Супруг Бога

Я умираю. Но об этом – позже. Сначала попытаюсь представиться. Семён Геркин, семнадцати лет от роду, мамина радость, папина головная боль и постоянный объект воспитательных усилий трёх незамужних папиных тёток – тёти Фиры, тёти Сары и тёти Цили. Вообще семья у нас большая и дружная, но когда мои тётушки к месту и не к месту произносили поговорку: «В семье не без урода», они всегда выразительно косились на меня. Ну а я что? Я – ходячее несчастье своих родителей, посланное им во испытание за грехи предков, разрушивших стены Иерихона, позор всей еврейской нации, не отличник, не примерный мальчик и даже в музыкальную школу в своё время меня отдать не удалось. Нет, со слухом и голосом у меня всё в порядке. Просто уж если я чего-то очень сильно не хочу, то переупрямить меня невозможно. А пребывание в музыкальной школе и пиликание на скрипке… или там игра на пианино вызывали у меня стойкий зубовный скрежет. Так что с музыкальной школой не срослось, хотя, когда я захотел научиться играть на гитаре, и мой приятель Витёк показал мне знаменитые три аккорда – то я уже через неделю по слуху мог подобрать практически любую мелодию и даже исполнить её более-менее похоже. А нравилась мне тогда в основном «Ария», да… Так что возрождению моего музыкального слуха моё семейство не обрадовалось. Нет, не подумайте ничего плохого, у меня хорошие родители, замечательные родственники, они искренне желали мне добра и счастья, но вот мои и их представления о счастье кардинально не совпадали. Они хотели, чтобы я хорошо учился, был отличником, ходил в музыкальную школу, примерно себя вёл и прочая… То есть, чтобы мной можно было гордиться. Не тут-то было. С первого класса у меня были всего три твёрдые пятёрки в дневнике – математика, физкультура и труд. Потом труд исчез, сменившись загадочной «технологией», но суть осталась одна, поэтому количество пятёрок увеличилось, когда математика разделилась на алгебру и геометрию и прибавилась информатика. Но это… и всё. Учительница русского языка перед проверкой моих тетрадей принимала валокордин. Учительница литературы, читая мои сочинения, впадала в состояние, близкое к коматозному. Учителя истории и биологии тихо мечтали меня расчленить или продать на органы. Мне их предметы были попросту неинтересны, а из класса в класс я переползал только благодаря тёте Циле, трудившейся на ниве народного образования, то есть занимавшей немаленькую должность в городском комитете по оному. К тому же фантазия у меня, если она не касалась сочинений по литературе, была исключительно богатой, и я, как мог, оживлял учебно-воспитательный процесс. Началось всё ещё в начальных классах с натёртой мылом перед годовой контрольной доски… а дальше уж пошло-поехало. Терпение учителей окончательно лопнуло, когда в девятом классе на уроке биологии вместо вполне себе безобидной презентации о митотическом делении клетки на экране неожиданно появилась тема: «Сифилис и его последствия». Ну, а какие органы в первую очередь поражает эта нехорошая болезнь, думаю, знают все. И появление первого же слайда прошло на ура. Но наша пенсионного возраста биологичка вовремя проснулась, узрела причину энтузиазма класса… и среднее образование для меня… во всяком случае, в этой школе, оказалось закрытым навеки. Вызванной в школу маме было чётко сказано, что ГИА я сдаю всеми правдами и неправдами, а затем родное учебное заведение не желает меня больше видеть в своих стенах. Лично я только вздохнул с облегчением, потому как перспектива заканчивать одиннадцать классов, а потом ещё и институт меня никак не вдохновляла, а лучший друг Витёк, уже нацеливавшийся после девятого в технический колледж по специальности «автодело», звал с собой и меня, и я уже нацелился поступать туда… но у моей семьи всегда был завышенный уровень притязаний. Поэтому девять классов я смог закончить – учителя честно выполнили своё обещание, но мои три тётушки, стоило мне только заикнуться про технический колледж, взяли меня в такой оборот, что перед этим арабо-израильский конфликт мог показаться лёгкой развлекательной прогулкой. В итоге высокие договаривавшиеся стороны пришли к консенсусу. Я поступаю в техникум и выучиваюсь на бухгалтера без всяких эксцессов, а родители, в свою очередь, отдают в моё полное распоряжение однокомнатную квартирку недавно скончавшейся бабушки, папиной мамы, и обещают подкидывать кое-что на хлебушек. Теперь я понимаю, что таким образом мои родители ставили на мне крест – мол, живи, как знаешь, устали мы тебя тащить, но тогда передо мной замаячила долгожданная свобода, и я согласился даже на гадский техникум. Было мне тогда шестнадцать лет, обычно родители детей в самостоятельное плавание так рано стараются не отпускать, но я успел потрепать нервы всей семье, а в курсе моих школьных подвигов были не только все члены российской ветви нашей семьи, но и двоюродная тётя Хана из Хайфы, папин племянник Абрахам из Канады и двоюродная бабушка Фейга, ныне доживающая свой век в комфортабельных апартаментах с видом на Манхэттен. И все они ставили меня в пример несовершеннолетним отпрыскам собственных семей, в том плане, что таким быть не надо. Так что, боюсь, моя