Крики

Она кричала. Быть может, никто не слышал её крик в лживых бессвязных словах рыжей королевы, но она кричала, надрывая голос. Кричала о фиалках. О тех самых, что когда-то дарил ей светло-лиловый Лис в дождливой тиши затерявшихся будней. А он смеялся ей в лицо и путал длинные пальцы в рыжих волнистых волосах, называя «своей». Целовал небрежно, едва касаясь, лукаво-обманчиво шепча скромное и тихое «люблю»... Словно играя. А она никогда не любила эти цветы. Кричала о распродажах. О скидках, моде, магазинах. Специально, наверное, чтобы никто не заметил поникший взгляд за тоннами новых вещей. Быть может, неправильно, глупо, нелепо, но по-женски, до боли меж ребер в потускневшем рыжем сердце. А мимо пройдут толпы прохожих и десятки пошлых мужиков, из которых никто не увидит за рыжей маской веселости и небрежности дыры глубоко-черного отчаяния, размытого светло-лиловым оттенком. Кричала о всех. Да, одним криком обо всех сразу. О маленьком мальчике, у которого вместо волос ершистые и резкие линии снега. Он умел поднимать настроение и вовремя не замечать красные опухшие глаза, придвигая коробку шоколадных конфет ближе к ней. Не глядя, почти по-детски, совсем по-взрослому, почти понимая. Почти не сердясь в ответ её резкому запаху пропитого вечера, пьяным разговорам, спутавшимся волосам и неудавшейся личной жизни с оттенком светло-сиреневого. А она дарила ему открытки с каплями тускло-рыжего сердца, подписывая «Рангику» и вкладывая туда всю свою неистраченную нежность. Кричала о девочке Орихиме. Об оранжевом солнышке, которое светит меж деревьев, прорывая свой теплый свет вперед. Вперед к такому же рыжему, как они, временному шинигами с дерзким взглядом и колючими вихрами волос. И Рангику хочется обнять эту девочку, укрыть от всего, царапая наступающие ненастья наманикюренными ногтями. Не жалко. Жалко видеть грусть в серых глазах и совсем детское отчаяние. Такая же рыжая, такая же глупая и до одури влюбленная в того, кому оно и не нужно. Кричала о тех, кто проводил с ней вечера и дни, незаметно и глупо влюбляясь в её пьяное обаяние и лживые огоньки в голубых глазах. Они тоже не слышали её криков. А цепочки давно не в моде. И кольца на их концах – тоже. А хочется угнаться за капризным ветром нового сезона с новыми коллекциями и предпочтениями, заглушая пульс в кистях новыми модными браслетами, чтобы не слышать боли. Не чувствовать холодных объятий пустоты и вечности. Но рыжая королева никогда не снимет подарок бывшего капитана третьего отряда. Пусть больней, пусть холодный металл обжигает кожу около сердца. Пусть. Ей дышится легче, если рядом с грудью, сердцем, чувствуется едкий жар его губ, которыми он называл её «своей». А она тогда тоже смеялась ему в глаза и несмело, робко шептала, что не отдаст. И давно уже не слышно в груди полета бабочек: они грузом давят на женские плечи и заливают тусклое рыжее сердце лиловой кровью. Они уже почти мертвы, но ползают, бескрылые, ожидая едкой улыбки Лиса. Тоже глупые, такие же, как она. А она все кричала. И крик был немой, полный боли, полный тоски и потускневшей рыжести. И мертвая тишина кружит около неё, забивая гвозди по краям женского сердца. Слишком больно, слишком глупо. Абсолютно трезвая, почти обезумевшая, она идет неровными шагами и падает в дождливую грязь около могилы, дрожащими руками держа фиалки. Она принесла их ему, как символ вечной любви, вечной женской глупости и всескрывающей улыбки. Принесла, чтобы забыться и забыть. А она по-женски все помнила. И кричала об этом, но голос уже охрип, и сердце трещит по швам, неумело-зашитое, непонятое, женское. А бабочки все ползают, уже слепые и глухие, но живые. Ещё живые. А ночью, когда вся подушка в слезах и рыжая королева, наконец, уснула, приходит пепельная девушка-кошка с непослушными прядями волос и сидит рядом. - Дура ты, старуха. Но я всегда буду с тобой. Я все слышу. И гладит плечи, принося телу Рангику живое тепло, а та улыбается сквозь женский, такой непонятный и глупый сон. И все уйдет, все уплывет вместе с криками беспомощной рыжей женщины. И бабочки когда-нибудь будут летать, посылая щекам нежный румянец, и крылья их окрасятся в другой цвет. Тогда, наверное, рыжая королева будет счастлива, и края зашитого сердца заживут. Но это потом. А пока в рыжих буднях будет понемногу чиниться сломленная душа огнем пепельной кошки, шоколадными конфетами и солнечным светом меж деревьев.