на кулак волосы. Скуало отлетает, согнувшись, но тут же рычит ещё громче и бросается в атаку снова, нацелившись на горло. Пожалуй, это он зря. Ему бы драться в родной для него среде, в озере или на болотах, а здесь – здесь ведь враждебная территория, здесь его скорость и ловкость фактически бесполезны. Занзас со смешком ловит его в кокон живой темноты и некоторое время наблюдает за тем, как тот забавно трепыхается, будто пойманная в сеть рыбёшка. Рыбёшка, ага. С зубами и когтями, способными мигом разделать человеческую тушку средних размеров. Занзасу смешно. Занзасу весело. И Занзас думает вскользь: как бы поцеловать этого упыря и не разодрать себе совсем уж рот об его пираньи зубы? Поэтому он ударом ноги с разворота опрокидывает водяного на пол. Наклоняется, вновь наматывает на руку всё никак не желающие сохнуть длинные волосы. Тащит за собой скрученного по ногам и по рукам Скуало, который извивается яростно и покрывает его какими-то витиеватыми древними ругательствами так громко, что окна в старом доме начинают дрожать. Пока что дом стоически терпит, но как бы предупреждает – слишком долго его лучше не испытывать. Он всё-таки действительно старый, хоть и преданный своему хозяину. Занзасу, впрочем, тоже очень быстро надоедает такой шум. Он привык жить в тишине и покое, и только Скуало постоянно нарушает эту его привычку. И теперь приходится как следует долбануть того глупой башкой об стену – но гадёныш только орёт ещё громче, да так, что уши закладывает, и всё не оставляет попыток пнуть (ноги пришлось-таки освободить). Вот ведь уёбище, честное слово. Зато вот раздевать его уже не надо, и то плюс. Занзас ставит его на четвереньки и одним мысленным усилием заставляет клубок липкой тьмы, опутывающий запястья водяного, надёжно закрепить его руки на стене. Тот выгибает блестящую от воды спину, шипит, как дикий кот, дёргается всем телом. Зрелище ужасно завораживающее, особенно учитывая, что тощая задница при всех этих манипуляциях так и ходит ходуном. Так, что можно от души приложить по этой заднице ладонью, любуясь быстро исчезающим красным следом. Скуало матерится безостановочно – и где только привычку эту подцепил, интересно? Наверное, у туристов, которые в этот лес заезжают. Так же, как и Занзас. Чему только не научишься у этой говорящей добычи. - А ну живо отпустил меня, грёбаный извращенец!!! – Скуало упорно пытается его попеременно то пнуть, то укусить побольнее, изворачиваясь, как какой-нибудь акробат. – Тебе прошлого раза не хватило?! Чтоб тебя! Поймай себе чью-нибудь самку в лесу и с ней трахайся!!! Я за мечом пришёл!!! Занзас думает: а вот хватит ли у этого придурка смелости пальцы ему отгрызть, если сунуть их ему в рот? Да уж наверное, отгрызёт, сука такая, и не подавится ведь, а зубы-то и правда слишком острые. Ну, сам тогда виноват, значит. Занзас не тратит слишком много времени, чтобы его подготовить. Ничего похожего на смазку под рукой нет, зато есть многочисленные капли воды на упругих ягодицах, а это тоже вполне ничего. Сойдёт, по крайней мере. Когда Занзас начинает грубо проталкиваться членом между узких бёдер, Скуало превышает, кажется, уже все допустимые пределы громкости. И вдруг резко, напряжённо затихает, снова выгибая спину и закусив губу. Вот и правильно, вот и молодец, а то у Занзаса уже, откровенно говоря, едва ли уши в трубочку не сворачиваются от его ора. За то, что он щадит пока его барабанные перепонки, Занзас даже готов его наградить. Одна его горячая ладонь слегка царапает выступающие рёбра водяного, пальцы другой смыкаются на члене его невольного любовника. Белая спина перед его глазами то напряжённо замирает под неестественным углом, то непрерывно выгибается волнами, и это почти что гипнотизирует. Так и хочется укусить гладкую кожу под лопаткой, хочется пройтись кусачими поцелуями по всем позвонкам, и Занзас не отказывает себе в удовольствии. Занзасу на удивление хорошо. Занзасу-то хорошо, а Скуало, кажется, вот-вот заскулит, как побитый зверёныш. Неистово царапает стену серебристыми когтями, шипит, стиснув зубы, даже лягаться больше не пытается. Ему больно. Но и хорошо – тоже, судя по тому, что скользкая плоть его в пальцах Занзаса отнюдь не вялая. Напротив даже. А когда Занзас находит нужный угол и ускоряет темп движений – то Скуало перестаёт и шипеть, и дёргаться, только запрокидывает голову и шумно, тяжело выдыхает, раскурочивая стену когтями ещё глубже от переизбытка ощущений. В гостиной становится неимоверно жарко. Вода на коже Скуало высыхает и превращается в солёные капли пота. В свете камина он весь блестит, да и Занзас, наверное, сейчас выглядит не лучше. Он наклоняется и слизывает жидкую соль с маячащей перед ним спины, целует-кусает основание шеи, и на бледной коже остаётся кровоподтёк. У Занзаса тоже весьма острые зубы. Положение обязывает, так сказать. Кончают они, уже привыкшие заранее чувствовать друг друга, почти одновременно. Взлетает и опадает ворох длинных светлых волос, когда Скуало опускает голову и старается отдышаться. Занзас на целую минуту утыкается лбом ему куда-то между лопаток, и в течение этой минуты никто не произносит ни звука. По комнате проносится нечестивый ветер, который мгновенно тушит пламя в камине, и в комнате воцаряется прохладный полумрак. Из окна за ними смущённо подглядывают первые солнечные лучи. Потом Занзас встаёт. Застёгивает брюки – в отличие от водяного, ему одежда не мешает. Небрежным жестом развеивает липкие чёрные оковы на руках Скуало. И говорит: - Выметайся. В следующий раз поймаю – убью, без лишних разговоров. Уяснил? Скуало кое-как поднимается с пола и в который раз пытается испепелить его взглядом. - Да пошёл ты ко всем чертям! В следующий раз я просто по-тихому меч украду, я уже выяснил, где ты его прячешь, ублюдок! И зарублю тебя им нахрен!!! То, что оба повторяют эти свои угрозы уже в тридцать восьмой раз, никого особенно не смущает. На то и нечисть.