семья и так мучилась со мной слишком долго. Но сделать меня таким, как все, у них так и не получилось. Учиться, как ни странно, мне понравилось, к тому же я, наконец, научился отделять мух от котлет – то есть общественную жизнь от личной, - и свои эксклюзивные каверзы теперь проделывал отнюдь не в техникуме, так что первый курс я закончил практически без троек, и мои бедные папа с мамой, первые полгода в страхе ожидавшие возвращения блудного сына под родительский кров, слегка расслабились. А я, успешно сдав вторую в жизни сессию, решил по поводу моей, кстати подвернувшейся, днюхи, закатить вечеринку. С этого-то всё и началось. Нет, с вечеринкой всё было в порядке – народ подобрался боевой, проверенный. Витёк, с которым мы продолжали дружить, озаботился о нужном количестве огненной воды, пришли и девчонки из моей группы, так что было весело. Но в самый разгар веселья я услышал в шуме и гаме тоненькую мелодию. Словно кожей ощутил и почувствовал, как меня с неудержимой силой тянет к её источнику, хотя где он находится – Бог весть. Народ продолжал пить и веселиться, уже не особо обращая внимания на виновника торжества, то есть на меня, и я пошёл туда, куда меня звала странная мелодия. Я вышел из квартиры и рванул наверх, на чердак старого, ещё дореволюционной постройки, дома. Я с каждым шагом был уверен, что мне нужно найти источник этой мелодии – нужно и всё тут. Необходимо. К счастью, чердак оказался не заперт, и я влетел туда, а затем поднялся по хлипкой разболтанной лесенке на крышу. Гремя железом, я подошёл к самому её краю, мелодия звучала в моих ушах всё громче и громче… и я сделал шаг вперёд. *** В общем, когда я освободился от странного наваждения, оказалось, что вокруг меня ничего нет. Совсем. Просто странный туман чернильного цвета, похожий на кисель, в котором я висел, словно муха в янтаре. Казалось, что это продолжалось целую вечность, я решил, что умер, и мысленно стал просить прощения у всех родственников по очереди, а поскольку родни у меня много – малость увлёкся процессом. От этого меня отвлёк раздавшийся из ниоткуда голос: - Ну, и где? - Что «где»? – раздражённо огрызнулся я. – Лично я, судя по цвету окружающей действительности – в жопе мироздания. А что? Тоже определиться не можешь? - Да нет, - ехидно заметил голос, - я не об этом… Где крики, мольбы и слёзы о загубленной жизни? Где отчаянные просьбы вернуть всё, как было? Тут я начал догадываться, что голос могущественнее, чем кажется на первый взгляд, и что к моему нынешнему пребыванию неизвестно где он имеет самое прямое отношение. Поэтому я вежливо поинтересовался: - А ты можешь? - Не-а… - лениво отозвался голос. – Видишь ли, Сёма вовремя одумался, отошёл от края крыши и вернулся к друзьям. Так что у него всё прекрасно. И возвращаться тебе просто некуда, ибо ты – не Сёма. - Ни хрена себе семечки! – вырвалось у меня. – А я тогда кто? - А ты – его слепок. Что-то вроде клона, - охотно пояснил голос. – Я, видишь ли, решил поставить небольшой эксперимент. - Что??? – это первое слово было единственным цензурным в непрерывной тираде минут на пять. Честное слово, я умолк потому, что сам себя заслушался. - Понимаю твоё возмущение, - хмыкнул голос, - однако у тебя нет выбора. Либо я тебя сейчас дематериализую, либо ты отправишься в другой мир и попробуешь в нём выжить. Как тебе дилемма? Я прислушался к своим ощущениям. Может, я и ненастоящий Сёма Геркин, но быть дематериализованным мне совершенно не хочется. Поэтому попробую согласиться с этим психом – помереть-то я всегда успею. И я сказал: - Не-не, никакой дематериализации. - То есть, ты согласен на другой мир? – уточнил голос. - Ну да, - ответил я и решил слегка поторговаться: - А магия у меня будет? - Нет. - Вот, блин. Ну, может, я буду владеть каким-нибудь супероружием? - Нет уж. Я тебя собираюсь послать в другой мир, а не мир уничтожить. - Ладно. Тогда железное здоровье, долголетие, сила и неземная красота в качестве бонуса, а? Ты ж меня из родного мира выдернул, должен же хоть как-то это компенсировать! Голос мерзко хихикнул: - Здоровья тебе и своего надолго хватит, силы… Ну какой из тебя силач, Сёма? Не смеши. Долголетие… Ну, как сказать – годы все твои, сколько проживёшь. Как-то зловеще это прозвучало, да… А голос продолжил своё издевательство: - Красота… Ха… живи с тем, что есть, по меркам того мира ты и так достаточно необычен. А бонус… Ладно, будет тебе бонус. Ты будешь выигрывать любое пари, с кем бы и на что бы ни поспорил. Пошёл! И меня несколько раз перевернуло и понесло вверх тормашками непонятно куда. - Эй, погоди! – успел возопить я. – Ты кто? - Неважно… - Что за мир? Кем я там буду? - Хороший мир. Нирея называется. А считаться ты там будешь Супругом Бога… если захочешь, конечно. Всё, пошёл-пошёл, а то пространственно-временной карман схлопнется и останется от тебя, Сёмочка, только мокрое место… Меня закрутило с ещё большей силой, затянуло в чернильный густой водоворот, к горлу подступила тошнота, перед глазами замелькали зелёные вспышки, и я потерял сознание с мыслью о том, что этому экспериментатору рога-то поотшибаю. Почему именно рога? Хрен знает… Вот так и унесло меня на благословенную Нирею.